Надежда Дурова - Год жизни в Петербурге или Невыгоды третьего посещения

• Название: Год жизни в Петербурге или Невыгоды третьего посещения
• Автор: Надежда Дурова
• Издательство: Московский рабочий
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

---

С этой благонамеренною целью, не обращая уже никакого внимания на непритворную грубость милой хозяйки, начала я рассказывать, какой случай дал мне понятие о том, до какой степени женщины худо знают свои выгоды, принимая насмешливый вид, который портит лицо хорошее и делает отвратительным посредственное.

«В первый год моей отставки, — начала я говорить, оборотясь к баронессе, — жил я здесь, в Петербурге, и был очень хорошо принят в доме князя Д. и приезжал к нему почти всякий день; как обращение князя было всегда одинаково с его знакомыми, то его все любили и круг его был очень обширен; между короткими знакомыми была одна дама, княгиня X., молодая женщина, наружности, как мне казалось, обыкновенной, холодной и которой главным выражением была самая противная насмешливость. Я не терпел эту женщину, и именно потому, что всякий раз, как глаза ее встречались с моими, я читал в них злобу и насмешку. С полгода был я вседневным гостем князя Д. и во все полгода думал, что княгиня X. дурна лицом, такую сатанинскую мину давало ей насмешливое расположение ума ее. Но в один день у князя было что-то много гостей; случилось так, что нас большая толпа сошлась у камина; в эту минуту входит княгиня X.; она подходит к нашей группе, смотрит на меня, кланяется, и, к изумлению моему, я вижу, что она как ангел хороша! Физиономия ее сделалась пленительна, кротка, добродушна, ласкова и со всеми этими чарами кланяется мне! Что это значит? Она никогда мне не кланялась прежде… После это объяснилось: она не узнала меня, я показался ей кем-то из ее знакомых, но от той поры я уже знал, что княгиня X. хороша собой и что одна только насмешливая мина, с которою она смотрит на меня, на одного только меня, делает ее похожею на молодую мегеру».

Оконча свой рассказ, я устремила глаза на провинциалку с тою силою воли, о которой так много толкуют в магнетизме, и имела удовольствие видеть, что она не выдержала моего взгляда и что насмешливая мина сбежала долой с лица ее. Довольная успехом своего мщения, я простилась с баронессою с тем, чтоб не только не быть у нее никогда более, но и не смотреть на дом ее, если б случилось проходить мимо.

«С вами очень желает познакомиться Т., — сказала мне княгиня Ю. — Поезжайте к ней, это очень милая дама». — «Я, кажется, знаю ее, княгиня, она ведь дочь К.?» — «Да!» — «Я часто видал ее в доме ее матери». — «Ну, так чего ж лучше? Возобновите старое знакомство, поезжайте к ней завтра же. Она живет…» Княгиня сказала мне, где найти госпожу Т., и была уверена, что я непременно поеду к ней, но я имею причину думать, что это старое знакомство будет ничем не лучше новых: пятнадцать лет тому назад я была довольно часто у старой К., ее матери, которая в один день заставила меня идти от нее пешком, в проливной дождь; тогда как у нее всех родов экипажей были полные каретники! Хоть бы уже имела совесть притвориться, что не видит дождя, а то еще спросила: «Как же вы пойдете в такой дождь?»

Против холода, каким навевало от меня в третье посещение на сердце, ум и способности моих знакомых, устояли только трое: госпожа Б-ва, любезная и умная женщина, всегда и со всяким одинаково вежливая, расположенная делать добро сколько от нее зависит; хоть она и позволяла себе иногда посмеяться в своем кругу над чьею-нибудь странностию, и смеялась всегда очень остро, умно и — не обидно, но эту веселость я никогда не причитаю в порок даме умной: почему не позволить себе острого слова или описания, веселящего друзей наших и не оскорбляющего никого?

Приветливый К. Д-в был второй, который остался одинаков со мною во все посещения, и, наконец, превосходнейшая женщина по уму и сердцу, княгиня Ю. С этою редкою дамою не было третьего посещения, напротив, все они были первые! Ни на минуту не изменилась ее доброта и вежливость; она не имела нужды искать, что говорить со мною; разговор ее всегда был обязателен, жив, исполнен ума и остроты.

Я ограничила свой круг знакомства этими тремя домами, бывала довольно часто в двух первых и очень часто в последнем.

Между тем случалось иногда не остеречься и, забывшись, попасть опять на третье посещение.

«А, здравствуйте! Не хотите ли с нами завтракать? Эмма, подвинься… Садитесь вот тут, вот между нами!»

Мне подают прибор, добродушно потчуют всем, что есть на столе, я ем… «Начало хорошо!» — могла б я сказать, как Гиппельдонц в эпиграмме,[31] и стала уже думать, какие редкие, превосходные люди Н. И.! Как мила и обязательна простота их обращения и как она прилична их знатному роду!

