Элис Сиболд - Почти луна

• Название: Почти луна
• Автор: Элис Сиболд
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-699-34542-7

Отношения между Хелен Найтли и ее матерью многие годы напоминали жестокую схватку двух беспощадных противников. И вот Хелен переступает черту, за которую раньше боялась даже заглядывать. После убийства матери ее жизнь стремительно меняется. Женщина, которая потратила столько душевных сил на то, чтобы завоевать любовь матери, неспособной кого-то любить, внезапно обретает свободу, и эта свобода оказывается зыбкой и пугающей.

---

Я вытащила ручку и схватила «Эй-эй-ар-пи». Отползла обратно к коробкам и мелкам, лежавшим в трех футах, и села, поставив ноги на предпоследнюю ступеньку, а журнал положила на колени, как столик. Я быстро выбрала кусок бумаги цвета небеленого полотна с позолоченными краями — элегантность для Эм — и склонилась над своей задачей.

Дорогая Эмили!

Как мне начать объяснять тебе то, что ты уже знаешь? Что хоть я и гордилась тобой и твоей сестрой больше всего на свете, в конце концов обнаружила, что у меня нет выбора.

Я остановилась. Я знала, как она придирчива. Она проводит часы перед зеркалом в поисках изъянов. В ее доме — ни единого пятнышка, и как-то она сказала мне, что главная прелесть уборщиц в том, что они совершают — по ее выражению — «первый проход» и позволяют ей спокойно сосредоточиться на деталях.

Я прочистила горло. Разнеслось эхо.

«Когда ты это получишь, я буду мертва. Надеюсь, тебе не доведется меня увидеть. Я видела отца, и его образ вечно стоял передо мной. Сара уже рассказала тебе, что мой отец — самоубийца. Что он не упал с лестницы, точнее, упал, но только после того, как застрелился.

Я не знаю, почему он оставил меня.

Ты знаешь, что моя мать не стригла волосы из-за твоего дедушки? Он любил их. Он расчесывал их каждый вечер сотню раз. Впоследствии я поняла, что это был их аналог „Прозака“. Да, знаю, знаю — медитация, а не медицина. Теоретически я согласна, но иногда… разве нет?

Я лишь хочу, чтобы ты знала: я убила свою мать не из мести и даже не из жалости, правда. Я поступила правильно, хоть и ничего не планировала. Если бы планировала, я бы, конечно, задумалась, куда это меня приведет. Сегодня я весь день размышляла о тебе и твоей сестре.

Непростительно другое — то, как я заставила тебя вырасти, занять место рядом со мной, опустевшее с уходом твоего отца.

Я рукоплещу твоей жизни. Вот что я на самом деле хочу сказать. У тебя есть собственный дом и семья, и ты живешь очень далеко. Пусть так и будет. Никогда не возвращайся. Когда я умру, тебе незачем будет возвращаться. Пусть это будет моим подарком твоей сестре. Не позволяй ей жить в доме, Эмили, не позволяй ей потратить жизнь впустую. Продай оба дома. Отец тебе поможет».

Я вновь остановилась. Вспомнила, как отец сидел рядом со мной в тот день, когда мы подписали бумаги на мой дом. Он постарался устроить меня сколь можно надежнее, упомянул в тот день, что его завещание и другие важные документы хранятся в малвернском отделении банка, и рассказал, где прячет ключ. Лишь позже я поняла, почему он был столь дотошен, заставляя меня повторять все, что говорил.

Я снова обратилась к письму.

«Когда я закрываю глаза на мгновение, как сделала только что, то вижу своего отца, но потом я вижу тебя. Помнишь тот день в ассоциации? Я так горжусь тобой, моя летучая рыбка!

Я сижу в доме миссис Левертон, на улице темно. Мне пора писать твоей сестре. Позаботься о Дженин и Лео, и благослови боже любое приятное воспоминание обо мне, которое ты сможешь доверить Джону. Помнишь, как Саре всегда нравился зеленый цвет? Я помню.

Я люблю тебя, Эмили, несмотря ни на что.

Помни это превыше всего».

Я откинулась назад. Позволила ручке выпасть из руки, беззвучно покатиться и остановиться. Годами после смерти отца я жалела о мгновениях, которые упустила. Отводя Эмили и Сару в начальную школу или присматривая за ними на гимнастическом снаряде, я думала, что могла бы сейчас быть с ним. Раз или два он приходил посидеть у детской площадки вместе со мной. Я цеплялась за эти воспоминания, но никак не могла припомнить, о чем же мы говорили. И жалела, что у меня ничего от него не осталось; даже мать поспешно отрезала прядь его волос, когда мы услышали первые шаги рабочих из похоронного бюро по передней дорожке.

В тот момент я в ужасе уставилась на нее, а она засунула прядь себе за пазуху.

— Он был моим мужем, — прошептала она.

Когда прозвенел звонок, мне показалось, что придется помогать рабочим поднимать отца на каталку, крепко пристегивать его.

Но на самом деле по настоянию их главного пришлось удалиться. Я отвела мать в столовую, где мы и встали бок о бок у большого углового шкафа рядом с кухней — не столько касаясь, сколько беспомощно зависнув рядом друг с другом.

