Ален Де Боттон - Интимные подробности

• Название: Интимные подробности
• Автор: Ален Де Боттон
• Издательство: София
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2005
• ISBN: 5-9550-0634-6

Третий любовный роман де Боттона написан в жанре биографии.

Все начинается с того, что один молодой человек, уличенный своей бывшей подружкой в эгоцентризме, решает написать книгу о первой встречной, которой оказывается вполне, казалось бы, обычная девушка. Однако по мере того, как безымянный рассказчик, о котором мы не знаем почти ничего, начинает старательно изучать ее образ жизни, привычки и недостатки, он проникается интересом к предмету своих исследований. Вскоре этот интерес перерастает в пылкое чувство.

В свойственной ему манере де Боттон искусно перемежает журнальные тесты и откровенно пародийные пассажи увлекательными размышлениями о механизмах человеческой памяти и субъективности нашего восприятия.

---

— Ужасно, — сказала Изабель. — По этому тексту ты даже отдаленно не понял бы, о какой женщине идет речь. Она выглядит полной идиоткой.

— Разве?

— И потом, объявление слишком длинное. Я ни за что не отправила бы его в газету, ведь оно раза в три длиннее любого другого. И ты должен был написать, чтобы они присылали фото, я очень привередлива в этом смысле. Если уж я решусь встретиться с незнакомцем, он должен быть симпатичным.

Знак, что в биографии пришло время поставить точку, явился мне совсем неожиданно. Я ехал в метро и случайно подслушал разговор двух пожилых дам, которые, судя по всему, обсуждали подарок для мужа одной из них.

— Так что ты собираешься купить Ларри?

— Ума не приложу, в этом году нет никаких идей.

— Так, может, бутылку виски?

— Я знаю, что он на это скажет.

— И что же?

— Он скажет: "Может быть, я слеп и глух, но тебе нет нужды превращать меня еще и в пьяницу".

Точно знать, что человек ответит, даже если он далеко и ты не можешь в этом убедиться! Это ли не верный признак, что ты узнал его достаточно хорошо? Хотя многие считают, что семейная жизнь становится удручающей, когда длится слишком долго (что, впрочем, относится и к любовной прелюдии, и к записи на курсы керамики), я могу лишь позавидовать редкому умению немолодых супругов заканчивать фразу именно теми словами, которые произнес бы другой.

Могу ли я утверждать, что до такой степени понимаю Изабель?

Я представил себе суровый экзамен:

Обведите кружком правильный вариант ответа или окончание фразы Изабель:

1. Изабель: "Чудесно, что ты сможешь пообедать у меня в пятницу на обед, и, пожалуйста, не забудь…"

a) Принести бутылку белого вина

b) Прийти около восьми

c) Позвонить в дверь два раза

d) Заранее поесть, потому что еда будет ужасной

e) Включить счетчик, когда поставишь машину на стоянку

2. "Ты очень красивая".

а) Я знаю

b) Спасибо

c) Тебе что, кто-нибудь за это платит?

d) Ты тоже

3. "Можно ли доверять мужчинам?"

a) Нет

b) Да

c) Я предпочитаю женщин

d) Да, и они обещают не кончать тебе в рот

4. "Твои родители действительно чудесные люди".

а) Как мило с твоей стороны

b) Я бы тоже так думала, не будь они моими родителями

c) Мне хотелось бы проводить с ними больше времени

d) Мне больше нравятся твои

5. "Что-то мне тоскливо сегодня".

а) Не волнуйся, все будет хорошо

b) Мне тоже

c) По крайней мере, погода отличная

d) Готовься к худшему, чтобы потом обрадоваться хорошему

Какое-то время я верил, что сдал экзамен на отлично:

1. (d)

2. (c)

3. (d)

4. (b)

5. (d)

Глава 11 Послесловие

Биографам редко хватает мужества в последних строках своего труда признать, что они не смогли до конца проникнуть в тайну личности своего героя, — ведь это означало бы, что великие символически отвергли своих исследователей. Вряд ли прилично, написав добрых восемьсот страниц о Достоевском, начать посыпать голову пеплом, сокрушаясь, что причины, побудившие его написать столь странную книгу как "Братья Карамазовы", навеки останутся загадкой, или, завершив жизнеописание Кеннеди, смущенно заметить, что высадке в заливе Кочинос по-прежнему нет разумного объяснения. Когда биографу не хватает знаний или понимания, он, как правило, не теряет присутствия духа и, даже если понятия не имеет, какой масти была лошадь Наполеона, без запинки сообщает нам хотя бы то, что ему известно доподлинно: осел Наполеона, которого звали Фердинанд, был гнедым.

— Что-то не так? — спросил я Изабель.

— Да нет.

— Тогда почему у тебя такое лицо?

— Если мое лицо тебя не устраивает, пойди и поищи другое.

— Я говорю не про само лицо, а про его выражение, — осторожно уточнил я.

— Я говорю не про само лицо, а про его выражение, — повторила она, изображая ученого мужа, застигнутого приступом астмы.

