Газета День Литературы - Газета День Литературы # 75 (2002 11)

• Название: Газета День Литературы # 75 (2002 11)
• Автор: Газета День Литературы
• Жанр: Публицистика

---

Милиционер умер в счастье дури, не успевая опылять многочисленные лона, на одном и кончился. Его не искали, он был очень деревенский, из мест, которые прекратили свое существование, когда в деревню перестали привозить хлеб. Какая-то часть стариков еще немного продержалась на картошке, другая переместилась в города, кто на паперть, кто к магазинам с протянутой рукой. Его мать устроилась очень хорошо — она работала уборщицей в вокзальной уборной и спала в чулане с метлами и ведрами. Она боялась, что сын найдет ее, присоединится, и тогда их выпрут из чулана. Она молилась, чтоб ему самому повезло, как повезло ей... Зачем ей сын на этом кусочке счастья? Парня приняла милиция. Он полюбил ее, как если бы она была мать. Но когда он исчез, его карточку просто порвали, чтоб не смущать статистику жизни милиционеров.

А потом... доски... завалили рьяного парня, которому хотелось ордена, новых сапог и бесконечных сладостных соитий. А дух тления, идущий от него, признали падалью, собачьей там или кошачьей. Но, что славно, не говном".

Как же нужно ненавидеть людей, чтобы так понимать их, так изображать их, как это делает в своей новой повести "Ангел мертвого озера" весьма крепкая, известная с советской поры писательница Галина Щербакова. В этом маленьком отрывочке задеты многие болевые точки, традиционные для русской литературы, а потому авторская интерпретация в данном случае — показательна. Тут вам и отношения матери с сыном (патология), погибающая деревня (и находили же о чем скорбеть писатели-деревенщики, ведь это всего лишь очаг разложения, источник бомжей), тут — учитель-химик, которого тошнит от школы и детей, тут — краешком — бомбист Иван Иванович с его манией, тут — наркоманы, тут — убийство, тут, наконец, глумление и кощунство над самой человеческой смертью, тут и привет от гнилого милиционера народному любимцу Василию Теркину, тоже преступно мечтавшему об ордене и не отказавшемуся бы от новых сапог. Да, "славно", что не "говном" пахнет.

Пахнет, дорогие писатели, прямо от страниц воняет. Вы уж извините за этот предложенный вам сленг.

Повесть Г. Щербаковой, опубликованная в №7 "Нового мира" за этот год, выглядит, к сожалению, весьма типично. Открыты шлюзы вседозволенности, течет словесная река и плотные испарения ненависти клубятся над ней. Ненависть эта какая-то всепроникающая — это больше, чем чувство к конкретному человеку, это неприятие самой жизни, это тотальное отсутствие радости и любви, и в этом литература постперестройки диаметрально противоположна русской классике и никак не является ее наследницей.

Повествование Щербаковой претендует на притчевость и даже концовочка выписана в духе "Кыси" Татьяны Толстой. Такая вот притча о нас с вами, о нашей с вами стране — "мертвом озере", о русских людях и русских проблемах (всё больше сексуальных), о проблемах других народов, живущих в России... Притча ведь всегда претендует показать истинный лик добра и подлинную харю зла. Детали в ней все говорят, образов случайных не бывает.

Действие закручено вокруг бомбы, взорванной в конце концов в переходе, в результате чего погибла, в частности, медсестра Вера Разина — дитя (читай: жертва) "белявой полуевреечки и чернявого жеребенка из Италии". Остальные персонажи все как-то связаны с Верой. Сама главная героиня, в которой проглядывают родственные автору черты, пишущая "книжонки" о Чехове-Бунине — "милая тетка Зеен" и Иван Иванович — подлинно русский человек, свихнувшийся на идее, вдруг возненавидевший жену (дочка у них, кстати, лесбиянка) и мечтающий свою ненависть к миру вообще воплотить в бомбе, кою взорвать и восстановить поруганную справедливость. И пусть физически не взорвал, зато как мечтал! Он, он — истинный бомбист. Читателю остается самому решать, насколько сильно смердит этот персонаж, особенно сквозь реалии чеченских войн.

"— Да русских почти не осталось! — закричала жена. — Мы не рожаем..." И реплика — в кон! Дочка-то — лесбиянка. Какие, извините, роды у уродов?

А что уроды — так на то деятели искусства имеются, чтоб художественно отобразить. Например, муж героини постоянно сравнивает окружающих с образами Гойи — "Капричос". Правда, и в самой Зеен любви не много наскребешь, даже что касается близких людей (о муже: "я б его убила...", а дочь представляет внутренний мир матери таким образом: "истекающие соплей часы Дали, и историческая хроника "Сталин и Мамлакат", это и художник Шилов с фальшивыми красавицами, и голубое сало писателя Сорокина..."). Зато писатель Сорокин в небольшой повести упоминается дважды и тепло, рядом с Воннегутом и Эйнштейном.