В самом деле, я всегда думала, что это неподражаемая «belle simplicite»[32] — неотъемлемая принадлежность истинно образованных людей — должна исключительно отличать знатных людей от тех жалких parvenus,[33] которые не знают уже как манериться, чтоб дать себя заметить.

Пока я думала, говорила и ела, завтрак приходил к концу. Но вот и еще посетитель: наружность его показывала что-то похожее на род домашнего друга, исполняющего разные поручения.

«А, здравствуйте! Не хотите ли завтракать с нами? Садитесь вот тут! Эмма, отодвинься…» «Не угодно ли занять мое место», — сказала мисс Эмма, вставая. Пришедший сел молча и принялся кушать. Фамильярность, с которою приняли новопришедшего, заставила меня посмотреть на него внимательно.

Ничто в нем не оправдывало дружественной короткости с ним людей знатных и богатых, приемы его показывали доброго, простого человека, чиновника какого-нибудь судного места; он молчаливо ел все ему предложенное и вполголоса отвечал на вопросы, которые делались ему изредка то гувернанткою, то ребенком лет шести; говоря с последним, он не смел и подумать сказать иначе как: «вы!.. вам!.. где изволили быть?»

Сообразя все это, я сделала заключение, что это существо ума ограниченного, не образованное, простое, в высоком кругу появляющееся как вьючное животное, чтоб взять на себя кипу разного рода поручений или сложить принесенную и опять отправиться в свой приют. Итак, восклицание «а, здравствуйте! здравствуйте!», которым встретили меня и его, и ласковый, веселый вид не были знаками дружеского расположения, ни даже знаками уважения; это была та короткость, которою вовсе нечего гордиться.

Пока я, думая это, старалась поскорее съесть порцию, положенную мне мисс Эммою, чтоб встать из-за стола в одно время с другими, зала опустела в две секунды: все ушло и все куда-то нырнуло, не обратя ни малейшего внимания на то, что я, некогда столь желанный гость, пришедший теперь на беду свою в третий раз, остаюсь в лестной компании лакеев, собирающих со стола! Испугавшись такого нежданного превращения из уважаемого гостя в мелкую тварь, которую можно оставить без церемонии, entoure de canailles,[34] я бросила все и убежала.

— Что ж, Александр Андреевич, когда я дождусь вашего посещения? Вы обещали быть у меня, тому уже месяц.

— Я и был у вас.

— Да, но я тогда не была дома.

— Однако ж я приезжал именно в то время дня, которое вы назначили.

— Так, но что ж делать, за мной заехали.

— Вы могли сказать заехавшим, что ожидаете меня.

— Я надеялась, что вы извините меня и пожалуете в другое время.

— А если в это другое время опять кто-нибудь заедет за вами?

— Неужели это всегда будет случаться! Вот вчера я целый день была дома, у меня болела голова; что вы не приехали?

Я вышла из терпения и отошла от несносной женщины; и все эти глупости, все эти приглашения, исполненные невежливости, все это последствие проклятых третьих посещений!

После всякого третьего посещения я бываю очень похожа на того устаревшего льва, которого приходит бить осел.[35] Все те, которые в пылу первого и приятной теплоте второго визита оставались не замеченными мною, в третий раз убивали меня своими разговорами, нелепыми вопросами, неприятным и смешным вниманием, и все это с самым лучшим намерением занять меня, потому что обязательные хозяева, расточавшие мне ласки свои в первые два посещения, в третье совсем и не видали уже меня.

«Куда же вы уходите? Ужинайте здесь!» — «Вы все едете на бал, с кем же я останусь?» — «Дома остается губернатор, гувернантка и Леночка».[36] Это сказали мне в том доме, в котором в первое посещение подводили каждого гостя и гостью, позначительнее других, знакомиться со мною.

Я, право, боюсь помешаться в уме от этих третьих посещений! Какая причина такому изменению? Почему все, что я говорю в первое посещение, подает им выгодное мнение об уме моем? Почему так много разговаривают, так много ласкают, так много знакомят со мною во второе посещение? Почему все исчезает невозвратно в третье?

«Ах, боже мой, ни двух минут не могу я!» — «Мне надобна одна». Так встретил меня генерал Н. Н., и так отвечала я, не показав вида того, что почувствовала при этом предуведомлении, так неуместном и так мало сообразном с его обыкновенною вежливостью. Я в самом деле пробыла у него одну минуту и ушла.

Нрав мой начинает портиться от всего, что я испытываю здесь; мне пришлось узнать очень не вовремя, что для корыстолюбия и эгоизма людей нет ничего святого; я продала книги свои за самую умеренную цену, но и той была рада, как золотому руднику, и тою была обязана бескорыстию С-на,[37] потому что я отдала б и еще дешевле: я боялась, чтоб мне не пришлось топить камин моими Записками.