Сергей Куличкин - Чисты перед народом

• Название: Чисты перед народом
• Автор: Сергей Куличкин
• Жанр: Публицистика

---

Сергей Куличкин

Чисты перед народом

КУЛИЧКИН Сергей Павлович, 1949 года рождения, сын солдата и сам профессиональный военный, полковник, окончил академию. Автор исторической повести «В Порт-Артуре» и биографической книги о генерале Кондратенко, герое порт-артурской обороны, которая выходит в серии «ЖЗЛ». В полемических заметках он говорит о наболевшем, о том, что его, как профессионального военного не может не волновать, — о современных произведениях литературы, посвященных армии, выражая, как нам кажется, то самое альтернативное мнение, которое во многом не совпадает с общепринятыми оценками. Редакция намерена и впредь предоставлять страницы журнала для выражения именно таких — альтернативных мнений по наиболее важным проблемам литературы, искусства и общественной жизни.

В общество пришла пора обновления. Ждали ее долго, понимая жизненную необходимость преобразований, очищения от тяжкого груза прошлых преступлений, обмана, лицемерия, морально-нравственного застоя, в который скатилась страна. Первым подняла знамя перестройки литература. Как мы радуемся появлению дошедших, наконец, до читателей мыслей Соловьева, Флоренского, Розанова, произведений Булгакова, Платонова, Замятина, Набокова, Ходасевича, Гумилева, Пастернака, Домбровского, Шаламова. Этот список можно было бы продолжить. К нам возвращается ранее скрываемая от общества литература. Мы узнаем самобытную, блестящую русскую философию, глубину и трагизм размышлений Булгакова и Платонова, гнетущие душу и сердце, близкие к действительности предсказания Замятина, весь ужас шаламовской лагерной прозы.

Но вот начинаешь замечать, что вместе с этой массой прекраснейших произведений, а то и опережая их, забивая истерическим криком и сенсационностью, идет другая волна — новой или забытой старой литературы. Здесь тоже в ходу понятия очищения, покаяния, страданий, но главная и отличительная их черта колеблется в интервале от развенчания, мстительного злобствования и всеразрушающей иронии до эстрадного хихиканья и анекдота. Каких только сторон жизни прошлой, настоящей, да и будущей не коснулись эти «забытые» и «гонимые» авторы. Не без гордости считают они свои произведения настоящей бомбой, а их выход «информационным взрывом». Впрочем, взрыв тщательно регулируется, а гласность понимается довольно избирательно. Обрушиваясь на сталинщину, они почему-то свели ее к репрессиям 37—50-х годов, старательно умалчивая о чудовищных преступлениях времен гражданской войны, голода и коллективизации. Выдвигая в первые ряды мучеников партийных функционеров, интеллигенцию, они скромно помалкивают об уничтоженных миллионах крестьян, рабочих, а иногда и сваливают на них истоки появления культа и страшных беззаконий.

Народ-де достоин своего вождя. Господи, в чем только не виноват наш многострадальный народ. Не уберег он цвет нации, а потому и бедствует до сих пор. Закидал своими телами, залил кровью полчища безумного Гитлера, а надо было еще в сорок первом могучим ударом уничтожить врага. Сбежал из деревни, оставив без колбасы «цвет нации», а заодно и себя. Испоганил природу, живое тело земли своей и задыхается теперь без глотка свежего воздуха. Разрушил и разрушает могилы предков, памятники родной земли, теряя последнюю нравственную почву. И все это он — народ, обманутый и злобный, некультурный и грубый.

Где же были те, кто сейчас вскрывает нам эти язвы, гневно бичует, обличает, растаптывает и сорняки, и жито? А они все это время «были на Луне» и ни сном, ни духом не ведали о творимых в отчей земле безобразиях. Теперь спустились с оной, ужаснулись тому, что натворил народ, и ну его поучать, «дурачину», раскрывать глаза «бестолковому», наставлять на путь истинный. А здесь что главное? Главное показать, как ты мерзок, в какой мерзости живешь. Да так показать, чтобы волосы на голове зашевелились, чтобы текли блудливые слюнки от похотливых откровений, чтобы уж не оставалось в душе и светлого пятнышка о прошлом.

Не привыкший ко всему этому, бедный наш обыватель ошеломлен и зачарован, И радуется-то он не тому, что узнал что-то новое, вечное и необходимое, а возможности заглянуть в грязные тряпки сильных мира сего, в замочную скважину публичного дома, который так долго был недоступен для нас. Ох уж этот глоток свободы! И уже не хочет один из скороспелых разрушителей иметь ничего общего с работягой, для которого кусок колбасы дороже глотка свободы, глушит бедолагу роком гласности. Здесь уж не так важно, что сказать, главное — первым да погромче. Впрочем, не совсем так. Есть тут и определенная направленность, определенные объекты и идеи для нападения. Скажем, русский шовинизм — главная опасность, как будто другого шовинизма нет и в помине. Скажем, долой зоны вне критики, и уже нет других зон, кроме армии и КГБ. А уж если дорвались, то камня на камне не оставить от этих антидемократических, антигуманных (и каких еще хотите «анти») институтов государства.

