Евгений Анисимов - Россия без Петра: 1725-1740

• Название: Россия без Петра: 1725-1740
• Автор: Евгений Анисимов
• Издательство: Лениздат
• Жанр: История
• Год: 1994
• ISBN: ISBN 5-289-01008-4

Книга известного писателя-историка логически и хронологически продолжает его книгу «Время петровских реформ», вышедшую в Лениздате в 1989 г. в той же библиотеке. Построенная на оригинальных источниках, она рассказывает о драматической истории России эпохи дворцовых переворотов, о бывшей «лифляндской пленнице», ставшей императрицей Екатериной I, о «полудержавном властелине» А. Д. Меншикове, о царственном отроке Петре II, попавшем под влияние клана Долгоруких, об императрице Анне Ивановне и ее фаворите Бироне, о фельдмаршале Минихе, свергнувшем всесильного Бирона, о начальнике Тайной канцелярии А. И. Ушакове и его ведомстве…

---

Ну, а теперь, уходя из Тайной канцелярии, остановимся на прощание у воображаемой «Доски показателей соцсоревнования коллектива Тайной канцелярии», где учтены итоги работы этого почтенного заведения. К сожалению, сохранность документов Тайной канцелярии довольно плохая, но тем не менее мы располагаем сведениями из отчетов Ушакова императрице о «движении колодников» за два месяца 1734 года, за один месяц 1735 года и за 33 месяца в 1736, 1739 и 1740 годах. Итого, мы располагаем данными за 36 месяцев из тех 130 месяцев, которые провели у Власти с февраля 1730 по ноябрь 1740 года императрица Анна Ивановна и регент Бирон. Все это позволяет признать наши данные вполне репрезентативными, ибо речь идет о более четверти возможных данных за все царствование.

Всего за 36 месяцев в Тайную канцелярию «пригласили» 1842 человека, или в среднем по 50 человек в месяц. Разумеется, месяц на месяц не приходится — в одном было арестовано 30, в другом — 14 человек. По годам мы не видим ярко выраженной тенденции к усилению или ослаблению работы канцелярии — в 1736 году «брали» по 57 человек в месяц, в 1739 году — по 50, в 1740-м — примерно по 45 человек. Одновременно в Тайной канцелярии находилось в среднем 209 человек в месяц.

Отмечается значительная «текучесть» — обновление контингента подследственных, которых либо отпускали (с наказанием или без него), либо отправляли на каторгу или в другие «места лишения свободы». Текучесть весьма высокая — на 1842 прибывших приходится 1989 выбывших, причем убыль превосходит «прибыль» в 21 случае из 37 учтенных. Но это не означало, что следователи оставались без работы. Новые аресты быстро восполняли потери. Дыба не пустовала. Наши данные позволяют сделать некоторые общие, естественно — гипотетические, наблюдения об общем характере работы политического сыска при Анне Ивановне.

Как известно, мемуарист XVIII века Манштейн упоминает о 20 тысячах сосланных дворян, чьи поместья были конфискованы. Новейшее исследование Т. В. Черниковой, сделанное на основе обсчета дел Тайной канцелярии, дает иные результаты78. Всего, по мнению исследователя, через канцелярию за время царствования Анны «прошло» 10 512 человек, из них наказано 4827 человек, из них же ссыльных было всего 820. К сожалению, автор не дает более подробных данных, позволивших бы нам полностью убедиться в верности своих подсчетов. Но в целом, думаю, эти расчеты близки к истине. С количеством арестованных — 10 тысяч человек, — вероятно, следует согласиться. Если мы будем принимать наши отрывочные данные за 1734–1740 годы за основу и будем исходить из того, что в месяц арестовывали примерно 50 человек, то за 10 лет число арестованных должно будет приближаться к 6500 человекам. Если при этом помнить, что нами не учтены сидевшие в московской конторе Тайной канцелярии, а также в местных губернских учреждениях, то вывод о 10 тысячах арестованных вполне убедителен.

Много это или мало? Каждая изломанная в застенке жизнь имеет свое бесценное значение, но в целом мы не можем утверждать, что в царствование Анны на 15-миллионную Россию обрушились массовые репрессии «немецкой клики». Примечательны приводимые Т. В. Черниковой данные об общем числе политических дел, рассмотренных сыскным ведомством в XVIII веке: в 1715–1725 гг. — 992; в 30-е гг. — 1909; в 40-е гг. — 2478; в 50-е гг. — 2413; в 60-е гг. — 1246; в 70-е гг. — 1094; в 80-е гг. — 992; в 90-е гг. — 2861 дело.

Таким образом, видно, что времена «бироновщины» весьма ординарны в смысле активности политического сыска и даже уступают по числу начатых в сыскном ведомстве дел временам «разумовщины», «шуваловщины», «орловщины», «потемкинщины».