— Какая муха тебя укусила, а?

— Никто меня не кусал. Я такая, какая есть.

— Что-то не так.

— Все так.

— Разве ты всегда такая?

— Да.

— А я что, брежу?

— Да.

Разгадка могла лежать на поверхности, но не оставлять мне шансов. Изабель предпочла бы провести этот воскресный вечер не со мной, а с кем-то другим; ей осточертел человеческий род; ее созвездие вошло в неблагоприятную фазу; какая-то биохимическая реакция протекала не так, как нужно. А может быть, все было еще проще. Где-то в промежутке между солнечным утром и вечерним туманом я чем-то обидел ее, причем сделал это бездумно — как туристы, которые своими башмаками на толстой подошве истребляют поселения муравьев, и продолжают считать себя честными людьми, достойными входить в церковь и принимать таинства.

Я постарался воскресить в памяти историю этого утра. Мы встали, пошли за газетами, Изабель первая просматривала каждый лист и только усмехалась, когда я роптал, что это несправедливо. Она пошла в ванную раньше меня, я не устраивал свинарника ни там, ни на кухне, застелил кровать и положил подушки, как ей нравилось (большие клетчатые — к стенке, маленькие синие — к краю), она поболтала по телефону с тремя подругами и несколько раз совершенно искренне воскликнула: "С ума сойти!".

— Вечно ты думаешь только о себе, — фыркнула Изабель, словно это лишний раз подтверждало, что ее настроение здесь ни при чем.

Разумеется, у меня тут же возникло искушение ответить (ведь если в человека стреляют в баре, то он машинально выхватывает из кобуры револьвер), что этим утром, благодаря статье о социальных реформах в Индии, меня крайне взволновала судьба восьмисот сорока миллионов человек. Может быть, это произвело бы впечатление на Изабель, которая явно читала новости невнимательно? А может, разговаривая по телефону, она задумалась о судьбе падающих за окном осенних листьев, которые мокрым ковром ложатся на газон и прилипают к ветровым стеклам автомобилей? Гниют ли они или их убирает старик, которого наняли, чтобы он подметал газоны зеленой пластмассовой метлой (хотя сам он гораздо охотнее уселся бы с сигаретой в зубах на низкой каменной ограде в двух домах от нашего)? Должно быть, она не нашла никакого ответа и не пришла ни к чему, кроме псевдо-глубокомысленных сентенций о роли природы в большом городе и о том, что в недрах земли мусор превращается в перегной.

— Я не всегда думаю о себе, — ответил я наконец.

— Почему ты так уверен?

Уверенности не было, в меня просто стреляли.

— Иногда я думаю о тебе, — сказал я с чувством.

— Да перестань, — буркнула Изабель таким тоном, как будто собиралась соврать учителю физкультуры, что не может идти на урок, потому что у нее месячные. — Почему ты никогда не догадываешься, что человек имеет в виду? Почему тебе вечно нужно все разжевывать?

— Может, потому что мозгов не хватает?

— Не пытайся острить. Меня от этого тошнит.

— Так в чем же дело?

— Ничего особенного, поэтому я сразу тебе ответила, что все нормально, я просто расстроена.

Я был готов исследовать прошлое в поисках неведомого злосчастного события, но, как выяснилось, мне не имело смысла погружаться в минувшее дальше, чем на десять минут назад.

— Не хочешь выйти прогуляться? — спросила меня Изабель, и это был последний вопрос, который она задала на понятном для нас обоих языке.

— Нет, — ответил я и покашлял, чтобы прочистить горло.

В комнате повисло молчание. Только птицы щебетали в саду, да вдали прогрохотал поезд, прибывающий на станцию "Хаммерсмит", да несколько листьев (десять или двадцать, со всех пяти деревьев, растущих возле дома) спланировали на землю, сорванные порывами влажного западного ветра.

А потом? А потом я ничего не сказал, по наивности решив, что на этом разговор окончен; обычный разговор, к которому, как я надеялся, мы сможем не раз вернуться с той же сердечностью и теплотой.

Я совершил ошибку. Как туповатый полисмен, проходящий мимо трупа подозреваемого, я упустил из виду характерную особенность Изабель, которую должен был заметить, размышляя о ее разрыве с Эндрю О’Салливаном или хотя бы вспоминая ту историю с тараканом, утопшем в португальском ресторане.

Изабель не спрашивала, хочу ли я пойти погулять, а требовала, чтобы я пошел.

Каким образом это требование уместилось всего в несколько слов: "Не хочешь выйти прогуляться?"

То, что казалось вопросом о намерениях другого человека, на самом деле было декларацией ее собственных намерений.

Изабель часто произносила фразы, которые следовало развернуть и надуть, как воздушный шар, чтобы понять их смысл. Удивительно, но она не любила просить о чем-то напрямую, предпочитая замаскировать просьбу общими рассуждениями на нужную тему (к примеру: "Прогулки — чудесный способ убить время") или заговорить с одним человеком о том, чего она в действительности хотела от другого ("Сара, ты сегодня не собираешься пойти погулять?").