Евгений Ясенов - Золотая шпора, или путь Мариуса

• Название: Золотая шпора, или путь Мариуса
• Автор: Евгений Ясенов
• Жанр: Юмористическая фантастика

---

— Ладно, давай расходиться, — сказал Мариус устало.

— Ну, чего обиделся? — воскликнул Расмус. — Правда ведь, не знаю. Дай подумать. Чего торопиться? Не на пожаре.

— Да иди уже, иди к своей Соньке, кобель хренов! — выкрикнул Мариус. Нехорошо выкрикнул. С глубинной злостью. Случались у Мариуса внезапные перехлесты эмоций, когда разум почти отключался, а сигнальные системы переходили на автопилот. Порой Мариус даже сознавал, что говорит лишнее или просто порет чушь — но остановить поток отрицательной энергии не мог.

Расмус медленно приподнялся, упираясь стальными кулаками-кувалдами в стол. Губы его злобно растянулись, обнажив почти волчьи клыки.

— Не ори, как петух резаный, — сказал он с расстановкой. — Сам нагадил — чего теперь на людей кидаешься?

Мариус опустил голову. Сказано справедливо. Не поспоришь.

Расмус вышел из домишки, хлопнув дверью. Отец за стенкой поперхнулся храпом, всхлипнул и тут же опять завел свои рулады. На душе у Мариуса стало вовсе паршиво. Что это происходит, люди добрые? Отчего жизнь наперекосяк пошла? Ведь она была так светла и радостна! Кому же понадобилось, чтобы этот прозрачный кристалл бытия рассекла, как непреклонный меч, чья-то злая воля? Мариус вскочил, побуждаемый внутренним отчаянием. Ему хотелось вылететь из помещения — и двигаться до изнеможения, идти, куда глаза глядят, пока ноги не протрубят отбой, а тело не рухнет в придорожную канаву, а ум отрешится в усталом забытьи. Мариус даже дошел до двери. Но сильный импульс тут же трансформировался в упадок душевных сил. Махнув рукой, страстотерпец яростно покорился судьбе, причем не без мазохистского сладострастия. Фатум есть фатум. Другими словами, каждому — свое.

Но почему так мало?

Мариус спал, как убитый. Он в самом деле чувствовал себя умершим. Тело, по крайней мере, не жило. Это оказалось не страшно, наоборот — крайне легко. Чем стенать о судьбе своей бренной плоти, лучше сопрячься с душой, наблюдая за страннейшими извивами разума. Мариуса поражало, что душа отказывается признавать эти извивы чем-то родственным. Она с возмущением их отстраняла. Она их воспринимала как свою блевотину, как зловонные извержения, которые, будучи исторгнуты, теряют всякую связь с организмом, их породившим. Душа Мариуса производила моральную пересортицу. Мотивация? Причины? Следствия? Все — ерунда и порочная практика. Надпочечники функционировали идеально. Содержание адреналина в крови поддерживалось с изумительной четкостью.

Сон был ярок и красив. По краю пропасти несся золотистый конь. Он мог летать. Мариус это знал. Но к чему торопить события? Покорный ходу вещей, конь несся, не теряя сцепления с землей, вожделенно кося глазом в зовущую бездонную пропасть. Он ждал — момент придет. И дождался. Не вписавшись в очередной поворот, да и не очень-то желая вписываться, конь ринулся мощной грудью в восхитительную пустоту. И не полетел. Что-то отказало в его воздухоплавательном аппарате. Оскалившись в ужасе, конь рухнул вниз. Полет был леденяще бесконечен. В конце концов, благородное животное рухнуло на неизбежные острые камни. Тут же, естественно, превратившись в гору истекающего мяса и мелко искрошенных костей. Возле кровавых мослов выросла монументальная багровая фигура мясника с гигантским тесаком. Взмах сверкающего лезвия — и первая порция доброкачественной конины осталась в руках исполина, и дебильная ухмылка увенчала харю кирпичного цвета. Мариус, по природе брезгливый, наблюдал за дикой оргией с холодным интересом. И даже расстроился, когда пропасть с жертвенным мерином начало затягивать черное марево. Только блеск тесака, молнии подобный, еще разрезал мрак… Нарастающую тьму разорвало грубое вторжение.

Кто-то бесцеремонно расталкивал Мариуса. С трудом размежая свинцовые веки, борясь с рябью в глазах, Мариус худо-бедно различил с десяток людей, столпившихся у кровати. Вернуться к действительности оказалось непросто. Жизнь билась где-то снаружи, за почти ощутимой преградой — липкой, вязкой, отвратительной, непроходимой, как стена из мокроты. Мариуса вполне устраивало пребывание вне жизни, по эту сторону клейкой массы. Но чувствительные толчки вынудили его вернуться.

Очнувшись, Мариус заметил, что лица окружающих в лучшем случае недружелюбны, в худшем — откровенно враждебны. Он несколько удивился этому. Впрочем, его полулетаргия пока еще мешала воспринимать ситуацию адекватно. Поэтому свирепые физиономии односельчан его скорее позабавили.

— Что скажешь, бездельник? — грозно спросил сосед, главный недруг — Ханс Три Телеги.