Следственные дела анненской Тайной канцелярии свидетельствуют, что все слои населения — дворяне, ямщики, солдаты, купцы, крестьяне и т. д. — говорили, обсуждали и осуждали в общем-то одно и то же — все, что было предметом долгих споров в России во все времена: «неправильная» внешняя и внутренняя политика правительства, нравы двора, поведение властителей, их пассий, фаворитов, жен, детей, оскорбляющая бедных расточительная роскошь богатых, продажность неправедных судей — одним словом, все, что выражает отчаяние маленького человека из-за невозможности добиться благополучия, справедливости, счастья. Все эти сведения важны для оценки настроений в обществе, но абсолютизировать сказанное подчас сгоряча, в порыве пьяной откровенности, злобы, не следует.

В принципе, социально «подкрасить» можно любое дело Тайной канцелярии — попадали туда люди из различных слоев общества. Можно свести в таблицы проявления различных «социальных чаяний и недовольств». Но тогда рядом с рубрикой «Осуждение внешней политики» должна быть рубрика «Противники равноправия женщин», ибо число дел, посвященных разбору оскорблений императрицы как женщины, весьма велико. Тут и популярный сюжет о «телесной близости» царицы с различными сановниками, и разговоры о «бабе-правительнице», которая ничего не смыслит уже потому, что родилась бабой, и т. д. (Типично дело о произнесении тоста: «Здравствуй (то есть «Да здравствует». — Е. А.) всемилостивейшая государыня, хотя она и бaбa!»79) Но эти таблицы мало что пояснят в изучении истории данного периода, ибо то же самое говорили и о Екатерине I, и о Екатерине II, и о Елизавете.

Не думаю, что Т. В. Черникова права, когда пишет, опираясь на свои подсчеты, о политике террора в отношении дворянства в анненскую эпоху. Эти подсчеты — глухие, они не дифференцированы, не учтены обстоятельства каждого дела. Глядя на наши данные, можно было бы сказать, что в начале 1730-х годов самодержавие нанесло серьезный удар по духовенству, — из общего числа приговоренных (382) церковники составили почти половину (146), то есть значительно больше, чем крестьяне и дворяне. Но этот вывод будет неточен, ибо дела Тайной канцелярии о духовенстве — это почти сплошь дела о неприсяге детей попов, дьяконов, причетников, которые не присягали, вероятно, по недоразумению, — считалось, что присяга на малолетних не распространяется. Почти всех их наказали «телесно» и отпустили.

Возможно, нечто подобное было и с дворянами, привлеченными в Тайную канцелярию. При этом нужно учитывать, что было много обстоятельств, которые могли дать именно такую итоговую картину. Дворяне были более социально активны, — нельзя забывать, что в 30-е годы XVIII века подспудно формировалось сословное сознание дворянства уже на новой, западноевропейской, основе, и поэтому дворяне активнее других сословий обсуждали жизнь страны. Они были ближе к власти, больше о ней знали и судили. Наконец, нельзя забывать, что на них постоянно доносили крепостные, желавшие избавиться от ненавистных господ. К тому же в 30-е годы XVIII века сыск занимался не только фактами криминальных разговоров дворян, но и фактами криминальной пассивности этого сословия — огромное количество дворян не являлось на смотры, увиливало от участия в военных походах (а на эти годы приходится две войны — Польская и Турецкая). Наконец, немало дворян попадали в сыскное ведомство, совершив бытовые преступления или обворовав казну.

Словом, причин привлечения дворян в Тайную канцелярию было немало, но все же главное, что мы наблюдаем, анализируя материалы Тайной канцелярии, — это то, что машина политического сыска работает вполне социально безразлично. Для нее важно само политическое преступление по «слову и делу», а не социальное положение преступника. Дворяне при Анне, как и раньше, не были «господствующим классом». В условиях русского самодержавия такого класса не было вообще. Они были одним (правда, привилегированным) из сословий государевых слуг, обязанных всем своим состоянием, положением, прошлым и будущим самодержцу. Он был вправе сделать с дворянином то же, что и с любым из своих подданных, — то есть все что угодно, и поэтому, уделяя главное внимание преступлениям по «слову и делу», Тайная канцелярия стояла на охране интересов не некоего «господствующего класса» — дворянства, а самого института самовластия, на охране режима гипертрофированной самодержавной власти.

И еще один важный момент. Читая следственные дела, задаешь себе вопрос: почему люди, зная, что вокруг почти все — потенциальные доносчики, что дело о «непристойных словах» кончится ужасом пытки и казни, тем не менее говорили эти слова? Конечно, можно объяснить все это «социальным протестом эксплуатируемых». Но это не объяснит многого. Например, совершенно непонятен поступок плотника из Сибири Суслова, который тесал-тесал бревно, а потом, «выняв у себя из мешочка полушку и незнаемо для чего положа на плаху, перерубил пополам и, перерубя, говорил: „Мать гребу царское величество!“», чем чрезвычайно удивил окружающих, которые были вынуждены на него донести. Непонятно, какое «социальное чутье» заставило двух крестьян — Агафонова и Кожевникова — из Нижегородского уезда вести себя более чем оригинально: они не дали миру выслушать царский указ и «кричали всенародно, один, указывая на оной указ перстом, говорил по-соромски прямо: „Вот, де, мужской уд!“, а другой, указывая ж на оной указ перстом же, говорил по-соромски прямо: „Вот, де, женский уд!“»80