Александр Афанасьев - Боги – суть предки наши

• Название: Боги – суть предки наши
• Автор: Александр Афанасьев
• Жанр: История
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-386-00999-1

Издревле наши славянские предки выстраивали свою жизнь в неразрывной связи с окружающей средой — могучей и таинственной, щедрой и обильной. Отголоски тех незапамятных времен дошли до нас в виде различных сказаний, лингвистических оборотов речи и слов, которые мы используем в повседневной жизни. В этой книге вы узнаете о корнях происхождения народных праздников, а также о древнеславянском взгляде на происхождение мира и человека.

---

О Зиме и Осени рассказывают, что они приезжают на пегих кобылах; с половины ноября Зима, по народному поверью, встает на ноги, кует морозы, стелет по рекам мосты и выпускает на белый свет подвластных ей нечистых духов; с 12 декабря она ходит в медвежьей шубе, стучится по крышам избушек, будит баб и заставляет топить печи; идет ли она по полю — за ней следуют вереницами Метели и Вьюги и настойчиво просят дела, идет ли по лесу — сыплет из рукава иней, идет ли по реке — на три аршина кует под своими ногами воду.[96] Более наглядные олицетворения времен года встречаем у белорусов. Весну они называют Ляля, лето — Цеця, осень — Жыцень, зиму — Зюзя. Ляля представляется юною, красивою и стройною девою; существует поговорка: «Пригожая, як Ляля!» В честь ее празднуют накануне Юрьева дня, и праздник этот известен под именем Ляльника. На чистом лугу собираются крестьянские дéвицы; избравши из своей среды самую красивую подругу, они наряжают ее в белые покровы, перевязывают ей шею, руки и стан свежей зеленью, а на голову надевают венок из весенних цветов: это и есть Ляля. Садится она на дерн; возле нее ставят разные припасы (хлеб, молоко, масло, творог, сметану, яйца) и кладут зеленые венки; девицы, схватившись за руки, водят вокруг Ляли хоровод, поют обрядовые песни и обращаются к ней с просьбою об урожае:

Дай нам жытцу[97]
Да пшаницу,
В агародзе,
Сенажаце[98] —
Ровны гряды,
Ровны зряды.

