Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Я в последний раз не хотела об этом тебе писать, чтоб не беспокоить тебя, но мы пережили тяжелые времена, и поэтому было бы спокойнее, если бы теперь, до твоего отъезда, что-нибудь было решено. Пока Хв. у власти и имеет деньги и полицию в своих руках, я серьезно беспокоюсь за Гр. и Аню. Дорогой мой, как я устала! Твое дорогое присутствие и нежные ласки успокаивают меня, и я боюсь твоего отъезда. Не забудь держать при себе икону нашего Друга, как благословение для ближайшего “наступления”. О, как я хотела бы всегда быть с тобой, разделять с тобой все, видеть все! Впереди такое тревожное время. И так неопределенно, когда мы опять увидимся. Мои молитвы непрерывно сопровождают тебя, родной мой. Да благословит Господь твою работу, все твои начинания и да увенчает их успехом! Хорошее время настанет, если ты будешь терпелив, я в этом уверена, только многое надо еще претерпеть. Я знаю, что значат для твоего сердца все эти “потери и смерти” — воображаю, как Эрни теперь страдает! О, это ужасная, кровавая война! Извини за скверный почерк, но голова и глаза болят, и сердце ослабело от всех этих страданий. О, мой дорогой, любимый, бесценный, мой Солнечный Свет, так тяжко, когда ты уезжаешь, хотя ты еще гораздо более одинок, и мне-то не следует жаловаться, но для меня такая отрада и отдых чувствовать твою дорогую близость. Прощай, милый, любимый мой. Да благословит тебя Господь Всемогущий, да сохранит он тебя от всякого зла на всех путях твоих и да благословит он все твои начинания! Да поможет он тебе найти достойного преемника для Хв., чтоб у тебя было одной заботой меньше!

До свидания, Светик, обнимаю тебя горячо и нежно целую, остаюсь, любимый, твоей верной

Женушкой.

Я рада, что С. Петр.[746] с тобой — предпочитаю его всем остальным твоим спутникам, — а также славный Мордв. — Н.П. также подружился с Феод. только потому, что он так тебе предан. Воейков самоуверен и держит иногда нос по ветру, если это ему лично выгодно.

Благодарю тебя бесконечно за всю твою любовь, в которой — моя жизнь.

Царское Село. 3 марта 1916 г.

Мое дорогое сокровище!

О, как пусто без тебя! Я тоскую ужасно. Так грустно, просыпаясь, находить пустое место около себя. Сердечно благодарю тебя за вечернюю телеграмму. Такая тоска без тебя, каждую минуту ждешь, что ты заглянешь! Я спала хорошо; лекарство все еще действует, поэтому и сердце мое не в порядке. Вл. Ник. продолжает электризовать мне лицо. Боли возвращаются только по временам, но у меня головокружение, чувствую себя скверно и должна быть осторожна при еде, чтоб избежать боли в челюсти. У О. и А. — Беккер. А. сильнее кашляет, так что остается дома и зайдет только днем, что гораздо благоразумнее.

Посылаю тебе прошение монахов Афонского монастыря, проживающих в Москве. Надеюсь, что ты перешлешь его Волжину, написав на нем решительную резолюцию, что ты настаиваешь (еще раз), чтоб всем было разрешено причащаться и священнику лично служить. Волжин трусоват, так что ты лично напиши свое приказание, а не желание на этом прошении. Позорно так с ними поступать! Помнишь, митр. Макарий разрешил им и ты тоже, а Синод, конечно, протестовал.

Н.П. только что телефонировал А., что он сегодня утром приехал и вечером уезжает, так что придет к нам днем. Он в отчаянии, что ты уехал, так как приехал по делам с 6-ю офицерами с Варяга. Он в ужасном состоянии, оттого что должен был уступить хороших офицеров и 400 матросов. По его мнению, лучше все это кончить, батальон не может далее существовать, раз убавлено число офицеров и людей. Он едет поговорить об этом с Кириллом. Я хорошенько с ним побеседую, думаю, что все можно будет устроить, хотя я понимаю, как это угнетает, когда дело, которое хорошо наладил, приходится бросать. Я лично нахожу, что они должны поговорить с Григоровичем и вместе обратиться прямо к тебе, изложить тебе все дело и просить твоего распоряжения. Я сделаю все, что в моих силах, чтоб успокоить его. Я предчувствовала, что это так случится, когда ты мне говорил об этом несколько недель тому назад. И раньше они испытывали недостаток в офицерах, а теперь им приходится отдавать своих лучших, — так как они в резерве, то они успели бы здесь набрать и подучить матросов. Но где достать офицеров? Какой-то злой рок преследует их и препятствует им идти с гвардией.

Я все расскажу тебе завтра, после того как повидаю его.

Дети здоровы. Штюрмер просил принять его в субботу, он просил через А. и сказал ей, что все теперь в его руках; конечно, в газетах еще ничего не появилось[747].

Как подвигается чтение книги? Не правдали, интересно? Так грустно и скучно было читать вчера без тебя.

Я до сих пор вижу перед собой твои любимые, грустные глаза, когда ты уезжал; отъезд — каждый раз ужасное терзание для меня.

О, дорогой, еще и еще благодарю тебя за твои нежные ласки, которые меня согрели и так утешили!

