Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

До свидания, мое любимое, дорогое Солнышко. — Храни тебя и девочек Господь! Целую всех вас нежно и остаюсь навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 13 августа 1916 г.

Мой ангел родной.

Бесконечно благодарю тебя за твое дорогое письмо. Я рассказала все касающееся Ольги Бенкендорфу и велела все это передать Нироду, который соберет необходимые бумаги и затем все сообщит старику.

Представляю себе, как интересно все, что Н.П. тебе рассказывает!

Погода не очень хороша, опять шел дождь, а потому я сижу на балконе, затем отправлюсь в Большой дворец.

Дмитрий, наконец, попросил позволения прийти к чаю.

Штюрмер просил принять его завтра.

Оперировали одного из моих молодых сибиряков, затем были сложные перевязки, а потому мы завтракали лишь в 11/2.

Слава Богу, румыны, наконец, собираются двинуться, а каковы наши продвижения к 15-му?

Бенкендорф находит, что в сентябре я должна устроить завтрак в честь принца Канин — во время войны это такая тоска, но, пожалуй, это необходимо.

Намерен ли ты назначить Беляева военным министром? Я думаю, что, в конце концов, это был бы разумный выбор. — Бобринский находит, что дела не могут идти хорошо, пока у Шт. так много дела, он ничем в отдельности не может заняться вплотную, как следовало бы, того же мнения наш Друг.

А теперь, родной мой, горячо любимый, я должна кончать. Бог да благословит и защитит тебя. Целую тебя с безграничной преданностью и люблю тебя больше, чем когда-либо.

Вся

Твоя.

Ц. ставка. 13 августа 1916 г.

Мое любимое Солнышко.

Сердечно благодарю за дорогое письмо. У меня тоже нет ничего интересного, чтоб сообщить тебе.

Старый генерал По вернулся с Кавказа — у него хороший вид, сухощавый, с красивой седой бородкой. Он сегодня уезжает и надеется иметь счастье проститься с тобой!

Я на место Драгомирова выбрал ген. Гурко, который командует 5 армией и знаком с работой в большом штабе, — я намерен назначить его вместо Безобразова.

Сейчас больше некогда, ангел мой. Храни вас Господь! Целую тебя страстно и нежно, моя драгоценная детка!

Навекитвой старый

Ники.

Ц.С. 14 августа 1916 г.

Любимый мой.

Горячее спасибо за милое письмо. Что ж, многие хвалят Гурко, даруй ему Боже успеха и да благословит Он его командование! Более, чем когда-либо, мысленно буду с тобой все эти дни; я также просила нашего Друга думать о тебе и много молиться.

Опять посылаю тебе мою икону, я вделала ее в маленькую раму и запор на колечке.

Снова туман, пасмурно и довольно холодно, настоящий сентябрьский день.

Дмитрий пил у нас чай вчера, — у него сердце не в порядке: оно перемещается, как у меня, а потому, конечно, он временами испытывает боли, ощущает слабость и задыхается. Ему следовало бы полечиться, так как болезнь пока еще только в зачаточном состоянии, и он мог бы совершенно излечиться. Сегодня утром мы были в нашем пещ. храме. Позднее мы отправимся в склад в Большом дворце для раздачи жетонов всем работающим.

ИринаиФеликс[936] будутк чаю.

Бедный Ширинский-Шахматов умер, у него, вероятно, был рак, — жаль его жену.

Сокровище мое, я жажду ласк: я хочу тебе показать всю мою глубокую, беспредельную любовь и преданность — тяжело постоянно быть в разлуке!

Прощай, Бог да благословит тебя, милое наше Солнышко! Осыпаю тебя поцелуями и остаюсь твоей глубоко любящей тебя старой

Женушкой.

Ц. ставка. 14 августа 1916 г.

Моя бесценная душка.

Нежно благодарю за дорогое письмо. Так мило с твоей стороны, что ты рассказала Бенкендорфу дело Ольги, потому что мне было бы очень неприятно сообщить это все старику письменно.

Я все время боялся того, о чем тебе сказал Бобринский. Но, действительно, ужасно трудно найти человека, способного быть во главе департамента снабжения. Шт., будучи теперь председателем совета министров, имеет в своем подчинении остальных министров, но если б один из них взял верх, остальные ему уже не подчинялись бы, или если б и подчинились, то начались бы интриги, и дела не пошли бы гладко. Есть, правда, один выход, — идея Кривошеина, — сделать военного министра господином всего положения. Но я сомневаюсь, чтобы Шув. или даже Беляев подходили для этого. Второй из них — человек чрезвычайно слабый, всегда уступает во всем и очень медленно работает. Он имел неприятности с Ш. и поэтому им пришлось разойтись. Б. назначен в Воен. совет.

