Виктор Виткович - Круги жизни

• Название: Круги жизни
• Автор: Виктор Виткович
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Виктор Виткович (1908–1983) — автор нескольких книг и сценариев фильмов "Насреддин в Бухаре", "Волшебная лампа Аладдина", «Авиценна», "Сампо" и др. В своей последней книге он вспоминает о своем беспризорном детстве, описывает встречи с известными поэтами и режиссерами (Есенин, Маяковский, Мандельштам, Протазанов, Довженко и т. д.), рассказывает об интересных обычаях и преданиях народов Средней Азии, где ему довелось много путешествовать.

---

После этого расспрашивал многих, кое-кто рассказал мне — правда, туманней — о похожих случаях. Но вот однажды задал этот вопрос в доме Козловских. Оказалось, в юности Галя пережила такое же.

В 1921 году, когда молодая Советская Республика установила дипломатические отношения с Турцией, Галя вместе с отцом попала в Стамбул. Отец ее, Л. Ф. Герус, старый большевик, родом донской казак, был послан с семьей в Турцию в составе нашего торгового представительства.

Гале было тогда четырнадцать лет. Вместе с матерью пошла осмотреть старую византийскую церковь. Этот район Стамбула был тогда полуразрушен: незадолго горел. Где пустырями, где улицами шли… Вдруг Галя схватила мать за руку: «Там за углом — баня!» Свернули за угол, видят — баня! «А там — мечеть!» Мать была потрясена. Сама Галя потом всю жизнь не могла себе объяснить, в чем было дело, теперь же после моего рассказа:

— Да ведь прабабка моя турчанка! С детства знаю: ее девчонкой пленили донские казаки при взятии Измаила. Нет ничего невероятного, если она детство провела в Стамбуле, как раз в той части города…

Опять: райская земля детства и по ней на далекой чужбине тоска! Есть над чем задуматься.

Раз уж вспомнил прадеда, расскажу тебе (совершенно в духе его дневниковых записей, пересказанных Далем) историю о последнем амударьинском тигре. Случилась на моих глазах. 

Рассказ с неожиданным концом

В 1946 году летом я приехал в Ходжейли — пристань в низовьях Аму — и вошел в кабинет начальника пароходства в то мгновение, когда там мучительно раздумывали над загадкой. Была в нескольких десятках километров ниже Ходжейли на берегу, заросшем тутами — среднеазиатскими джунглями, — бакенная будка, жили в ней два бакенщика. Дня три до того шел мимо буксир, шел вечером: огни на бакенах не горят, бакенщиков не видать… Погудел-погудел пароход и ушел.

Допустим, бакенщики в ближайшем селении загуляли на свадьбе, непорядок, конечно, но все может быть… Загадка не в этом! Вот в чем: наутро на моторной лодке туда поехал инспектор. И от него ни слуху ни духу! Ждали-пождали день, два… Надо что-то предпринимать! Подумали-погадали, решили на этот раз послать катер. Я получил разрешение ехать со всеми.

Потащились на катере по Аму. С нами были милиционер и врач. На всякий случай прихватили три ижевских ружья (откуда-то со склада!), к ним патроны с жаканами: словом, экспедиция! Я стоял у борта, не мог оторвать взгляда от Аму, катящей свои кофейно-рыжие воды. Над нею волновался и дрожал нагретый нижний слой воздуха, все время изменяя очертания далеких предметов: встречного буксира, что тащил за собой баржу, каракульской отары, спустившейся к реке на водопой, колхозного каюка, над которым реял черный прямоугольный парус.

Стали подъезжать, все оказалось на месте — бакенная будка и столб с перекладинами и шарами: покачивается на воде лодка бакенщика, рядом на приколе — моторка инспектора, но людей хоть бы душа! Сбросили якорь, спустили с борта лодку, в нее спрыгнули двое матросов и я. Мне, как бывалому охотнику, вручили ружье.

Гребем к берегу, солнце греет спину, будка все ближе, рядом с ней, возвышаясь над зарослями, облитые полуденным светом недвижные листья туранга, местного тополя. Тишина! Только весла шлеп-шлеп.

Причалили, привязали лодку, вышли, огляделись — ни звука. Жутковато, от этого и сами молчим: ощущение затаившейся угрозы. Сторожко оглядываясь, подходим на цыпочках к будке, постучали. Всплеск голосов, уловил слово «тигр». Вскинул ружье, встав спиной к стене, освободил пальцем предохранитель, вглядываюсь в заросли…

А внутри гремят: отодвигают столы, засовы, дверь распахивается, нас буквально втаскивают внутрь, захлопнув тотчас же дверь. Двое бакенщиков, обросшие, небритые, третий инспектор, тоже с подглазьями усталости, ни слова не говоря, подводят меня первого (потому что в руках ружье) к забаррикадированному боковому оконцу. Гляжу, под столбом с перекладинами (с реки-то не видно!) лежит тигрище. Глядит на катер, позевывает, раскрывая пасть. Конечно, нас видел! От этой мысли озноб…

Прицеливаюсь через стекло. Тут тигр встает на лапы (на нас и не глядит). Тороплюсь, нажимаю на спусковой крючок. Осечка! Дрожащими руками меняю патрон. Тем временем тигр царственной походкой скрывается в кустарниках. Ушел…