— Чего? — не понял Мариус. Гортань выпускала звуки с неохотой, как бракованный флюгельгорн.

— А ну, давай быстро объясняй, что тут к чему! — гаркнул Ханс Три Телеги, наслаждаясь неожиданной властью. Мариус увидел за спинами галдящих односельчан бледного, но спокойного отца и насмерть перепуганного братца Хенрика. Последний превосходно исполнял мимическую сценку на тему: "А самое главное, что я тут совершенно не при чем!"

— Чего объяснять? — недоумевал Мариус, садясь в постели. Тут он посмотрел на свои руки. Дьявол, в чем это они измазаны? Грязь? Он поднес ладони к глазам. Да нет, кровь! Мариус лихорадочно осмотрел себя в поисках раны. Это движение вызвало бурю враждебных эмоций присутствующих. Уже с опаской поворачивая к ним голову, Мариус успел понять: вряд ли эта кровь — его. С нарастающим ужасом он заметил, что темно-красными пятнами покрыта вся постель. Более того, к двери тянулась кровавая полоса, широкая, как реккельский тракт.

— На двор его! К плетню! — послышались бешеные крики. Ряд бесцеремонных пинков — и вот Мариус уже на пороге, вот его уже толкают вдоль кровавой полосы, которая тянется по двору, уходя за сарай. Поворот к плетню…

На земле, окруженное чудовищной кляксой запекшейся крови, лежало неподвижное тело. Нож торчал в груди. Мариус узнал свое верное оружие: клинок из длинной полосы закаленного железа, рукоятка — из "козьей ноги". Такие ножи делали себе многие парни, и во избежание путаницы Мариус пометил свое оружие маленькой подковкой. Подковка предательски блестела на солнце. Лицо покойника было цвета породного мела — или, если возможно, еще белее. Мариус обратил, наконец, внимание на внешность убитого. Рябое лицо, совершенно незнакомое. Но что лицо! С невыразимым отчаянием Мариус увидел на покойнике черно-лиловый мундир, означавший принадлежность к личной гвардии герцога Тилли. И этот мундир сейчас был равнозначен смертному приговору для Мариуса.

Глава 3 Расмус пускается вдогонку за непоседой Вилли

"Грамотеем" Уго называли по праву. Он умел не только буквы различать (дело, в целом, нехитрое), но и писать (что для Черных Холмов — сродни фокусу). Буквы из-под пера Уго выскакивали красивые, круглые, тугие, как вишенки. В деревне Уго появился несколько лет назад. Сейчас ему было под тридцать, но насколько «под» — вот вопрос. Может статься, что и двадцать пять. Затрудняла приговор черная борода, удачно маскировавшая смуглое лицо с глянцевитой кожей. Впрочем, вопрос о возрасте странного человека в Черных Холмах не обсуждался. Столь чужеродные люди существуют как бы вне времени.

Отношение к нему в деревне сложилось однозначное: чужак, отщепенец. Непонятный уже одним желанием покинуть город и переселиться на лоно природы. Но, конечно, годы, проведенные в Черных Холмах, приблизили чужака к земле, сиречь — к правильной жизни. От горожанина в нем осталась только прическа: откинутые назад прямые черные волосы, падающие на плечи (особая примета: седая прядка над правым виском). С первых дней Уго старался работать наравне с деревенскими. Вообще-то, тут одного старания мало. Пахать — не в дуду играть. Навык нужен. Но Уго схватывал все на лету. Упорен оказался, переимчив и крепок, хотя и тонок в кости. Стал заправским хлебопашцем. Мало показалось. Ко всему имел Уго интерес. Освоил ремесла: кузнеца, столяра, плотника, скотника, лесоруба, стеклодува и чеботаря. Раздался в плечах, мышцы на руках и груди забугрились. Хотя нет. Чего врать-то без необходимости? Руки у грамотея остались сравнительно тонкими, но силу приобрели необыкновенную. Как-то пришлось Уго в борьбе на руках одолеть Грязного Лайма, признанного деревенского силача, квадратного дядю с огромными бицепсами. С тех пор уразумели в Черных Холмах: эта маленькая птичка при случае побьет иного грозного сокола. Наконец, в результате пятилетнего пребывания на сельхозработах кожа былого горожанина задубела и посмуглела окончательно. Стал Уго вылитый диджан. Общественность насторожилась. Диджанов в Черных Холмах не жаловали. А Уго и без того держался в стороне.

Не любили его. Кто — за дурацкие шуточки, кто — за независимый нрав, кто — за неясное прошлое. А многие — за то, что не видели, как Уго питается. Да, именно так. Никто этого не видел. Можно ли нормально относиться к человеку, который за три или четыре года чего-нибудь не съел на ваших глазах? Но главное — Уго, общаясь поголовно со всеми, как-то необъяснимо со всеми же удерживал дистанцию, исключавшую панибратство. Жил на отшибе, без постоянной бабы (еще один странный штришок). Подруги, которых он порой все же заводил, более недели у него не задерживались. И сообщить какие-то особые подробности из жизни грамотея ни одна не смогла бы, потому что ничего, кроме постели и кухни, не видела.