Должен теперь кончать. Да хранит тебя Господь, дорогая женушка, моя родная девочка!

Целую крепко тебя и дорогих дочек.

Навеки твой старый

Ники.

Ц.С. 14 августа 1916 г.

Любимый мой.

Сегодня вечером осталась дома, так как очень устала и хочу лечь в 10 и выпить чего-нибудь горячего, чтоб предупредить простуду. Погода мрачная, идет дождь, холодно, и весь день темно. Днем была у Али, посидела немного с ней и с ее мужем; она выглядит и чувствует себя неважно, с весны потеряла 15 фунтов в весе. Затем была в Анином лазарете, нашла там все в полном порядке. Оттуда — в Большой дворец, где раздала жетоны 70 лицам.

Ирина и Феликс пили у нас чай — они держались очень мило и непринужденно; она очень загорела, а он очень худ, коротко острижен, выглядит гораздо лучше в форме пажа и очень подтянулся. В заключение приняла Штюрмера (почему и пишу на большом листе). Удастся ли мне только написать ясно и понятно? Сегодня у меня такая пустая, усталая голова.

Так вот, отставка Беляева была большим ударом для него, так как он ему передал вопрос о пленных, которые должны были быть отправлены в угольные шахты и т.д. по всей стране и так как он ему поручил сговориться с командующими армиями насчет того, сколько людей они могут уделить и т.д., он дал ему это важное и спешное поручение разрешить продов. вопрос. Сейчас он вышел из министерства, его не любит Шуваев, он больше не сможет ему помогать, а он действительно способный человек и работает куда больше,чемШуваев, который никогда не показывается в совете министров, а лишь посылает туда своих представителей. Я очень надеялась, что ты назначишь его военным министром — он настоящий джентльмен, отлично осведомлен во всем; это действительно способный человек, хотя Шуваев и не сумел его оценить. Мы долго обсуждали продов. вопрос и решали, не было ли бы более целесообразным поставить во главе этого дела военного человека (например, самого Шуваева, который, наверное, хорошо бы с этим справился, так как это, по существу, то же дело, которое он прекрасно наладил в интендантстве, — это взамен управления им военным министерством). Алексеев не считается с Штюрмером, — он прекрасно дал почувствовать это остальным министрам, — быть может, потому, что он штатский, а с военным больше считались бы. Шт. остался бы в том звании, какое ты ему дал, во главе всего, он следил бы за тем, чтобы все дружно работали, помогал бы министрам, а тебе не приходилось бы ничего менять. Он не устал от работы и не боится ее, но мы думали, что ты, быть может, предпочел бы это место предоставить военному. А потому я обещала это выяснить, и в случае, если ты пожелаешь это обсудить с Шт., пожалуйста, пошли за ним — онне хочет тебе надоедать и желал бы, чтоб инициатива исходила от тебя.

Затем насчет Волжина — он передаст ему бумагу теперь, — не хочешь ли ты принять Раева, чтоб основательно поговорить с ним и убедиться, подходящий ли он для тебя человек, — я думаю, что он с Жеваховьм в качестве помощника были бы истинным даром Божьим для церкви. Если ты желаешь его видеть, протелеграфируй мне день, не упоминая его имени, а Шт. сообщит это ему. Остальных кандидатов я считаю совершенно неподходящими и малосведущими в делах церкви.

В разговоре с Бобринским выяснилось, что он тоже находит, что во главе продов. дела следовало бы поставить особое лицо, ведающее исключительно этим делом и думающее и живущее исключительно им. Завтра старый Хвостов[937] приедет представиться мне.

Неприятно надоедать тебе подобным письмом, но старик всегда успокаивается после того, как выложит мне все, что у него на душе, и рад, когда я бываю в ставке. Я ежедневно молю Бога о том, чтоб быть тебе полезной и помогать тебе советами. Наш Друг постоянно советует Шт. говорить со мной обо всем, так как тебя здесь нет, для совместного обсуждения с ним всех вопросов. Меня трогает, что старик доверяет твоей старухе.