Джон Голсуори - Сага о Форсайдах 2

• Название: Сага о Форсайдах 2
• Автор: Джон Голсуори
• Жанр: Зарубежная классика

---

- Если Динни решила за него держаться" мы обязаны ее поддержать, сказал Эдриен. - Я всегда считал так: если с человеком, которого ты любишь, делается такое, что тебе не по сердцу, выход один - со всем примириться. Я постараюсь привыкнуть к Дезерту и понять его точку зрения.

- У него ее, вероятно, вовсе не было, - вставил Хилери. - Au fond [3] он, как лорд Джим, просто взял и прыгнул. В душе он наверняка это сознает.

- Тем трагичнее для обоих и тем обязательнее нужно их поддержать.

Хилери кивнул:

- Бедный старик Кон! Это для него тяжелый удар. Фарисеи-то до чего обрадуются! Я уже воочию представляю себе, как дамы подбирают юбки, чтобы случайно не коснуться парии.

- А может быть, современный скепсис возьмет да и скажет, пожав плечами: "Еще одному предрассудку конец"?

Хилери покачал головой:

- Людям в целом, в силу самой их природы, легче стать на иную точку зрения: он унизился, чтобы спасти свою шкуру. Как бы скептически наши современники ни относились к религии, патриотизму, империи, слову "джентльмен" и прочему, они, грубо говоря, все-таки не любят трусости. Я не хочу сказать, что среди них самих мало трусов, но тем не менее в других они ее не любят и, когда эту нелюбовь можно высказать без риска для себя, высказывают:

- А может быть, все останется в тайне?

- Нет, так или иначе, а всплывет. И чем скорее, тем лучше для молодого Дезерта, потому что это даст ему возможность снова обрести себя. Бедняжка Динни! Какой экзамен для ее врожденного юмора! Ох, боже правый, я чувствую, как старею! Что говорит Майкл?

- Не видел его со дня рождения Эм.

- А Эм и Лоренс знают?

- Вероятно.

- Для всех остальных это секрет, так?

- Да. Ну, мне пора двигаться.

- А я, - сказал Хилери, - вырежу свои чувства на римской галере. Посижу над ней полчаса, пока не узнаю, жива ли девочка.

Эдриен пошел по направлению к Блумсбери. По дороге он пытался поставить себя на место человека, над которым внезапно нависла угроза смерти. Впереди - ни минуты жизни, ни надежды еще раз увидеть тех, кого любишь, ни упований, пусть даже смутных, на то, что в будущем тебя ждет нечто похожее на земное бытие!

"Случай исключительный и неожиданный, как гром с неба, которому нет дела до человека. Кто из нас выдержал бы такое страшное испытание?" думал Эдриен.

Его братья - солдат и священник - приняли бы смерть покорно, как требует их долг. Так же, видимо, поступил бы и его брат - судья, хотя он постарался бы оспорить приговор и, возможно, переубедил бы своего палача. "А я? - спрашивал себя Эдриен. - Как ужасно умирать за убеждения, которых не разделяешь, умирать на краю света, не утешаясь даже тем, что твоя смерть кому-то принесет пользу, что о ней кто-то узнает!" Когда человеку не нужно защищать кастовую или национальную честь, когда его ставят перед дилеммой, требующей немедленного решения, ему некогда взвешивать и обдумывать свои поступки и приходится полагаться на интуицию. Тут все зависит от характера. А если характер таков, каким, судя по стихам, наделен молодой Дезерт; если человек привык противопоставлять себя окружающим или, по крайней мере, внутренне отчужден от них; если он презирает условности и прозаическую английскую твердолобость; если он втайне, вероятно, больше симпатизирует арабам, чем своим соотечественникам, он почти неизбежно должен выбрать то, что выбрал Дезерт. "Бог знает, как поступил бы я сам, но я понимаю его и в какой-то мере сочувствую ему. Что бы ни было" я на стороне Динни и помогу ей, как она помогла мне в деле Ферза".

И, придя к заключению, Эдриен почувствовал, что ему стало легче.

Хилери вырезал модель римской галеры. В молодости он пренебрегал классическими науками и по этой причине стал священником, хотя давно уже перестал понимать, как это случилось. С чего ему тогда вздумалось, что он создан для духовного сана? Почему он не сделался лесничим или, скажем, ковбоем, не взялся за любое ремесло, которое позволило бы ему жить на воздухе, а не в самом центре прокопченных городских трущоб? Верил он или нет в свое призвание? А если не верил, то к чему же он был призван? Размечая палубу корабля, подобную тем, под которыми по воле римлян, этой древнейшей разновидности твердолобых, исходило потом великое множество иноплеменников, Хилери размышлял: "Я служу идее, ставшей фундаментом для такой надстройки, которая не выдерживает критического рассмотрения". А все-таки на благо человечества стоит поработать! Каждый делает свое дело - и врач, чья профессия сопряжена с шарлатанством и формализмом, и государственный деятель, прекрасно сознающий, что демократия, которая сделала его государственным деятелем, олицетворяет собой ничтожество и невежество. Каждый пользуется формами, в которые не верит; больше того, каждый призывает ближних уверовать в эти формы. Практически жизнь - это непрерывный компромисс. "Мы все - иезуиты и прибегаем к сомнительным средствам во имя благих целей, - подумал Хилери. - Мой долг - умереть, если нужно, за мое облачение, как солдат умирает за честь мундира. Но я, кажется, понес ерунду!"

