Олег Платонов - Николай II в секретной переписке

• Название: Николай II в секретной переписке
• Автор: Олег Платонов
• Издательство: М. : Родник
• Жанр: История
• Год: 1996
• ISBN: ISBN — 5-86231-154-8

Третья книга из серии «Терновый венец России» основана на подлинной секретной переписке царской семьи и вводит читателя в самый центр противоречий, в борьбе которых решается судьба России. С одной стороны — царская чета, трогательный союз любящих сердец, стремящихся сделать все для возвышения Отечества и победы страны в войне. С другой — преступное сообщество темных, подрывных сил, поставивших своей целью разрушение России на иностранное золото и по инструкциям тайных организаций. В окружении Царя зреет измена, проникшая даже в среду его родственников и в высшее военное руководство, и которая оборачивается страшным предательством в феврале 1917 года. Заговоры, интриги, убийство близких Царю людей — все это находит отражение в письмах царской четы. Хотя главное в них не это, а беззаветная любовь к России, нежная любовь друг к другу — свет любви противостоит ненависти, захлестнувшей Россию.

Заключительным аккордом являются письма царской четы из сибирского заточения. Они не жалуются, не плачут, а думают о судьбе России, не проклинают тех, кто предал их, а обращаются ко всем со словом любви.

Издание продолжает тему, начатую в книгах «История масонства 1731-1996» и Заговор цареубийц»; снабжено уникальным словарем царского окружения.

---

Прими, пожалуйста, генерала Муррея перед его отъездом в Англию.

Ну, мне надо кончать, так как нужно прочесть целую уйму. Бэби лег спать. Благослови Бог тебя и девочек, прощай, мое милое, родное Солнышко! Крепко целую тебя и ужасно тоскую по тебе.

Твой муженек

Ники.

Царское Село. 3-го ноября 1915 г.

Мой родной, любимый,

Поздравляю тебя по случаю 20-й годовщины со дня рождения нашей Ольги! У нас в 12 1/2 час. будет отслужен молебен в большой комнате с нашими дамами — так менее утомительно для нее и для меня. Утро очень туманное. Татьяна пошла в лазарет. Рита Хитрово была вчера у Ольги и тронула меня, сказав, что раненые очень огорчены, что я больше не хожу на их перевязки, так как доктора делают им больно. Я всегда перевязываю самых больных. Так досадно, что не могу взяться опять за работу! Но мне нужен полный покой — один день у меня сердце более расширено, другой день менее, и я себя скверно чувствую, так что даже несколько дней не курила. Довольно с меня одних приемов и докладов!

Видела бедного Мартынова на костылях. У него одна нога на 4 сантиметра короче другой. Вот уже скоро год, как он ранен, и в мае, надеются, он сможет опять служить. Прямо чудо, что он в живых! Он счастливо каждый раз избегал смерти под ним убило двух лошадей, когда он был уже ранен, и обе ноги прострелены и переломлены.

Я говорила с Ниродом про пасхальные подарки для армии. Мы еще не истратили тех 3 миллионов рублей, которые ты дал из удельных сумм и которые Кабинет должен возместить. Осталось немного больше миллиона, и мы хотим на это заказать подарки к Пасхе. Только каждый получит гораздо меньше, так как все сильно вздорожало и даже нельзя достать в требуемом количестве. Затем приходил опять m-r Малькольм с предложением от общества бывших суфражисток заняться нашими беженцами, в особенности беременными женщинами. Они прекрасно работали во Франции. Можно было бы их присоединить к Татьянинскому комитету. Бьюкенен должен еще поговорить об этом с Сазоновым. Я просила Малькольма повидать Ольгу — он сегодня вечером уезжает в Киев, а затем в Одессу. Тебе было бы интересно его повидать, он такой милый и услужливый человек. Он написал в Англию, прося собирать деньги для наших пленных, — так добр, генерал Вильямс его знает. Они меня просили быть попечительницей их госпиталя, который находится в Эллином доме, — он, кажется, будет назван в честь тети Аликс.

Затем приняла четырех моих стрелков, — посылаю тебе их имена, — прямо молодцы — один бежал, но его поймали, 50 человек уже вернулись — через Бельгию и Голландию, — теперь они там одного оставили в качестве переводчика, — с ними хорошо обращались, заботились о них, кормили и одевали. Они шли ночью по компасу. Их взяли в плен 11 ноября прошлого года. Брат Выкрестова тоже с ними, только под другим именем и одетый солдатом, так легче бежать. Один из них, Знаменец[505], рассказывал, что они сохранили клочки знамени и верхушку его, которую старый фельдфебель не успел сжечь. Видела также Ольгиного командира.

Аля со своими двумя детьми пробыла у нас 3/4 часа, что меня сильно утомило. Если увидишь Н.П. наедине, посоветуй ему быть осторожным насчет книги Джунковского, из-за Дрентельна, который может сделать из этого грязную историю. Только Дрентельн ни за что не должен знать, что это идет от А. Хвост, и Бел. обедают у А. Это, по-моему, напрасно, — похоже, что она хочет играть роль в политике. Она так горда и самоуверенна, и недостаточно осторожна. Но они просили ее принять их. Вероятно, опять надо что-нибудь передать, и они не знают, как это сделать иначе, а наш Друг желает, чтобы она жила исключительно для нас и для таких вещей.

