Трейси Слэттон - Бессмертный

• Название: Бессмертный
• Автор: Трейси Слэттон
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-22231-5

Его жизнь текла, как придется, в блестящем городе Флоренция. Он считал своим наставником великого Джотто, встречался с Петраркой, служил герцогам Медичи. Его учеником был гениальный Леонардо да Винчи. Он сражался во многих битвах и поклонялся многим красавицам.

Прихотливой природе вздумалось сотворить его вечно молодым. Он прожил так долго, что ему дано было исполнение самых несбыточных желаний.

Его звали Лука Бастардо — Лука Безродный, и казалось, что он человек, неподвластный закону смерти.

Но в этой жизни за все надо платить.

---

— Ты вернулся, а значит, решил учить меня, — сказал он между ложками каши. — Пожалуй, начнем сегодня. Я готов к занятиям, учитель.

— Сегодня я еду во Флоренцию посмотреть на собор, — возразил я немного резко, потому что мне никогда не нравилось, когда мной командовали или водили на поводке, как домашнее животное, а в последнее время это случалось слишком часто.

На моем кинжале остались следы засохшей крови, я взял его со стола и вытер своей рубашкой, а потом сунул в ножны на поясе.

— Флоренция, отличная идея! — с восхищением воскликнул он.

Его мать вернулась с тарелкой хлеба, намазанного сливочным маслом и густым медом.

— Мама, Лука сегодня везет меня во Флоренцию!

— Попридержи коней… — начал было я.

— Ах да, тот чудный конь в конюшне твой? Гнедой жеребец? — тут же перебил меня Леонардо. — Я бы хотел его нарисовать! Начну прямо перед отъездом, даже если мне не хватит времени закончить!

— Тебе не кажется, что надо сначала сказать папе о новом учителе? — спросила Катарина.

Она поставила тарелку перед Леонардо и сама села напротив нас. Ее полную грудь обтягивал желтый фартук, надетый на простое синее платье, а из расстегнутого воротничка выглядывала белая шея. Кроме цветочных духов, от нее пахло тушеным мясом, дрожжевым хлебом и разлитым вином. На нижней губе блестела капелька меда, который она, видимо, пробовала. Мне так и хотелось слизнуть этот мед. Она наклонилась ко мне через стол и спросила:

— И сколько вы спросите за уроки, синьор? Сер Пьеро щепетильно относится к деньгам.

— Я не знаю, сколько зарабатывают учителя, — ответил я и сделал большой глоток воды из чашки, чтобы скрыть, как от ее чар забилось мое сердце и участилось дыхание.

— Мы хорошо ему заплатим, я поговорю с папой, — серьезно заявил Леонардо. — Хорошо, но не слишком, чтобы папа не рассердился.

Он дотянулся до моей тарелки и стащил ветчину, сначала подмигнув маме, затем мне — и повторив все заново. Он был неотразим и знал это. Выхода просто не оставалось: мне придется стать его учителем. Я даже не представлял, чему буду его учить, зато ему, похоже, это было известно. Он будет руководить мною. С любым другим человеком, хоть живым, хоть мертвым, меня бы такое положение дел удручило. С тех пор как я вырвался из публичного дома, самым важным для меня было сохранять свою свободу. Ранее никогда и ни для кого я не сделал бы в этом ни малейшей уступки. Даже великую любовь из видения, женщину, обещанную мне в жены, я отодвинул в область туманного будущего, а сам отправился странствовать по свету. Теперь же, из-за просьбы Леонардо и потому что Козимо лежал на смертном одре, а мое непоседливое сердце полюбило их обоих, я добровольно согласился остаться в городе, где меня могли бросить в тюрьму и убить. Я злился, что оказался в таком положении. Я не мог понять, сержусь ли я на Леонардо за его просьбу, на себя ли — за то, что я так не хотел и в то же время так страстно желал это сделать, на Сильвано ли — за то, как он осквернил и испортил меня; или на Козимо — за его близкую смерть и за то, что он находит утешение в моем присутствии; на Гебера ли — за то, что он вызвал видение, повлиявшее на всю мою дальнейшую жизнь; или на Бога, который в этот момент, без сомнения, смеялся до слез. Кому-то как-никак доставляло удовольствие смятение в моей душе.

— Я должен кое-что подготовить, — сказал я и встал из-за стола, так ни к чему и не притронувшись, чего раньше со мной почти никогда не бывало: я слишком наголодался за свою жизнь, чтобы добровольно терпеть голод.

— Ты скоро вернешься? — крикнул мне вслед Леонардо.

Я кивнул ему через плечо и заметил, что Катарина поднесла ладонь сына к губам и пристально смотрит мне в спину. У меня засосало под ложечкой, я слегка расправил плечи и приосанился. В Анчьяно мне предстоит много интересного!