Ляля раздает им венки и угощает всех приготовленными яствами. Эти венки и зелень, в которую наряжалась Ляля, сберегают до следующей весны.[99] Цеця — дородная, красивая женщина; в летнюю пору она показывается на полях убранная зрелыми колосьями, и держит в руках сочные плоды.[100] Жыцень представляется существом малорослым, худощавым, пожилых лет, с суровым выражением лица, с тремя глазами и всклокоченными, косматыми волосами. Он появляется на нивах и огородах после снятия хлеба и овощей и осматривает: все ли убрано, как следует в добром хозяйстве. Заприметив много колосьев, не срезанных или оброненных жнецами, он собирает их, связывает в сноп и переносит на участок того хозяина, у которого хлеб убран нáчисто, с бережливостью; вследствие этого на будущий год там, где Жыцень подобрал колосья, оказывается неурожай, а там, куда перенес он связанный сноп, бывает обильная жатва. Когда Жыцень странствует в виде нищего и при встрече с людьми грозит им пальцем, это служит предвестием всеобщего неурожая и голода в следующем году: «Жыцень з'кабзóй (с нищенской сумою) — голод на двор!» Во время осенних посевов он незримо присутствует на полях и утаптывает в землю разбросанные зерна, чтобы ни одно не пропало даром. Судя по этим данным, Жыцень принадлежит, собственно, к породе эльфических духов, блуждающих по нивам и помогающих росту и зрению хлебных злаков (сравни с поверьями о полудницах, мавках, полевиках, житной бабе); белорусы сочетали с ним представление об осени, так как к этому времени года относится окончательная уборка и умолот снопов и посев озимого хлеба. Имя Жыцень есть производное от слова жито (рожь), что подкрепляется и народными поговорками: «Жыцень хлеба дав», «барджей на Жытня, кали в засеке хлеба не прытне».[101] Зюзя — старик небольшого роста, с белыми что снег волосами и длинною седою бородою, ходит босой, с непокрытою головою, в теплой белой одежде и носит в руках железную булаву. Бóльшую часть зимы проводит он в лесу, но иногда заходит и в деревню, предвещая своим появлением жестокую стужу. Чтоб умилостивить Зюзю, белорусы накануне Нового года откладывают несколько ложек кутьи в особую миску и оставляют ее на ночь на столе, чтобы Зюзя пришел кутьи паесьци и не вредил бы морозами нивам и домашним животным: «Зюзя на дворе — куцья на столе». Подобно этому, в других местностях России существует у крестьян обычай приглашать Мороза на кутью и на кисель. Когда Зюзя гневается на людей, он ударяет своей булавою в какой-нибудь пень, и тотчас же трескаются стены домов и самые «трескучие» морозы приписываются его ударам: «Зюзя стукиняе, людей ущувае» (стращает)».[102] Происхождение имен Ляля, Цеця и Зюзя остается необъяснимым; каждое из них образовалось чрез удвоение коренного слога и все равно уцелели в детском языке: ляля и цаца (малорус. цяця) употребляются, как ласкательные названия ребенка (в смысле: милый, пригожий, умница), а также для означения игрушки,[103] зюзя употребляется в замену слова «холодно»: «Не ходи на двор, там зюзя!»,[104] белорус. зюзець — мерзнуть, цепенеть от холода.[105] Вместо олицетворенных времен года в славянских сказках нередко выводятся действующими лицами Месяцы, как двенадцать братьев, восседающих на стеклянной горе, т. е. на небе, вокруг пылающего костра = солнца. Костер этот горит то сильнее (в летнюю пору), то слабее (зимою), смотря по тому, какой из Месяцев берет в свои руки правительственный жезл. Весенние Месяцы изображаются цветущими юношами, летние — достигшими полного развития сил мужами, осенние — пожилыми, стареющими братьями, а зимние — седовласыми старцами. Подобное же олицетворение месяцев встречаем и в итальянской сказке,[106] но обстановка ее уже значительно подновлена: с горы-неба сцена переносится в гостиницу. Было два брата — богатый и бедный. Бедный, оставленный без помощи богатым братом, пошел искать счастия; на пути остановился он в одной гостинице, в которой грелись у огня двенадцать мужей, и подсел к ним, дрожа от холода. Один из двенадцати незнакомцев, мрачный и суровый по виду, спросил пришельца: «Что ты думаешь о теперешнем времени года?» «Что думаю? — отвечал этот, — я убежден, что все месяцы года исполняют свое дело, но мы сами не зная, чего нам желается, хотим давать законы небу и не рассуждаем о том, что нам полезно или вредно; когда бывает ветрено и дождь идет — мы желаем жаров, а в августе просим туч, нисколько не думая, что от этого могут погибнуть жатвы». — «Ты рассуждаешь, как Соломон, но нельзя же не признать, что настоящий месяц март своим холодом, дождем, снегом, ветрами и туманами причиняет нам много печали». И ты говоришь только о неприятных качествах этого месяца, — отвечал бедняк, — а не говоришь о той пользе, какую приносит он, приводя с собою весну». Незнакомец с радостью выслушал такой ответ, ибо это был сам месяц Март с одиннадцатью своими братьями и подарил благоразумному гостю ящичек, в котором можно найти все, чего только пожелаешь. Бедняк взял подарок, возвратился домой и вскоре так разжился, что богатый брат его почувствовал всю горечь зависти и немедленно собрался в путь. Он зашел в ту же гостиницу, но в разговоре с месяцем Мартом разбранил погоду и его самого послал к черту. Месяц Март подарил ему молотильный цеп: «Всякий раз, как пожелаешь чего, скажи только: цеп! дай мне сотню». При первой же пробе цеп осыпал ударами неосторожного искателя приключений. Таким образом, по свидетельству сказки, месяц Март обладает и чудесным ящичком (= то же, что скатерть-самобранка), и дубинкою-самобоем.

