Уильям Голдман - Марафонец

• Название: Марафонец
• Автор: Уильям Голдман
• Жанр: Шпионский детектив

---

– Вы не поверите, – сказал Сцилла, – совершенно забыл, что мне положено ответить.

– Умереть можно и другим путем. Говори: «Умереть можно и другим путем». Но вот и все, теперь выходи.

– Ладно, но если я не тот, кого вы ждете, сами виноваты. – Сцилла вдруг возник как будто ниоткуда.

– Твое поведение не нравится мне, я хочу, чтобы... – широкоплечий не закончил.

Сцилла перебил его:

– Не вам говорить о моем поведении после того дерьма, что вы понаделали.

– Ты прекрасно знаешь причину.

– У нас были деловые отношения и только, а то, что вы творите, не имеет к делу никакого отношения.

– Вопрос стоял о доверии. – Широкоплечий сердито уставился на Сциллу. – Могу ли я тебе доверять?

– Вы никогда не доверяли, просто делали вид, а теперь еще и боитесь меня. Это ведь вы наняли Чена. Вы уже пытались убить меня, так что не стоит утруждать себя болтовней о доверии.

Широкоплечий смягчился.

– Естественно, я не могу тягаться с тобой, если уж Чен не смог... Я староват для выхода один на один. – Он замолчал и вытащил нож: болтать дальше не было смысла.

Чтобы увернуться от профессионального удара, много не нужно. Чтобы избежать хука Абдул-Джаббара, совсем ни к чему сбивать его с ног. Не нужно даже перехватывать его руку. Всего лишь тычка в локоть достаточно. «Плащ» на мгновение вцепился Сцилле в руку, только на один миг.

Сцилла подумал, что недостаточно внимания уделил «плащу». Тот и не думал тягаться со Сциллой, он лишь задержал его руку. Но этого мига было вполне достаточно. Сцилла вырвался, и его огромные руки попытались защитить живот. Но слишком поздно. Слишком поздно. Нож уже достиг своей цели.

А нож ли? Сциллу уже не раз резали ножом, но еще ни разу таким лезвием, которое с ужасающей быстротой глубоко входит в тело. Он был как кукла или фигура, слепленная из топленых сливок, а нож, или скальпель, или что там еще, зашел в него ниже пупка с такой легкостью и силой, что Сцилла только охнул и опустил руки в бессильном удивлении.

Потом сталь пошла вверх.

Сцилла никогда не подумал, что широкоплечий настолько силен: каким бы острым не было оружие, резать плоть и хрящи очень нелегко.

Сцилла истекал кровью.

Широкоплечий убивал его в полной тишине.

Сцилла начал оседать.

Широкоплечий отступил назад. Он хорошо знал смерть и вытащил лезвие. Сцилла не успел рухнуть на землю, а тот уже уходил с «плащом» прочь из парка, зная, что великан или мертв или вот-вот умрет.

– Нехорошо получилось, – сказал широкоплечий.

– Другого выхода не было, – успокоил его «плащ».

– Теперь все пойдет наперекосяк.

* * *

* * *

* * *

Сцилла лежал на земле. Он был знаком с анатомией достаточно хорошо, чтобы знать – с ним покончено. Смерти не избежать, осталось лишь выбрать – умирать у Гудзона или в другом месте.

Место было премерзкое: летом тут воняло, крысам, наверное, здесь вольготно, и от мысли, что твари доберутся до него, Сциллу передернуло. Держись на злости, приказал он себе. Злись, злость поможет еще немного протянуть. Усилием воли он заставил участки мозга сосредоточиться только на собственной тупости – позволить зайти себе за спину! Вот дойдет новость до Отдела: великого Сциллу прикончили старикан и мальчишка.

– Господи! – заорал Сцилла, и, пока ярость эхом отдавалась в нем, он приподнялся, встал на ноги. Руками обхватил свой живот и начал выбираться из парка. Будет тяжело. Может, и не получится. Нет. Все у него получится.

Он был Сцилла-скала, и надо оправдывать эпитет...

17

Бэйб зашагал из угла в угол.

Комната маленькая, ноги у него длинные – не успев начать, он останавливался и поворачивал обратно. Больше всего Бэйбу сейчас хотелось пробежать до пруда в парке, рвануть и посчитать, сколько кругов он сможет сделать вокруг пруда, прежде чем свалится на холодную сентябрьскую траву.

Бэйб остановился, посмотрел на часы. До полуночи оставалось недолго. Если Эльза и придет, то сейчас: скоро кончится сеанс в кинотеатре. Из ресторана она убежала в полдевятого, заказ был на семь тридцать, а все веселье длилось не больше часа.

Бэйб вытащил сумку Дока, сложил туда все его вещи – идиотский поступок, конечно. И нога его не ступит на порог! Бэйб чувствовал себя ослом, но, когда в ванной он увидел туалетные принадлежности Дока, его передернуло, он похватал все его вещи и запихал в эту чертову сумку.

Лучше, наверное, распаковать ее, решил он чуть позже.

Все равно просто так шагает туда-сюда. Он открыл сумку, уставился в нее. Я все вытащу и положу на место, но кое-как, чтобы он понял: я не простил ему, но зла на него не держу.