Я поскакал к маленькому винограднику, который получил в наследство, и представился арендаторам якобы потомком первого владельца Луки Бастардо. Так я превратился в своего сына, ради Леонардо и Козимо. За виноградником ухаживала пожилая чета с двумя взрослыми сыновьями. Сначала они встретили меня недоверчиво, и тогда я привел им цифры за последние десять лет, количество собранного урожая, проданных бочек вина и имена купцов, которые покупали вино, а также цену и прочее и прочее. Все в точности совпадало, потому что я вел тщательный учет своей доли урожая. Убедившись, что я тот, за кого себя выдаю, они начали из кожи вон лезть, лишь бы мне угодить. Я объяснил, что собираюсь задержаться в Анчьяно на неопределенный срок, и мы обсудили, где мне поселиться. С деньгами, которые я скопил за несколько десятилетий, я, разумеется, мог жить где угодно. Я не сказал им этого, потому что виноградник устраивал меня как нельзя лучше. Я не хотел выставлять напоказ свое богатство, ни привлекать внимание к своей персоне, обзаведясь собственным домом. Пожилая пара с одним сыном жила на главной вилле, а старший сын с женой и ребенком — в маленьком домике на территории виноградника. Мы порешили, что молодая семья вернется в дом к родителям, а я займу домик через два дня, когда из него вынесут вещи и сделают там уборку. Еще я сказал, что моей лошади нужен хороший уход, и младший сын, долговязый и мосластый деревенский паренек примерно одного возраста с Лоренцо, так и просиял и пообещал заботиться о Джинори «лучше, чем мужья за своими женами».

Устроив все по своему вкусу, я ускакал обратно в таверну. Леонардо играл на лужайке перед постоялым двором в какую-то игру с камешками, выложенными квадратом. В этой игре зачем-то нужно было прыгать, и он скакал по земле, размахивая листочком бумаги.

— Лука, вот твоя лошадь, хочешь посмотреть? — крикнул он, когда я спешился.

Я подошел к нему, и он вручил мне листочек дорогой льняной бумаги.

— Где ты раздобыл бумагу? — спросил я, потому что бумага в те времена стоила недешево и считалась предметом роскоши.

Весь листок был покрыт множеством маленьких рисунков: лиц, птичек и даже насекомых, был там и вид горы Монте Альбано. Рисунки были сделаны каким-то грубым угольным карандашом, но рука, державшая этот карандаш, была необычайно чуткой и умелой, слишком развитой для обычного одиннадцатилетнего мальчика. Использование теней для придания объема, постепенная градация поверхности — такие замысловатые приемы использовали опытные художники.

— Кто это нарисовал?

— Я, кто же еще! Мама покупает мне бумагу, когда у нее есть деньги. Иногда можно выпросить у папы, — весело ответил он, подхватил несколько круглых серых камешков и покидал в карманы. — Я люблю рисовать.

— А где лошадь? — спросил я, изумленно пожирая глазами миниатюрные рисунки.

Каждый из них был чудесным образцом смелой и эмоциональной графики. Любовь Леонардо к птицам проглядывала в каждом изящном изгибе крыла. Его восхищение человеком пульсировало в повороте щеки или взгляде. Всего несколько уроков — и этот мальчик превратится в великого художника. Но я не мог его научить этому. Держа в руках рисунки, я понял, что способен ему дать лишь немногое. Ему нужны лучшие учителя, гораздо лучше, чем я. Я одновременно почувствовал и облегчение, и грусть, и любопытство при мысли о судьбе Леонардо. Может, все-таки не стоило выселять из домика моих арендаторов. Мой срок на поприще учителя Леонардо, скорее всего, будет недолгим.

— Лошадь? Вот она.

Он дотянулся до моей руки и перевернул листок другой стороной и вверх ногами. Под наброском пухлого младенца и собаки была лошадь.

— Нравится? Как зовут твою лошадь? Мы на ней поедем во Флоренцию? А когда мы уезжаем? И долго займет путь? Мы скоро поедем?

Закончены были только шея лошади, холка, голова и одна нога. Небрежными штрихами были обозначены остальные три ноги и круп.

— Прекрасно, но не закончено, — заметил я.

Леонардо пожал плечами. Я посмотрел на листок и заметил, что большинство рисунков были брошены незавершенными. Половина лица идеально прорисована, а половина едва намечена, или одно крыло птицы прорисовано в деталях, а все остальное — лишь намечено парой штрихов по бумаге.

— Ты что, никогда не завершаешь начатое?

— Столько всего нужно узнать, — ответил он, и по обеим сторонам его широкой улыбки появились озорные ямочки, совсем как у его хорошенькой матери.

Я покачал головой.

— Ты должен научиться доводить начатое до конца, это важно.

Он одарил меня ангельской улыбкой на непроницаемом лице, и я подумал, что если уж ничему больше не способен его научить, то научу его хотя бы настойчивости и упорству, которых во мне было хоть отбавляй. Позже я сам смеялся над своим тщеславием. Уж не знаю, чему он научился у меня, но я, глядя на него, прекрасно усвоил: учить значит извлекать наружу то, что изначально заложено в человеческом сердце, и человека можно научить только тому, чему он сам хочет научиться.