Сергей Лексутов - Игра в голос по-курайски

• Название: Игра в голос по-курайски
• Автор: Сергей Лексутов
• Жанр: Детективная фантастика

---

Когда Павел рано утром прилежно перекапывал землю, уже не в первый раз перекопанную кем-то до него, за забор нырнул пожилой мужик. Справляя нужду, он задумчиво смотрел на Павла. Застегивая ширинку, загадочно проговорил:

— Слышь, пацан ты больше чем на два штыка не копай. А то откопаешь чего-нибудь не то… — чуть помедлив, добавил: — Черви тут жи-ирные… Они ж не одним говном питаются… — и ушел, сосредоточенно глядя в землю.

Больше чем на два штыка копать и не приходилось. В уже перекопанной земле червей было гораздо больше, чем в нетронутой целине.

Расставив закидушки, Павел пошел в школу. После уроков его оставили мыть полы в классе, так что домой он явился уже в сумерках. Закидушки пошел проверять только утром, и когда вытягивал первую, сразу же почувствовал сопротивление. Налим был не особенно крупный; так, сантиметров сорок, но по сравнению с пескарями, которых Павел ловил в Курае, выглядел сущим китом. Под конец обхода, он понял, что совершил большую ошибку, начав проверку с ближней закидушки. Он уже еле тащил два кукана с рыбой, а до дому было уже не меньше четырех километров. Ивовые прутья, из которых он вырезал куканы, выскальзывали из рук. В конце концов, сняв с крючка последнюю рыбину и насадив ее на кукан, он перекинул их через плечо и, не обращая внимания на холодные скользкие прикосновения к шее, на текущую по спине воду пополам со слизью, зашагал домой.

Дома он свалил всю рыбу в таз, в котором мать стирала белье, но до школы было еще далеко, а звериный инстинкт требовал — мяса… Мяса!!! Он поставил сковородку на электроплитку, как умел, выпотрошил рыбину. Налим — рыба гибкая. Павел его просто завил спиралью, уложив на сковородку, резать на куски не стал, и принялся ждать. Он выключил плитку только тогда, когда жаркое задымилось. Но зато как он наелся! Хрустящая горьковатая корочка нисколько не мешала. Он рвал зубами мягкое, податливое, нежное мясо, совсем не замечая костей. Добыча, добытая самим лично, наконец, удовлетворила застарелый мясной голод.

В этот день и в школе на занятиях он чувствовал себя как удачливый охотник на охоте; отвечал уверенно, без запинки, ощущая себя хозяином положения.

Когда он пришел домой, мать чистила рыбу, увидев его, изумленно спросила:

— Сынок, ты это один наловил?!

Павел солидно усмехнулся:

— А с кем же мне ловить?

Правда, на душе скребли кошки, ведь он здорово вывозил в рыбьей слизи свою одежду. Однако к его удивлению, одежда уже была постирана и сушилась над печкой. И мать даже не заикнулась об этом, хотя, Павлу бывало, перепадало ремня и за меньшее.

Прополаскивая в тазу очередного выпотрошенного налима, мать сказала:

— Эту рыбу не надо долго жарить, как только глаза побелеют, значит — готово.

Огромная сковорода шипела, брызгала маслом. Судя по взглядам, какие кидали на нее старшая и младшая сестры, они тоже здорово мучились от мясного голода. Один брат сидел, мрачно насупившись, видимо свирепо завидовал, на свой спиннинг он так ничего еще и не поймал.

Когда ужинали, отец вдруг спросил Павла:

— На что ловил?

— На червяка… — обронил Павел, с удовольствием обирая губами нежное мясо с мягких костей.

— А где копал? — продолжал отец, почему-то перестав жевать. — Во всем Сыпчугуре червей не найти…

— Да вон там, под забором и Павел махнул рукой в сторону берега.

Отец долго молчал, потом вылез из-за стола, вытащил из шкафа поллитровку, налил полный стакан. Мать неодобрительно посмотрела, сказала сварливо:

— Ну, чего ты?.. Им давно все равно, а дети без мяса могут рахитами вырасти…

Отец медленно выцедил стакан водки, поставил его на стол, поглядел странным взглядом на сковороду с рыбой, выбрал самого большого налима и принялся есть его, да так, будто он был раскален до бела.

Павел не придал этому инциденту особого значения, просто, почему-то он отложился в памяти, и эта загадка и непонятность прибавилась к другим непонятностям, прояснять которые у него не хватало любопытства. А может, действовала с младенчества воспитанная привычка к туманным намекам, недомолвкам, прерванным на полуслове фразам; всегда, даже в обыденной жизни, оказывались вещи, о которых лучше помалкивать. Даже уже когда жили в Урмане, если подвыпивший отец начинал слишком уж громко и непечатно обсуждать достоинства правителей, мать поскорее закрывала все форточки, потому как жили на первом этаже и мимо окон постоянно ходили люди.