Вот выходит вполне безобидная повесть Юрия Полякова «Сто дней до приказа». Какой молодец! Вскрыл-таки гнойный нарыв «дедовщины». Глупо, безмерно глупо, что запрещали повесть, делая ее тем самым еще более привлекательной, а автора чуть ли не мучеником. Нет в ней того, что могло бы заставить глубоко сострадать, ибо автор и не ставил задачу докопаться до истоков этого анормального, безобразнейшего явления. Он от имени Алексея Купряшина спокойно, не без доли таланта показывает злоключения рядового Серафима Елина, гнусную душонку ефрейтора Александра Зубова по кличке «Зуб» и ему подобных и, конечно, беспомощность, нежелание работать с подчиненными и вообще отвращение к службе офицеров. Вот и узнали мы вроде бы всю подноготную казарменной жизни, что означает на жаргоне «дед», «черпак» и т. д. А дальше-то что? У автора один вывод — так везде, этим поражена вся армия, вот во что она превратилась. И хороший вывод, скажет читатель. Вот «прокричал» Поляков на всю страну, и зашевелилась армия, начала-таки борьбу с «дедовщиной».

Но дело-то не в повести Полякова, а как раз в том, о чем он умолчал. В тех истоках, причинах, откуда росла эта мерзость, раковая опухоль, опутавшая солдатские коллективы. Поразила эта опухоль, оказывается, все общество, а в армии в силу специфических условий ее быта она проявилась особенно отчетливо. Когда же общество вступило на путь обновления, тогда и армия приступила к хирургической операции. Было бы неплохо, скажут иные читатели, чтобы армия не ждала, а стала инициатором этой борьбы. Что ж, так оно пока и происходит. Армия уже ведет борьбу, а вот общество пока дремлет, продолжая поставлять в ряды своих защитников бывших уголовников с четко определившейся психологией тюремного закона; воспитанных на культе силы, наркотиках и прочих производных масскультуры пэтэушников; инфантильных «маменькиных сыночков», которые не то чтобы подтянуться на перекладине, подставить плечо другу, но и по земле-то ходить боятся, которые, дожив до 17 лет, даже не представляют, что нужно убирать за собой.

Слов нет, должны заниматься воспитанием и офицеры, и прапорщики. Но ведь главная их задача — научить молодого человека за два года армейским порядкам, помочь освоить сложнейшую боевую технику. А им сначала приходится ликвидировать физическую немощь, учить великовозрастного дитятю умываться, ухаживать за собой. Обо всем этом, видимо, скучно писать. Брошен главный клич — «дедовщина». И пошел он гулять по страницам газет, журналов, книг. Авторам тоже не хочется докапываться до истоков, а очень неймется успеть забить свой гвоздь. Что говорить о повести Полякова, это цветочки. Ягодки куда более серьезны.

И вот уже один из самых уважаемых толстых журналов «Новый мир», всегда отличавшийся тонким вкусом и разборчивостью, печатает в четвертом номере за 1989 год повесть Сергея Каледина «Стройбат». Где уж тут Полякову с его «черпаками»! Это уже и не воинская часть, а что-то вроде лагеря особого назначения по психологии и поступкам ее обитателей, и разбойничьего притона по степени организации и порядка на ее территории. Правда, автор по ходу повествования несколько раз напоминает нам, что это особый стройбат, скорее штрафбат, куда свозится весь криминогенный контингент строительных отрядов. Однако и эти напоминания не слишком убедительны, особенно для человека, служившего в армии.

Сюжет весьма прост, обычен. И это не беда. В армии дни похожи один на другой, конфликтные ситуации тоже в общем-то стереотипны. Три «дембеля»: попавшийся на воровстве москвич Костя Карамычев, забитый изгой цыган Нуцо и такой же забитый, но внутренне в себе уверенный деревенский еврей Фиша Ицкович чистят общественные туалеты, приближая вожделенный «дембель». Весь этот процесс скалывания нечистот, их переноски, сшивания досками новых уборных описан не без знания дела. Попутно мы выясняем, что Костя попал в стройбат из-за физического недостатка и целей в жизни не имеет, кроме соблюдения закона стаи. По этому закону он стоит выше своих товарищей-подельщиков, имеет право на внеочередное мытье в бане, своего персонального слугу — Бабая и, разумеется, на самоволки с пьянками и девочками. Его подельщики опустились совсем, пропахли нечистотами. И если Фиша видит впереди светлую мечту, готовится к поступлению в университет, то Нуцо дошел фактически до животного состояния. Есть в повести и неизменные атрибуты: «губари» — особый контингент солдат с гауптвахты — садисты и насильники; «старики» — от заросшего салом вершителя судеб с КПП Валеры до опустившегося уголовника «Старого»; полнейшее ничтожество младший лейтенант Шамшиев, или «Бурят», который и внешним видом вызывает омерзение; хитрый, приспособившийся ко всему старшина Мороз; ну и, конечно, библиотекарша Люсенька — полковая шлюха, раскуривающая с солдатами в казарме «анашу». За несколько дней до «дембеля» в стройбате происходит чудовищная драка, в которой одного из посланных на усмирение «губарей» убивает Фиша, тихий Фиша. Костя видит это, но его друзья не числятся участниками драки и вне подозрения. Когда же на повестку дня встал вопрос: или ему вместе с остальными участниками драки идти под суд, или назвать виновного, Костя рассказывает о Фише старшине. Повесть заканчивается стандартной положительной характеристикой, которую получает по «дембелю» Костя для поступления в университет.