Светлана Крушина - Голос дороги

• Название: Голос дороги
• Автор: Светлана Крушина
• Жанр: Фэнтези

Длинный и подробный роман в четырех частях написан несколько лет назад, и хотя после несколько раз правился, и сильно, все же он может показаться слишком длинным и затянутым. Герои, в лучших традициях фентези, все время куда-то идут и, совсем не в традициях, выясняют между собой отношения. Действие происходит за два года до встречи Илис с Барденом ("Все могут короли").

---

Что ж, подумал он, когда Илис убежала, полдела сделано. До материка мы ее довезли. Ну, почти довезли. Только вот что дальше? Надо ее куда-то пристраивать, а куда? Не лишним будет спросить, какие у нее самой-то планы. А то ведь как получается: больше месяца они путешествуют вместе, и до сих пор ни Грэм, ни Роджер не удосужились побеседовать с Илис, поинтересоваться, сама-то она чего хочет, чем намеревается заняться… да вообще ни разу не поговорили по душам. Они так и не узнали, кто она и откуда, как она относится к своим магическим способностям, мешают ли они ей или нет. Нехорошо получилось… Илис, понятно, не начинает разговор первой, но они-то с Роджером могли бы и спросить. А то тащат ее, как груз, не интересуясь ее мнением.

А теперь нужно думать еще и о Марьяне. Грэм сомневался, что, ступив на берег, она попрощается с ними и пойдет своей дорогой. Ведь на материке у нее нет ни одного знакомого! Не может же она уйти в неизвестность. Да Грэм ее и не отпустил бы…

Неожиданно его мысли обратились к поместью, которое должно было перейти к нему по завещанию шесть лет назад. Он ездил туда однажды с отцом. Это было тихое, спокойное место, до ближайшего города — полдня пути верхом. Вот где Илис могла бы пожить, ничего не опасаясь, хотя бы некоторое время. И знакомых в Наи много, можно попросить кого-нибудь присмотреть за ней. Будет жить как деревенская аристократка, лениво и размеренно… а Роджер останется при ней в качестве охранника.

Грэм представил себе это неторопливое, спокойное существование, и ему нестерпимо захотелось самому пожить так хотя бы пару недель. Выспаться, отдохнуть. А ведь ничего неосуществимого нет, подумал он с воодушевлением. Завещание князя никто не отменял, и ныне Грэму принадлежало не только малое поместье, а вообще все княжеское имущество. Полное наследство ему даром было не нужно, но вот небольшой дом… свой дом… Эта неожиданная идея нравилась ему все больше и больше. Загоревшись ею, он решил обсудить ее со спутниками, как только представится возможность.

6

Связь Грэма с реальностью понемногу стала восстанавливаться уже после суда, на корабле, который вез его в Самистр. Медленно, очень медленно он начинал соображать, в какой переплет попал.

Даже десять лет каторжных работ в Самистре означали, в сущности, отсроченную смертную казнь. Мало кому удавалось выйти из каменоломен на своих ногах хотя бы через пять лет. Освободившиеся становились калеками. Смертность на многочисленных рудниках и каменоломнях Самистра была очень высокой, но и рабочей силы поставлялось с избытком. Сюда ссылали особо опасных преступников со всех королевств. Здесь они и умирали лет через пять-шесть.

Грэм осознал, что, вероятнее всего, до двадцати пяти лет не доживет, а вообще-то большой удачей будет дожить и до двадцати. Но пока еще он не испугался. Он был слишком придавлен горем и отчаянием, и никакие чувства не могли сквозь них пробиться. Слишком свежи были воспоминания о гибели отца. Он еще даже не понял, что за смерть князя осудили именно его.

В колонне закованных в цепи людей его притащили на корабль и запихнули в трюм. Он долго сидел там, где его оставили, уставившись невидящим взглядом себе под ноги и опустив голову так, что длинные перепутанные волосы полностью заслонили лицо. Кто-то пытался заговорить с ним, но он ни на что не реагировал, и его оставили в покое. Мысленно он все еще был в Теплых Берегах, рядом с умирающим отцом, который шептал алыми от крови губами: "кто же знал, что так… мой сын". Самым горячим желанием Грэма было умереть там же, в Теплых Берегах и остаться рядом с князем. Только сейчас он понял до конца, как же все-таки любил этого человека, своего отца. И вот, по сути, своими же руками убил его, хотя так просто было сказать: "Конечно, отец, я пойду с тобой", — отвернуться от приятелей… и впрямь уйти с князем. Однако Грэм предпочел остаться в банде, ему важнее было потешить гордость — мол, раз ушел из дома, как можно вернуться?.. Теперь его, в наказание за гордыню, терзало невыносимое чувство вины и горе, глубокое настолько, что он с трудом сдерживал рвущийся из груди крик отчаяния и подступающие к глазам слезы. Почему, думал он, меня не отправили на виселицу? Так было бы милосерднее.