Бэйб знал, как будет вести себя Док: он-де всего-навсего таким образом заботился о младшем брате. Так он будет говорить. Это правда. Док всегда о нем заботился с тех пор, как умер Г. В. Ему было десять, Доку – двадцать, и все последующие годы Доку приходилось залечивать его юношеские травмы. Бэйб вытащил рубашки Дока, запихал их обратно в шкаф, схватил бутылки с чертовым бургундским и несессер и собрался было рассовать все по местам, как вдруг зазвонил телефон.

Бэйб бросился к нему, схватил трубку.

– Эльза?

– Он не спросил меня, люблю ли я тебя. Я ждала, но он так и не спросил.

– Эльза, послушай, ничего не произошло, понятно тебе?

Ее голос прозвучал глухо:

– Что мы будем делать, Том?

– Забудь, я сказал тебе, нам не нужно все это вспоминать.

– Я ходила в кино. Два сеанса подряд сидела и думала. Мы ничего не забудем, мы слышали все это оба, и все это было правдой. Только вот он так и не спросил, как я отношусь к тебе.

– Давай я заеду к тебе? Я на такси, мигом.

– Я соврала про свой возраст, потому что ты казался ребенком, моложе своих лет, и я не хотела испугать тебя. Я не сказала, что я немка, потому что Леви – еврейская фамилия, а сейчас еще многие евреи ненавидят нас. Мне было четыре года, когда Гитлер умер, но кое-кто считает, что блицкриг придумывали все немцы.

– Черт, да нет же, я не думаю так, давай подскочу к тебе.

– Подожди. Он не обо всем спросил. Я была замужем и разведена. Я чуть не выкрикнула ему это в лицо, перед тем как убежать. Его единственная ошибка была в том, что он не спросил меня, люблю я тебя или нет. Я ничего ему не говорила, когда он прикасался ко мне, и выдавливала улыбку: он ведь твой старший брат. У него такой же вид, как у всех ваших дельцов – процветающих, самоуверенных. Это – мое, весь вид его говорит, и то – мое тоже, у меня куча денег, так что все, что видят мои глаза, – мое, и ты – моя. Да и вино такое крепкое было. Я не хотела устраивать сцену, только бы понравиться ему, только бы он одобрил твой выбор, он ведь твой брат, и ты любишь его. Знаешь, я бы хотела вырвать сегодняшний день из календаря и сжечь его.

– Ничего не произошло! – прокричал Бэйб. – Я уже тысячу раз прошу тебя забыть это.

– Нет, такое не забудешь, оно всегда будет висеть над нами. Ты хочешь знать о моем муже?

– По правде говоря – нет, – солгал Бэйб. – Зачем мне знать о нем? Если бы я сказал тебе, что был женат, ты что, умерла бы от этого? Я не был женат, ничего такого, черт, но если тебе станет от этого легче, можешь рассказать, я не буду уши затыкать. Ты, наверное, была еще девчонкой, да? А он – мужлан, и ревнивый, и тупой. Ты была еще совсем ребенком и не поняла, какой он проходимец, а как только поняла, то положила всему конец, так?

Бэйб помолчал, ему становилось отчего-то смешно.

– Он, наверное, был толкателем ядра, – продолжал он. – Вы, колбасники, – великие спортсмены в легкой атлетике, и он, наверное, хрюкал от усилия. Если толкатель ядра – американец, то он говорит: «У-уф!», – бросая свою штуку, а вы, немцы, говорите: «А-ах!»

– Ты и вправду невозможный, – Эльза, не выдержав, рассмеялась.

Черт возьми, получилось!

– Бэйб...

Док стоял на пороге, обхватив себя руками.

Бэйб повесил трубку.

– Бэйб!!! – крикнув, Док протянул руки брату.

И его внутренности начали вываливаться на пол.

Док стал падать.

Бэйб подхватил его на лету, обнял обеими руками, прижал к себе изо всех сил, и скоро они оба будто плавали в крови. Док пытался шептать, Бэйб пытался услышать.

Прошло примерно пятьдесят секунд, прежде чем Док умер.

18

Легавые вели себя как-то странно. Но не сначала. И часу не прошло, как все вокруг пришло в движение.

Бэйб тихо сидел в углу. Может, они сначала вели себя странно, а он и не заметил.

Он тогда не заметил многого.

Он вызвал полицию. Пришли двое, очень быстро, а потом еще трое. Все пятеро переговорили друг с другом вполголоса. Бэйб не особо слушал тогда. Он просто тихонько сидел себе в кресле. Руки висели плетьми.

Он остался один. Последний. Когда-то их было четверо – мать, отец, Док и он. Мать погибла в автокатастрофе, когда ему было шесть лет, и Бэйб не помнил ее, видел только пару фотографий.

Но не автокатастрофа убила мать. Авария явилась воплощением людского зла – вот и врезался автомобиль, в котором она ехала. В дерево. Убило ее злословие, публичное унижение ее мужа, вот в чем было дело. Иногда Бэйб думал, что она вовсе и не погибла, а живет где-нибудь во Флориде вместе с Маккарти и Кеннеди. Если в стране случалась таинственная смерть, то всегда появлялись слухи, что человек этот вовсе не мертв, а живет во Флориде. Почему во Флориде, думал Бэйб, почему именно там? Кеннеди прозябает во Флориде, и Рузвельт, припертый к стене Сталиным и прочими красными, живет себе там спокойно, греется на солнышке. Иногда Бэйб размышлял о том, что это прекрасная тема для научной работы. Если ты немного параноик и любишь выяснять все до конца. Вот Бермудский треугольник, например. Просто здорово было бы написать об этом.