Забайкальское лето разгоралось. Оленгуй вздулся. Серая масса воды тяжело неслась в обрывистых берегах. В воде густо плыли бревна. Как-то утром дошла очередь и до тех штабелей, что выстроились широким полукругом по берегу излучины. Посмотреть представление на берег высыпала вся мелкая поселковая пацанва, не задействованная в первую смену в школе. Двое мужиков с ломами и разбитый трактор скатывали в реку огромные штабеля.

Павел подошел к Мотьке, стоящему на берегу на особицу и равнодушно поплевывающему сквозь зубы. Увидев Павла, он проворчал:

— Пропала рыбалка на целую неделю… Ты хоть закидушки снять успел? Я в прошлом году не успел — все унесло…

— Снял, конечно… — обронил Павел.

Друзья молча наблюдали за работой. Мужики как раз выбивали опоры из-под очередного штабеля, бульдозер поднатужился, выстреливая сизые клубочки дыма из покрасневшей трубы, как вдруг Дутик, стоявший в толпе пацанов, сорвался с места и кинулся бежать по закраине берега. Бревна шевелились, медленно, будто нехотя ползли по пологому откосу к обрыву. Мужик с ломом на секунду остолбенел, но тут же сообразил, что сорванец успеет увернуться, бросил лом и успел перехватить Дутика, когда он, уже весело скалясь, направлялся в сторону Павла и Мотьки.

Дутик отчаянно дрыгал ногами, вися в могучей руке рабочего, в то время как другая мерно поднималась и опускалась на задницу Дутика. Бревна с грохотом сыпались в реку, трактор надсадно кряхтел, поэтому воплей Дутика слышно не было.

Ухмыляясь, Мотька проворчал:

— Дураку завсегда достается; если не бревном по хребту, то рукой по ляжкам…

Лето в Сыпчугуре сваливалось неожиданно с ясного голубого неба. На майские праздники нос и щеки еще пощипывали утренники, на День Победы солнце уже нещадно жгло обгорелые, покрасневшие спины поселковой пацанвы. Вода в Оленгуе согрелась поразительно быстро, но бултыхаться в ней больше пяти минут еще никто не мог.

На берегу горел костер, сложенный из нескольких бревешек. Наплескавшись в холодной воде, пацаны обступали жаркое пламя, потирая грудь и ноги. Обжаривали ивовые прутики с проклюнувшимися листочками и шишечками будущих цветов, потом жадно обкусывали, наслаждаясь терпким вкусом.

Дутик, нарисовав на песке контур, отдаленно напоминавший женский, ко всеобщей потехе изображал половой акт. Пацаны весело ржали, подзадоривая его солеными шутками. Павлу стало противно, и он отошел на берег, к Мотьке, сидевшему на песке у воды. Мотька играл вилкой: подкидывал ее, втыкая в песок и мечтательно поглядывая на играющий солнечными бликами простор реки.

Павел вошел в реку, с наслаждением ощущая, как холодные струи ласкают обожженные ноги, медленно лег в прозрачную воду, позволяя течению увлечь себя. Он плыл, не закрывая глаз, то поднимая голову над водой, то снова опуская ее в таинственный зеленоватый подводный мир. Проплывали камни, отполированные течением, из сумрака возникали страшные и таинственные, похожие на затаившихся крокодилов, топляки. Течение бурлило, переливаясь через них и пузырясь в глубоких промоинах. Павел не боролся с течением, лишь слегка подправлял свой путь то движением руки, то ноги.

Плавать он научился лет в шесть, еще в Курае. Но плавать в стоячей воде — это одно, а плыть в быстром течении, отдавшись на его волю — со-овсем другое! Ощущение, чем-то напоминающее полет во сне.

Когда его начал бить озноб, он одним броском, наискосок к течению, достиг берега, выбрался на галечник, и, перейдя галечную полосу, пошел обратно, вверх по течению, с наслаждением зарывая ступни в раскаленный песок. Спадающий Оленгуй оставил на берегу полосу чистого белого песка, на котором так хорошо было лежать, или идти, загребая босыми ногами.

Мотька сидел на прежнем месте, все так же играя вилкой. Павел сел рядом, оперся руками о песок, подставил солнцу лицо, зажмурился. Ярко-алая пелена, будто стена огня, отгородила его от сверкающего солнечными бликами мира.

— Ты здорово плаваешь, — вдруг сказал Мотька.

— А, чего там… — откликнулся Павел не открывая глаз. — Главное, воды не бояться…

— Я тоже ничего не боюсь, и плаваю не хуже тебя. Только мне мать не позволяет…

— Чего, не позволяет? — лениво переспросил Павел. — Она ж тебя не видит…

— Налимов колоть не позволяет… — загадочно проговорил Мотька. — А тебе мать позволяет?

— Чего? — не понял Павел и открыл глаза.