— Сожалею о вашей потере, — произнес главный, когда рабочие вернулись по лестнице с бумагами.

Их натаскали так говорить.

— Да, я тоже, — сказал тот, кто помоложе, и пожал мне руку.

Что-то впилось в мой бок. Что-то острое. Я чувствовала, как оно колет меня. И поняла, что колет уже некоторое время.

Откинувшись назад, я сунула руку в карман джинсов. Заколка-бабочка Сары. Я вынула ее и положила на ладонь, чтобы свет с сундука выхватил ее синеву и зелень, крошечные золотистые стразы на скругленных усиках и лапках.

Почти девять. Интересно, Сара и Джейк меня ищут или хотят сперва поговорить с Хеймишем? А когда Хеймиш откроет ящик у кровати?

Я сжала бабочку в кулаке, думая обо всех выброшенных за годы предметах, что помогали мне чувствовать себя свободной. Но я не выбросила плачущего Будду, которого подарила Эмили. И не выброшу бабочку.

Встав на лестничной площадке, я проткнула тупой застежкой заколки шерсть своего черного свитера. Замочек щелкнул.

«Мистер Форрест сейчас спит, — подумала я, — или слушает музыку на своей драгоценной „Боуз“».[55]

Мы говорили о ней, когда наткнулись друг на друга год или около того назад.

— Звук — лучше не бывает. Лежу в кровати и слушаю. У меня специальная бархатная маска для сна. А раньше мне приходилось садиться в передней комнате, чтобы послушать музыку.

Я наклонилась, чтобы поднять письмо для Эмили и коробку мелков. Взяла их под мышку, точно сумочку-клатч. Наконец-то я в другом доме. Левертоны и их отпускные круизы, замысловатый спектакль «На Громе, на Танцоре»[56] под Рождество, педантичные барбекю на заднем дворе — смех гостей, продирающихся сквозь деревья и нашу лужайку. Все это ушло навсегда.

Я точно знала, куда хочу идти. Прошла по короткому коридору, который в доме матери заканчивался единственной ванной на втором этаже. У миссис Левертон он вел в еще один холл с дверью в спальню — там она стояла прошлым вечером и видела на улице меня и мою мать.

В углу работал увлажнитель, и комнату наполнял одуряющий запах ментола и эвкалипта. На столике рядом с кроватью — дерево защищал толстый лист стекла, вырезанный в форме столешницы, — стояли бесконечные ряды флаконов с рецептурными лекарствами и лежал блокнот из полосок бумаги, собранных скрепкой. Рядом с блокнотом обгрызенный карандаш. Похоже, попыткам отвлечься не будет конца.

Я положила мелки и письмо для Эмили на кровать и села за стол. В блокноте что-то было написано.

Ну и каракули!

Почти все страницы заполнены, причем не списками дел или необходимых покупок, а именами президентов, столиц всех пятидесяти штатов и именами врачей, которые ее лечили, вместе с именами медсестер. Я проглядывала страницу за страницей.

В хорошие дни рука миссис Левертон была тверже и она помнила Франкфорт (Кентукки), Огасту (Мэн) и Шайенн (Вайоминг). В плохие дни рука тряслась больше и она забывала, кто был между Джонсоном и Бушем.[57] Мои знания поблекли по сравнению с ее. Я понятия не имела о Ратерфорде Хейзе.[58]

Глаза наполнялись слезами, и тут я увидела ее рисунок — прямо скажем, каракули — женской фигуры. Я поняла, что это женщина, потому что на ней была юбка. Рукой, дрожащей от разочарования и страха, все вокруг было исписано навязчивыми, с орфографическими ошибками именами ее невестки. Шерилл, Шерелла, Шерилла, Шариелла, Шерри. У нее так и не получилось написать «Шерил», сколько она ни пыталась.

Интересно, что Шерил думала о ней? Я видела ее лишь раз или два. Любила ли миссис Левертон невестку, или та была страшным великаном, с которым надо было подружиться, чтобы достучаться до собственного сына?

Я снова посмотрела на фигуру, которую миссис Левертон нарисовала рядом с искаженными именами.

«Каждый день», — подумала я.

Каждый день миссис Левертон заново писала все вещи, которые связывали ее с внешним миром. Несмотря на свою хрупкость, она не ослабляла хватки.

Я знала, что держало меня.

Найдя свою записку Эмили рядом с мелками, я разорвала ее вдоль. Потом еще раз. Я исполнилась решимости объяснить, что смогу, своим детям и нести стыд собственных ошибок.

Обрывки бумаги полетели на пол, и я рассеянно подумала о воде, которую оставила кипеть на плите. Улыбнулась воспоминанию о том, как Джейк называл Сару своей «маленькой Каддафи» за любовь к зеленой одежде. Можно взять мелки и растопить их в сковороде. Можно отметить столицы стран, в которых я никогда не была и уже не буду.

«Зеленый для Веллингтона, — подумала я, — столицы Новой Зеландии, где все зеленое».