Святослав Рыбас - Сталин

• Название: Сталин
• Автор: Святослав Рыбас
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-235-03281-1

Сталина называют диктатором, что совершенно точно отражает природу его тотальной власти, но не объясняет масштаба личности и закономерностей его появления в российской истории. В данной биографии создателя СССР писатель-историк Святослав Рыбас освещает эти проблемы, исходя из утверждаемого им принципа органической взаимосвязи разных периодов отечественного исторического процесса. Показаны повседневная практика государственного управления, борьба за лидерство в советской верхушке, природа побед и поражений СССР, влияние международного соперничества на внутреннюю политику, личная жизнь Сталина.

На фоне борьбы великих держав за мировые ресурсы и лидерство также даны историко-политические портреты Николая II, С. Ю. Витте, П. А. Столыпина, В. И. Ленина, Л. Д. Троцкого, Ф. Рузвельта, У. Черчилля, Мао Цзэдуна. И. Броз-Тито, А. Гитлера, а также участников соперничавших групп из окружения Сталина.

---

„Так давай переговорим с Розановым“, — предложил я Сталину. Он согласился. Вскоре появился Розанов, с которым я познакомился годом раньше в Мухалатке. О нем я знал также и от одного из его непосредственных помощников, моего школьного товарища доктора Гардишьяна, с восхищением отзывавшегося о Розанове как о великом хирурге и превосходном человеке.

Пригласив Розанова сесть, Сталин спросил его: „Верно ли, что операция, предстоявшая Фрунзе, не опасна?“

„Как и всякая операция, — ответил Розанов, — она, конечно, определенную долю опасности представляет. Но обычно такие операции у нас проходят без особых осложнений, хотя вы, наверное, знаете, что и обыкновенные порезы приводят иной раз к заражению крови и даже хуже. Но это очень редкие случаи“.

Все это было сказано Розановым так уверенно, что я несколько успокоился. Однако Сталин все же задал еще один вопрос, показавшийся мне каверзным:

„Ну, а если бы вместо Фрунзе был, например, ваш брат, стали бы вы делать ему такую операцию или воздержались бы?“ — „Воздержался бы“, — последовал ответ. Ответ нас поразил. „Почему?“ — „Видите ли, товарищ Сталин, — ответил Розанов, — язвенная болезнь такова, что, если больной будет выполнять предписанный режим, можно обойтись и без операции. Мой брат, например, строго придерживался бы назначенного ему режима, а ведь Михаила Васильевича, насколько я знаю, невозможно удержать в рамках такого режима. Он по-прежнему будет много разъезжать по стране, участвовать в военных маневрах и уж наверняка не будет соблюдать предписанной диеты. Поэтому в данном случае я за операцию“.

На этом наш разговор закончился: решение об операции осталось в силе.

В день, когда Фрунзе прооперировали, я вновь был у Сталина. Здесь же находился и Киров, приехавший по делам из Ленинграда. Решили без предупреждения врачей посетить Фрунзе и втроем направились в Боткинскую больницу. Там нашему приходу удивились. Заходить к больному не рекомендовали. Кроме Розанова, там были Мартынов и Плетнев (последний спустя десяток лет проходил как подсудимый по одному из процессов и был осужден по обвинению в том, что по заданию Ягоды способствовал смерти М. Горького и других лиц).

Подчинившись совету врачей, мы написали Михаилу Васильевичу небольшую теплую, дружескую записку с пожеланиями скорейшего выздоровления. Писал ее Киров, а подписали все трое. Однако все сложилось трагично. 31 октября 1925 г. Фрунзе не стало»141.

Правда, Микоян добавляет, что Сталин мог «разыграть» его, и вообще достаточно было «обработать» анестезиолога. Но общая картина, переданная Микояном, и поведение Сталина убедительно показывают, что версия о спланированном устранении Фрунзе сомнительна. Эта версия подобна позднейшему утверждению Троцкого, что Сталин отравил Ленина.

От фрунзенской легенды за версту веет «мадам Литературой», и не случайно повесть Пильняка часто используется как убедительное доказательство: иных доказательств умысла Сталина не существует. Если посмотреть на ситуацию глазами спецслужб, то станет очевидно, что для ликвидации неугодного человека можно применить более простые средства. В конце концов Политбюро могло просто сместить Фрунзе, если тот был опасен. Да и Зиновьев с Каменевым на заседании Политбюро проголосовали за хирургическую операцию Фрунзе.

Попытка некоторых историков перенести в 1925 год обстановку 1937 года психологически понятна, но исторически непродуктивна. В 1925 году все политическое руководство жило по другим законам. Это подтверждает хотя бы наблюдение Кагановича:

«Сталин никогда не заискивал ни перед кем. Ему это претило… Это оригинальный человек, между прочим. Причем его надо брать по временам, по периодам, разный он был. Послевоенный — другой Сталин. Довоенный — другой. Между тридцать вторым и сороковыми годами — совсем другой. Он менялся. Я видел не менее пяти-шести разных Сталиных»142.

Серьезный историк Адам Улам об этой версии смерти Фрунзе пишет: «Это было клеветой, и, возможно, что Пильняку подсказали эту историю, чтобы нанести удар по Сталину».