Сокровище мое, должна кончать теперь. Да благословит и сохранит, и да подаст тебе мудрость Господь! Какие новости относительно Румынии и Греции? Хотелось бы, чтобы нашим летчикам удалось что-нибудь сделать в Болгарии на железной дороге и на Дунае, куда немцы столько всего навезли! Интересно, приедет ли Кирилл туда вовремя и удачно ли — это очень важно. Без конца целую, нежно люблю и тоскую.

Навсегда твоя старая

Солнышко.

Царское Село. 3 ноября 1915 г.

Мой любимый,

Начинаю мое письмо сегодня вечером, чтобы не забыть просьбы Хвостова, переданной мне через А.

I. Оказывается, старик предложил министерство[506] Наумову[507] в такой нелюбезной форме, что тот отказался. Хвостов виделся после этого с Наумовым и уверен, что тот согласится и будет счастлив, если ты его просто назначишь. Он очень порядочный человек — он нам обеим нравится. Белецкий, кажется, раньше работал с ним. Так как он очень богат (его жена — дочь Форосского Ушкова[508]), то не будет брать взяток. А тот, кого предлагал Горемыкин, немногого стоит — я забыла его имя.

II. Затем о Родзянко из Думы. Хвостов находит, что ему надо бы дать теперь орден. Это ему польстило бы, а вместе с тем, он упал бы в глазах левых тем, что принял от тебя награду. Наш Друг говорит, что это было бы правильным образом действий. Конечно, это очень несимпатично, но — увы! теперь времена такие, что нужно из благоразумия делать такие вещи, которых бы не хотелось делать.

III. Затем он просит, чтобы не сменяли сейчас московского полицмейстера, потому что у него много нитей в руках, так как он принадлежал раньше к сыскной полиции. Наш Спиридович[509] туда не подойдет. Оказывается, он вторично женился на какой-то сомнительной особе, бывшей исполнительнице цыганских песен, — так что ему, кажется, предлагают губернаторский пост подальше.

IV. Просит тебя не ссылать Ксюнина[510] в Сибирь, так как два генерала дали ему ложные известия о нашем десанте в Болгарии (он передаст тебе имена). Он талантливо пишет в газетах — достаточно будет выговора.

V. Получил ли ты телеграмму от какой-то женщины с советом заточить меня и Эллу в монастырь? Он что-то об этом слыхал, и если это правда, то желательно было бы, чтоб за ней наблюдали и выяснили, кто она такая.

Это, кажется, все. Он боится встречи с Дрентельном и находит, что не может подать ему руки после такого письма (попроси его показать тебе это письмо); если ты его заставишь, то он должен будет послушаться, — а если нет, то публика будет недовольна и будет об этом говорить. Мне так жалко этого бедного человека! Он привез мне твои секретные маршруты (от Воейкова), и я никому ни слова об этом не скажу, только нашему Другу, чтобы Он тебя всюду охранял. Только бы Кирилл имел успех! Наш Друг сказал еще одну вещь, а именно: если будут предлагать большие суммы (с тем, чтобы получить награды), их нужно принимать, так как деньги очень нужны; поощряешь их делать добро, уступая их слабостям, и тысячи от этого выигрывают, — верно, но все-таки это безнравственно. Но в военное время все по-иному. Поговори с Хвостовым о Живахе (неужели я до сих пор неверно пишу это имя?) Андр.[511] передал все не совсем так, как было.

4-го ноября.

Густой снег выпал за ночь, все бело, термометр на нуле.

Ты получишь это письмо за несколько часов до своего отъезда. Да сохранит тебя Бог под Своим Покровом, и да охранят тебя и дорогого Бэби ангелыхранители, св. Николай и Пресвятая Богородица! Сердцем и душой буду все время вблизи вас. Как тебе будет интересно! Если тебе представится возможность, то передай мой привет и благословение моим Крымцам, а также офицерам Нижегородского полка через Ягмина. Как бы мне хотелось быть вместе с тобой — столько переживаний!

Я читала в “Новом времени” краткое описание очевидца из Риги. Я не могла читать без слез. Что же чувствуют те тысячи, которые видят тебя и Бэби вместе, таких простых и доступных? Могу себе представить, как глубоко ты все это переживаешь, мой дорогой. Слава Богу, что ты теперь командуешь и сам себе начальник! Посылаю тебе цветы, чтобы они сопровождали тебя в твоем путешествии. Они стояли у меня сегодня в комнате и дышали тем же воздухом, что и твое старое Солнышко, — фрезии долго держатся в воде.

Если ты увидишь наших любимых матросов и моих великанов, то вспомни нас и поклонись им от нас, если представится случай. Я надеюсь, что погода будет хорошая и теплая и что твоя поездка принесет много пользы. Вероятно, Ольга Евгеньевна будет откуда-нибудь за тобой наблюдать, так как она живет в Одессе.

Если ты получишь какие-нибудь достоверные известия о Румынии или Греции, то будь ангелом и сообщи их мне. Елена[512] боится за своего отца, потому что он сказал, что в случае несчастия он умрет со своей армией или покончит с собой.