Вот и ангел Коля любит его почитать на досуге ("Вы Сорокина читали? Мне нравится..."). Итак, что же это за ангел посередь царства "полуживых и мертвых"? Ведь задача создания положительного образа не каждому по плечу. Положительный герой — это всегда вызов злу, гибели, падению. Что ж, познакомимся с "блаженным" Колей поближе.

"Его побили не то скинхеды, не то фашисты, когда он кинулся выручать черноглазого абрека, на которого налетела сразу туча. Колю били больше, потому как он был в представлении шпаны предателем русского народа. Миролюбивый Коля пытался объяснить бьющим, что это они не народ, а нелюди. За это удар по башке. Что они грязь земли, мразь ее. За это сломали руку. Черноглазый успел уйти, пока выяснялись вещи более принципиальные, чем "цвет жопы". Его уже хотели заколоть ножом, но вернулся черноглазый со своими, а главное — с пистолетами. Они пальнули вверх, и чмо разбежалось. Колю на руках — так быстрее — отнесли в больницу. И там уже врач стал лечить ему мозги, что бить черных — дело правое и первое. И он бы лично Коле отрезал причинное место за отсутствие патриотизма. Коля встал со стола, пнув ногой врача, и хотел уйти, но его задержали девчонки-сестрички и позвали другого эскулапа, менее патриотичного. Но тот, предыдущий, за пинок ногой написал на Колю телегу в милицию, и ему могли припаять злостное, но на защиту встала больница, которая воспользовалась случаем избавиться от врача-человеконенавистника. Чего и добилась. Того тут же взяли в военный госпиталь, где слово "убивать" было вполне в цене и проходило по разряду доблести и геройства...".

Вы узнали этого ангела? Конечно, это именно он, лукавый пересмешник и путаник, дух злобы поднебесной, человекоубийца от века, он надиктовал этот текст, пропитал его собой, выстроил смысловой ряд: патриотизм — армия — человеконенавистничество — убийство. Не желая влезать в политику, не могу не отметить, что эпизод написан как бы "под заказ" закона об экстремизме (вроде тех плакатов у шоссе, которых не было все пятнадцать лет перестройки, но в нужный момент — явились, вызывая ядовитые и понимающие ухмылки).

Нельзя так бояться людей, дорогие литераторы. Двум смертям не бывать, одной не миновать, а страх загоняет в угол и превращает в озлобленное, огрызающееся существо. Легче всего разрешать такие вот реальные, запекшиеся кровью узлы — на бумаге, в отвлеченно-гуманистическом духе. А может, соберем всю молодежь, всё "чмо" вкупе с Иванами Ивановичами да и отправим в концентрационные лагеря? Всех, мешающих жить "культурно".

Так что ангел Коля, явившийся от лукавого, заведет в очередной мрачный тупик. Само государство, впрочем, в этом смысловом ключе тоже является объектом страха, а потому и ненависти ("...они держава, парень, государство... но они убивают, не спрашивая ни мамы, ни Бога..."). По предсказуемым законам притчи является на сцену и образ диктатора, имя ему — Серебристый. "Жаждал создать из нелепого людского хаоса некую строгую форму..." Он же рассуждает: "...Надо бы восстановить в "страхе" и в Боге твердый знак, как было раньше. В отличие от жизни и любви, слабосильных в своем окончании...".

Писательница, наверное, обрадовалась своей находке, и никакой диктатор здесь ни при чем, важно иное: немыслимое для русского менталитета противопоставление Бога и жизни, Бога и любви.

Словесная река. Притча Щербаковой — всего лишь маленький обломок грязного льда в мутных водах (любопытно, что свой последний роман В. Сорокин озаглавил именно "Лед").

Александр Суворов ДИРЕКТОРИЯ ЗВЕРЯ

Сегодня пятница, день, когда был распят Христос. Помяни нас, Господи, во Царствии Своем, от Тебя да не утаюся. Народу в храме было немного — считают пятницу за обычный день, надо полагать. А вот у нехристей-мусульман, надо отдать им должное, это священный день, хотя они и наши ненавистники. А жидов они называют "суббота", я так смеялся, когда узнал. Ну а вы-то сами, наверное, все же воскресенье предпочитаете? Я тоже не прочь отдохнуть.

Включил с утра своего "Шуберта" — это я компьютер так называю, из-за клавиш, — вошел в сеть и по выделенному каналу подключился к электронному храму на местном web-узле. Приложился по очереди ко всем иконам, пощелкав "мышью", и дежурный-гид указал мне место у окна.