С катера сошли на берег остальные, оживление. смех, суета. Теперь тигр не подойдет — все понимают, однако поставили троих караульных с ружьями. Я ружье отдал, захотелось потолкаться, поболтать…

Бакенщики рассказали: однажды утром встают, а под столбом лежит тигр. Забаррикадировались — ружей-то нет! Ружья на складе в Ходжейли, а не тут! Прошел день, тигр все лежит да смотрит сквозь заросли на реку, на идущие мимо буксиры, баржи, каюки. Ночью не спали, чудилась у порога мягкая переступь звериных лап. Встало солнышко, а он лежит, позевывает, место, что ли, понравилось…

Приехал инспектор: как и мы, тигра не заметил. Открыли ему. Он: «Ах вы, такие-сякие!» Его втащили, как и нас, и к окну — сразу язык прикусил. Еще прошла ночь, наутро тигр снова на вахте — деваться некуда! Не выйдешь! Не закричишь! Как в мышеловке, сидели втроем, затаясь.

Спросишь:

— А в чем неожиданный конец?

Догадайся! Думаешь, убили тигра? Нет! Устроили охоту и поймали живьем? Нет! Оставили бакенщикам ружья? Как бы не так — ружья увезли обратно на склад! Не догадаешься. Просто разобрали бакенную будку по бревнышку, погрузили вместе с пожитками на катер и перевезли на противоположный берег Аму, там дом вновь собрали. Все, в том числе и я, превратились в строителей, и бакены загорелись. Победу одержал тигр.

8 мая. Бухара. Полночь

Прошелся по вечерней Бухаре. Смотрел на толпы девушек и юношей, гуляющих, веселящихся. И, глядя на них, вспомнил, как сюда приезжал в том же 1946 году.

Ничего в юности так страстно не хотят, как стать единственными, неповторимыми, и нигде так далеко от себя этого не ищут. Одни лишь гении сразу летят как птицы, остальные долго скачут на чужих конях. Когда седла хоть и чужие, но необычные, ярко раскрашенные, их седоки, не отнимающие ног от своих причудливых стремян, со временем превращаются сами в окаменелые растения.

Ясно увидел это, встретившись с Сашей Бугославским — помнишь? — адептом самовитого слова, футуристом, жившим в Баку в двадцатых годах. Но как встретил его здесь, в Бухаре, — отдельный рассказ. 

Коробочка

В 1946 году меня обуяла идея написать художественную географию Узбекистана, своего рода беллетристический путеводитель. Натолкнул меня на это писатель Николай Николаевич Михайлов, прославившийся книгами-путешествиями. После революции не было еще тогда издано ни одной популярной книги о земле, которую считаю второй родиной.

Мне захотелось «открыть» Узбекистан тысячам людей, а для этого (и младенцу ясно) необходимо было все посмотреть своими глазами, год-полтора ездить, глазеть и глазеть.

Кто мог дать столь длительную командировку? Никто! Хоть убейся, надо самому найти — и не один, а десяток путей! Для начала взял командировку от «Гудка». Оказалось, счастливая мысль! Сумел, приехав в Ташкент, выпросить в управлении железной дороги себе отдельный вагон: крошечный вагончик о два окна на каждую сторону, двухосный — на четырех колесиках, с самоваром и проводником.

Прицепил свою «коробочку» (как величают ее железнодорожники) к товарному составу — и прямехонько в Бухару. Со станции Каган маневровый паровоз подогнал по ветке мою миниатюрную гостиничку под старинную стену Бухары, тогда еще вздымавшуюся над окрестными домами и деревьями, но уже осыпавшуюся, изборожденную гигантскими трещинами.

Пройдя сквозь катакомбы бухарских улочек, разыскал обком партии, пришел с письмом (подпись Усмана Юсупова, секретаря ЦК, был у него в Ташкенте, рассказал о замысле): в письме слова обычные: «Прошу оказать всемерное содействие…» Отзвук здесь, в Бухаре, тоже нормальный: «Съездите туда-то, посмотрите то-то…» (о «Гудке» я — ни гугу! Слишком мелко!) Вежливый вопрос:

— Где остановились?

— У меня свой вагон.

Будто кто взмахнул волшебным жезлом! Секретарь обкома взял трубку телефона — распорядился передвинуть вагон под единственный у бухарской стены телефонизированный столб, а внутри установить аппарат, подключив его к бухарской сети: хотя телефон был мне ни к чему, промолчал — как-никак свидетельство о правах!

В кабинет вызвали и незамедлительно отрядили со мной заведующую лекторской группой обкома Исмаилову и двух инструкторов, прикомандировали еще и знатока бухарской старины Шаева, прикрепили машину — «виллис» военного образца, лучшего по тому времени желать не мог, всюду проедешь! Наконец, наивысшая благодать послевоенного года — обкомовской паек: два кило баранины, кило сахара, бутылка кунжутного масла, пачка чая и четыреста граммов слипшихся конфет-подушечек ярко-розового цвета. Магическая сила таилась в словах «отдельный вагон».