На сердце грусть и тяжесть, а когда я физически разбита, то чувствую себя еще более угнетенной. Я, однако, стараюсь не показывать этого посторонним людям.

Сегодня опять очень мягкая погода.

Милый, должна кончать. Да благословит и сохранит тебя Бог! Осыпаю тебя нежными поцелуями. Твоя нежно любящая и беспредельно преданная старая

Солнышко.

А. огорчена, что ей не удалось повидать тебя наедине. Я с своей стороны нахожу, что она становится спокойнее, более нормальной и менее агрессивной, когда ей меньше представляется случая, потому что чем больше имеешь, тем большего желаешь. Если тебе необходимы беседы с ней, тогда, конечно, другое дело. Но теперь она гораздо лучше переносит все это: ты ее выдрессировал, и вследствие этого характер у нее стал спокойнее, и мы не имеем больше никаких историй. Она очень забавно рассказывала про телефоны, посещения и сплетни о нашем Друге, размахивая своей палкой и смеясь.

О, как я страстно хочу тебя!!!

Царская ставка. 3 марта 1916 г.

Моя бесценная душка!

Твоя телеграмма, в которой ты сообщаешь, что спала хорошо и лицо не очень болело, меня очень утешила, так как я мучился, оставив тебя в таком состоянии!

Путешествие было хорошее, но в поезде я вчера чувствовал себя таким усталым, что пролежал в своем купе до чая, а после обеда читал эту интересную книгу. — Проспав вчера 10 часов, я сегодня опять хорошо себя чувствую.

Сегодня утром, проезжая Оршу, я смотрел эшелон л.-гвардии Литовского полка, отправляющегося на север, они выскочили из вагонов, и я 2 раза обошелих.Такие молодцы!

Приехал сюда в 2.45 и был встречен обычной публикой, среди них был новый губернатор – Явленский[748], который произвел на меня хорошее впечатление! От 3.15 до 5.15 был занят с Алексеевым, который очень тебя благодарит. Он показал мне,что почти все готово для нашего наступления!

Долго беседовал с ген. Палицыным[749], которого Николаша прислал сюда. Он вполне понимает, что мы не можем дать много войск на Кавказ.

Сейчас, дорогая, желаю тебе спокойной ночи и приятного сна.

4 марта.

Из иностранцев только трое появились к обеду; старый По лежит с ревматизмами, а остальные уехали. Георгий приехал за несколько часов до меня. Сергея здесь нет.

Ночью был 1 градус мороза, днем таяло, та же погода, что и дома, и все покрыто легким туманом. Вчера вечером поиграл часок в домино, адмирал на этот раз очень мил и скромен!

Только что, вернувшись после завтрака, получил твое дорогое письмо с хорошенькой открыткой и письмо от Мари. Сейчас поеду кататься на автомобиле по шоссе. Пасмурно и тает.

Будь здорова, храни тебя Господь, мое возлюбленное Солнышко!

Целую нежно тебя и дорогих детей. Передай А. мой привет.

Навеки твой старый муженек

Ники.

Царское Село. 4 марта 1916 г.

Мой родной, милый!

Могу себе представить, как одиноко ты опять себя чувствуешь в Могилеве бедный друг! Я тоже ужасно скучаю по тебе. Я рада, что там тоже хорошая погода. Не правда ли, книга захватывающе интересна? Когда ты вернешься, ты должен окончить чтение ее вслух.

Ну, вот Н.П. заходил к нам вечером. У них был долгий и серьезный разговор, а теперь они обратятся к тебе просить твоего решения. Взято свыше 400 матросов списки отправлены отсюда, так что лучшие люди, привыкшие к пулеметам, взяты, а обучение новых отнимает очень много времени. Но с матросами все это еще как-нибудь устроилось бы, если через месяц опять не возьмут 400 человек на Светлану[750]. Чрезвычайно тяжело работать, когда хорошо наладишь все и потом, смотришь, все распадется на части. Ты приказал дать 6 офицеров в батальон — это не было исполнено, а вместо этого теперь взяли 6, так что теперь Бэбины мичмана командуют ротами. Они ничего не знают, старые матросы знают дело лучше их, и могут видеть их ошибки и осуждать их распоряжения. Воронов заменит здесь Попова — Кожевн. — ст. офиц. на Варяге – Кублицкий, Таубе, Лукин, — я забыла имена двух других. В таком виде батальон оставаться не может, потому что не будет уже тем, чем был, и каким ты хотел бы его видеть. Так что это придется решать тебе (не советуйся с рамольным адмиралом, он советчик плохой). Лучше всего отдай теперь людей для Светланы, а затем распорядись сформировать два небольших батальона, которыми любой мог бы командовать и которые не имели бы большого значения. Конечно, грустно видеть, как работа, в которую вложил душу, распадается. Н.П. привез офицеров и нижних чинов, как было приказано. Люди, разумеется, в восторге от этого — удобный корабль, лучшее жалованье и нет маршировки. Им тяжела служба при меньших окладах в армии, вместо привычного дела; в армии почти все люди новые и молодые. Поэтому и нужны старые офицеры, чтобы держать их в руках и обучать. Я только потому тебе все это пишу, что вижу, как это расстроило Н.П. Он спокоен, грустен и ожидает твоего решения относительно их и его самого.