Зазвонил телефон, и в трубке раздалось:

- Викария!.. Да, сэр!.. По поводу девочки. Оперировать поздно. Хорошо бы вам приехать, сэр.

Священник положил трубку, схватил шляпу и выбежал из дому. Бдение у смертного одра Хилери считал самой тягостной из своих многообразных обязанностей, и, когда он выскочил из такси у подъезда больницы, на его морщинистом лице читалось подлинное смятение. Такая малышка! И он ничем ей не поможет, разве что пробормочет несколько молитв да подержит ее за руку. Родители преступно запустили болезнь, оперировать поздно. Их стоило бы упрятать в тюрьму, но прежде нужно засадить туда всю британскую нацию, которая до последней минуты не позволяет ущемить свою независимость, а когда наконец позволит, уже бывает поздно!

- Сюда, сэр! - сказала сиделка.

В приемном покое, сверкающем белизной и порядком, Хилери увидел распростертую под белой простыней фигурку с окаменевшим и помертвевшим лицом. Он сел рядом, подыскивая слова, которые могли бы скрасить последние минуты ребенка.

"Молиться не буду, - решил он. - Слишком молода".

Глаза девочки, поборов вызванное морфием оцепенение, испуганно забегали по комнате и наконец остановились - сперва на белой фигуре сиделки, затем на халате врача. Хилери предостерегающе поднял руку и попросил:

- Вы не оставите меня с ней на минутку? Доктор и сестра вышли в соседнюю палату.

- Лу! - тихонько окликнул Хилери, Звук его голоса отвлек девочку и рассеял ее испуг. Глаза ее перестали блуждать, - она поймала улыбку священника.

- Здесь чисто, хорошо, правда? Лу, что ты больше всего любишь?

С бескровных запекшихся губ слетел чуть слышный ответ: "Кино".

- Тут показывают его каждый день, два раза в день. Ты подумай только! Теперь закрой глазки и как следует усни, а когда проснешься, начнется кино. Закрой глазки! Я тебе кое-что расскажу. Ничего здесь с тобой не случится, - я же рядом, видишь?

Ему показалось, что ребенок закрыл глаза, но внезапно боль снова пронизала девочку. Она захныкала, потом вскрикнула.

- Боже милостивый! - тихо простонал Хилери. - Доктор, еще укол, скорее!

Врач впрыснул морфий.

- Оставьте нас опять вдвоем.

Врач выскользнул из комнаты, и улыбка Хилери медленно притянула к себе взгляд девочки. Он притронулся пальцами к исхудалой ручонке:

- Ну, слушай, Лу.

Шел плотник берегом морским плечом к плечу с моржом

И горевал, зачем там все усеяно песком.

"Коль семь служанок, - молвил морж, - семь метел взяли б враз,

Они бы берег привели в порядок хоть сейчас".

"Навряд ли!" - плотник возразил, смахнув слезинку с глаз.

Хилери все читал и читал "Алису в Стране Чудес". И под его шепот глаза девочки закрылись и ручонка ее похолодела.

Почувствовав, как холод леденит руку и ему, Хилери мысленно воскликнул: "А теперь, господи, если ты существуешь, покажи ей кино!"

XV

Когда утром, после ночного разговора с отцом, Динни открыла глаза, она сперва никак не могла понять, что ее тревожит, а поняв, так и осталась сидеть в постели, охваченная ужасом. Что, если Уилфрид решит бежать - обратно на Восток или еще подальше?

"Я не могу ждать до четверга, - подумала она. - Нужно ехать. Если бы только у меня были деньги на случай..." Девушка вытащила свои безделушки и сгребла их в кучу. Два джентльмена с Саут-Молтон-стрит! В деле с изумрудной подвеской Джин они вели себя вполне достойно. Динни отобрала все, что можно было заложить, и сделала из этого небольшой пакетик, не тронув лишь тех украшений, которые носила обычно. Ничего подлинно ценного у нее не было, и Динни не сомневалась, что при самом благожелательном к себе отношении не получит больше сотни фунтов.

За завтраком все держались так, словно ничего не произошло. Значит, всем известно самое худшее!

"Разыгрывают из себя ангелов!" - рассердилась Динни.

Когда отец объявил, что едет в город, девушка попросила захватить и ее.