Главная мысль, лежащая в основе простонародных праздничных обрядов, может быть выражена в этих немногих словах: смерть природы зимою и обновление или воскресение ее весною. С первыми признаками весны поселяне уже начинают зазывать (закликать) ее. Такими признаками служат: пробуждение животных, подверженных зимней спячке, прилет птиц, появление насекомых и цветение подснежников. 1 марта, по русской примете, бабак просыпается, выходит из норы начинает свистать; 4-го прилетают грачи, 9-го — жаворонки; к 17-му числу лед на реках становится настолько непрочным, что, по народному выражению, щука его хвостом пробивает; 25 марта ласточка вылетает из вирия и, поспешая в здешний мир, несет с собою тепло; 5 апреля пробуждаются сверчки, а 12-го медведь выходит из берлоги, в которой проспал целую зиму; в мае месяце земля уже «принимается за свой род».[107] Приведенные приметы не везде и не всегда оказываются верными; во-первых, разные местности пользуются и разными климатическими условиями, и, во-вторых, независимо от этих условий, год на год не приходится зимние холода заканчиваются иногда ранее, иногда позднее. Поэтому начало весны (ее приход) издревле определялось не наступлением известного в году дня, а действительным появлением ее знамений. У германцев тот, кто усматривал первую фиалку (vîol), спешил объявить о том мирской общине; целая деревня сбегалась на указанное место, найденный цветок подымали на шест, танцевали вокруг него, резвились и пели веселые песни. Это называлось: находить лето. Подобно этому в южной России радуются появлению голубого ряста (scilla bifolia), одного из первых весенних цветов Украйны; собираясь на полях, поселяне начинают скакать, приплясывать и причитывать: «Топчу, топчу ряст! Дай, Боже, потоптати и того року дождати!» С тою же непритворною радостью встречают немцы и первого майского жука,[108] а первый прилетевший аист и первая ласточка приветствуются ими как правдивые вестники возвратившейся весны. Обе эти птицы признаются священными (ласточка — у немцев Herrgottsvogel, у французов la poule de Dieu); причинять им вред и разорять их гнезда считается величайшим грехом. На дом, в котором они гнездятся, никогда не упадает молния. В Швеции крестьяне зазывают ласточку троекратным окликом. Возвращение ласточки праздновали и греко-италийские племена. На Родосе дети носили весною ласточку, пели обрядовые песни и получали за то в дар разные припасы. И доныне существует в Греции обычай, следуя которому юноши ходят 1 марта по улицам с песнями и носят вырезанную из дерева ласточку. Равным образом принято было у греков за правило давать тому награду, кто первый возвещал о прилете аиста.[109] На Руси ласточку называют святою, Божьею птицею, у чехов — птицею Девы Марии.[110] Где она поселится, тому дому приносит благословение, счастье и предохраняет его от грозы и пожара; поэтому крестьяне нарочно прибивают под кровлями планки и маленькие дощечки, чтобы ласточкам удобнее было прилаживать свои гнезда. За убиение ласточки и разорение ее гнезда Бог карает преступника смертью или истребляет его дом пожаром, насылает на него падеж, отымает у его коров молоко.[111] Ранний прилет ласточки предвещает счастливый, урожайный год. «И от ластовице (читаем в старинном памятнике) не веразуеши ли, яже оу тебе щьбьчеть вьсе лето зело красьне?» В Малороссии дети ходят в начале марта по домам, славят яр и зеленачку и носят с собою деревянную ласточку или испеченных из хлеба жаворонков; тот же обычай носить деревянную ласточку соблюдается и болгарами.[112] Не менее важная роль принадлежит в народных преданиях и поверьях кукушке. У древних индусов она была посвящена Индре, у германцев — Тору,[113] у греков в образе этой птицы являлся Зевс; у славян, по свидетельству старинной польской хроники (Chronicon slavosarmaticum Procosii = Kronika polska przez Prokosza), чествование кукушки связывалось с культом богини Живы: «Divinitad Zywie fanum exstructum erat in monte ab ejusdem nomine Zywiec dicto ubi primis diebus mensis maji innumerus populus pie conveniens precabatur ab ea, quae vitae auctor habebatur, longam et prosperam valetudinem. Praecipue tamen ei litabatur ab is qui primum cantum cuculi audivissent, ominantes superstitiose, tot annos se victuros, quoties vocem repetiisset. Opinabantur enim supremum hunc universi moderayorem transfi gurari in cuculum, ut ipsis annuntiaret vitae tempora: unde crimini ducedator capitalique poena a magistratibus affi ciebatur qui cuculum occidisset».[114] Жива — богиня весны, названная так потому, что приходом своим животворит = воскрешает умирающую нá зиму пpироду, дает земле плодородие, растит нивы и пажити. От санскр. džîv — живу, džîva — живой образуются два слова: одно с суффиксом = t: džîvita = наше живот, означающее: во-первых, — брюхо, чрево, как ту часть тела, где совершаются главные жизненные процессы; во-вторых, жизнь («положить живот за отечество») и, в-третьих, имущество, состояние и домашний скот (животы, животина; в летописях с этим значением употребляется и слово жизнь); другое с суффиксом — n: dzîvana прилагат. vivificus, сущ. vita. Жива есть сокращенная форма имени Живана или Живена, пол. Ziewonia,[115] и значит: «дающая жизнь». О весеннем половодье, разливе рек поселяне доныне выражаются «вода заживает». Все, что служит условием жизни: пища (жито, житница, житник и житор — ячмень, живность — съестные припасы; сравни нем. leben жить, Leib — живот и laib = гот. hlaib, хлеб), домашний кров (жилье, жилой покой, т. е. теплый, с печкою), материальное довольство (жира, жи рова, житуха — хорошее, привольное житье, жировать жить в изобилии, есть вдоволь, жировóй — счастливый, богатый = зажиточный, житии люди — лучшие, достаточные, жировик — домовой, как блюститель домашнего счастья и хозяйства в старинных памятниках существ.