Шестого ноября председателем РВС и наркомом был назначен Ворошилов, именно с этого времени снимается своеобразный мораторий «на агентурную разработку слухов о заговоре».

«Уже в декабре 1925 г. секретный агент ОГПУ Овсянников информировал руководство о том, что „в настоящее время среди кадрового офицерства и генералитета наиболее выявилось 2 течения: монархическое… и бонапартистское, концентрация которого происходит вокруг M. H. Тухачевского“. Вскоре тот же агент уже называл ряд командиров РККА из бывших офицеров, „которые якобы входили в кружок Тухачевского“, который стали называть „бонапартистским“.

С 1926 г. было выделено специальное наблюдательное „дело Тухачевского“ для агентурного наблюдения „кружка бонапартистов“. В связи с его разработкой начали привлекаться к негласному сотрудничеству с ОГПУ некоторые сослуживцы М. Тухачевского в качестве секретных агентов»143.

После назначения Ворошилова среди высшего комсостава начались перестановки, а должностные обязанности Тухачевского стали сокращаться. 13 ноября 1925 года из структуры Штаба РККА были выведены Инспекторат, Управление боевой подготовки, а также Четвертое управление (Разведуправление). Позднее, 18 февраля и 22 июля 1926 года из Штаба РККА были переданы в Главное управление руководящих кадров Красной армии вся мобилизационная работа и Военно-топографический отдел. Несколько близких Тухачевскому офицеров были понижены в должностях или уволены.

Но вернемся к конфликту внутри «тройки». На пленуме перед XIV съездом эмоциональный Дзержинский заявил Крупской: «Вам, Надежда Константиновна, должно быть очень стыдно как жене Ленина идти в такое время с современными кронштадтцами. Это — настоящий Кронштадт».

Назвав ленинградских оппозиционеров «Кронштадтом», Дзержинский точно определил характер предстоящей борьбы.

Отчетный доклад на съезде сделал Сталин в спокойном и деловом ключе. Он много места уделил экономике, обратил внимание на то, что из-за позиции крестьян экспортный и импортный планы пересмотрены. Это означало — уменьшены. Тем не менее докладчик не предложил форсированного наступления на деревню, он определил, что в партии есть два «уклона» — «правый», то есть уступки кулаку, и «левый», то есть борьба с кулаком. Хотя он сказал, что «оба уклона „хуже“», второй уклон был выделен особо, так как «ведет к разжиганию классовой борьбы в деревне, к возврату комбедовской политики раскулачивания, к провозглашению, стало быть, гражданской войны в нашей стране и, таким образом, к срыву всей нашей строительной работы, тем самым — к отрицанию кооперативного плана Ленина в смысле включения миллионов крестьянских хозяйств в систему социалистического строительства»144.

Говоря о планах, Сталин обозначил в числе приоритетных задачи обеспечения экономики СССР, независимости в условиях капиталистического окружения и развертывания промышленности. Хотя фамилии не были названы, было понятно, что именно Зиновьев раздувает гражданскую войну и срывает ленинский план кооперации.

Однако в своем содокладе Зиновьев тоже не затронул тему личных отношений со Сталиным.

Зато Каменев не стал сдерживаться: «Мы против того, чтобы создавать теорию „вождя“, мы против того, чтобы сделать „вождя“…»

Он был буквально разгромлен большинством делегатов. Все вскочили. Раздались выкрики: «Неверно!», «Чепуха!», «Раскрыли карты!», «Мы не дадим вам командных высот!», «Сталина! Сталина!», «Вот где объединилась партия. Большевистский штаб должен объединиться!», «Партия выше всего!», «Да здравствует товарищ Сталин!», «Ура!»

Реакция зала вскрыла соотношение сил. Ленинградцы оказались в изоляции. Начавший атаку Каменев совершил непоправимую ошибку, раскрыв, что идет борьба за власть.

В заключительном слове Сталин даже позволил себе намекнуть на «завещание Ленина»: «Да, товарищи, человек я прямой и грубый, это верно, я этого не отрицаю», раскритиковал Крупскую, выбив у нее из рук право трактовать ленинское наследие, а самое главное — вскрыл причины разногласий. Попутно он напомнил о «штрейкбрехерстве» в 1917 году своих оппонентов, о «пещерном совещании» в 1923 году, о необходимости сохранения «железного ленинского единства партии» в противовес деятельности раскольников. Троцкий на съезде не выступал. Поведение Троцкого объясняется хитрым маневром Сталина. Перед съездом он передал через Серебрякова: «Я предлагаю вашей фракции помочь нам в деле разгрома зиновьевского блока» и просил передать это «старику», то есть Троцкому.

И действительно, Троцкий не выступил в защиту Зиновьева, надеясь, видно, на возможность союза со Сталиным. Союза, как известно, не случилось.

Показательно высказывание Крупской, что на VI Стокгольмском съезде Ленин тоже остался в меньшинстве, и ответ Сталина: «А чем, собственно, отличается тов. Крупская от всякого другого ответственного товарища? Не думаете ли вы, что интересы отдельных товарищей должны быть поставлены выше интересов партии и ее единства? Разве товарищам из оппозиции не известно, что для нас, для большевиков, формальный демократизм — пустышка, а реальные интересы партии — все?»145