Однако постепенно отупение проходило, Грэм смог отвлечься от горьких мыслей о прошлом и задуматься о настоящем. Первым делом он осмотрел себя и увидел, что на руках и ногах надеты тяжеленные кандалы, скрепленные между собой толстой цепью. Грэм изучил их и понял, что освободиться, даже с его навыками, не получится: замка попросту не было, кандалы были намертво заклепаны (а он и не помнил, когда и кто его заковал). Он осторожно покрутил кистью, и обнаружил, что тесные браслеты кандалов успели натереть до крови саднящую кожу; каждое движение причиняло боль. Пошипев сквозь зубы и выругавшись шепотом, Грэм продолжил осмотр. Никакой специальной одежды преступникам не полагалось, и платье Грэма со дня ареста претерпело сильные изменения. Богатая рубашка из тонкого батиста, отделанная старинными кружевами, превратилась в грязные лохмотья. Хорошая куртка из замши с редким дорогим мехом исчезла, так же как перчатки и сапоги, вместо которых на ногах оказались старые полуразвалившиеся башмаки. Не было на пальцах дорогих перстней, пропали и массивные золотые серьги, под которые Грэм прокалывал уши пару месяцев назад. Обнаружив это, он не слишком огорчился, но тут же привычно схватился за ворот, вспомнив о дареном отцом перстне, который носил на цепочке. Ни перстня, ни цепочки тоже не было, и эта потеря резанула его по сердцу, он даже всхлипнул сквозь сжатые зубы.

Расцарапанные руки все еще были покрыты засохшей кровью, а на теле места живого не было. Кто и где его бил, Грэм не помнил. Он только смутно припоминал, что, когда колонну будущих каторжников перегоняли на корабль, охрана была вооружена кнутами. Их без колебаний пускали в ход, но ему ни разу не досталось. Бить его тогда было не за что. Он не буянил, не противоречил приказам, и вообще вел себя как кукла, послушная чужой воле. По дороге он едва ноги переставлял и постоянно спотыкался. Он упал бы, пожалуй, если бы старший из охранников, видя такое состояние мальчишки, самого младшего в группе каторжников, не приказал идущему рядом с ним человеку поддерживать его под руку. Но это Грэм помнил уже совсем как сквозь туман — жесткую, горячую руку, крепко ухватившую его за локоть.

Воспоминание о человеке, который помогал ему идти, направили размышления в несколько иное русло. Грэм отвлекся от мыслей о собственном неблагополучии и осмотрелся по сторонам. На корабле он был впервые, и первое впечатление оказалось гнетущим. Вместе с ним в трюме находились еще несколько десятков мужчин разных возрастов. Темное, влажное помещение было набито битком, и запах стоял ужасный: пахло кровью, потом, почему-то — протухшей рыбой и еще разнообразной гадостью. Было очень душно. Грэм, вдохнув поглубже, с трудом сдержал приступ рвоты и с ужасом подумал, что такую вонь придется терпеть весь долгий путь до Самистра.

Сам он сидел у стены, почти впритирку с ним сидели еще люди. Везде, куда ни кинь взгляд, можно было увидеть скорчившихся, полуголых, потных людей. Почти все молчали, слышался лишь звон цепей, надрывный кашель, да кто-то неразборчиво бубнил на неизвестном Грэму языке. У всех этих несчастных он увидел клейма, выжженные у кого на груди, как у него, у кого — между лопаток, а у кого и вовсе на лбу. Он вздрогнул, представив, как раскаленное железо прижимается к лицу… и до конца жизни, пусть ты сбежишь, — хотя, имея такую отметину, планировать побег — настоящее безумие! — пусть тебя освободят, что еще менее реально, это клеймо навсегда останется на лице, от него не избавиться…

— Эй, — вдруг тихо, но отчетливо сказал кто-то с ним рядом. — Эй, парень.

Грэм не знал, к нему обращаются или нет, но инстинктивно дернулся на голос, и на расстоянии вытянутой руки увидел парня лет тридцати, с горбатым носом и хмурым прищуром темных глаз. Длинные, почти полностью седые волосы спадали на широкие плечи, прикрытые изодранным в клочья тряпьем. На лбу, уродуя жесткое ястребиное лицо, красовалось клеймо. Сумрачный и темный взгляд молодого человека был устремлен прямо на Грэма.

— Ты… — хрипло выдавил тот и замолк. Голос его не слушался. Он сглотнул и начал снова, старательно выговаривая слова, словно ребенок, который только учится разговаривать. — Ты ко мне обращался?

— Ага, значит, я не ошибся, — сказал седой, внимательно его рассматривая. — А я-то уж думал, что показалось.

— Показалось?..

— Что ты вроде как соображать начал.

— А тебе-то что за дело? — ощетинился Грэм.

— Да никакого, — все так же спокойно сообщил седой. Теперь Грэм заметил в его речи незнакомый акцент. — Просто, не хотелось бы тащить тебя еще и с корабля. Ты, знаешь ли, не легонький.