Мария Семёнова - Джокер

• Название: Джокер
• Автор: Мария Семёнова
• Издательство: Азбука-классика
• Жанр: Ужасы и Мистика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9985-0067-1

Что может быть общего у разжалованного подполковника ФСБ, писателя и профессионального киллера? Судьба сталкивает Оксану Варенцову, Олега Краева и Семена Песцова в одном из райцентров Ленинградской области — городке под названием Пещёрка, расположенном у края необозримых болот. Вскоре выясняется, что там, среди малоисследованных топей, творится нечто труднообъяснимое, но поистине судьбоносное, о чем местные жители знают, конечно, больше приезжих, но предпочитают держать язык за зубами… Мало того, скромная российская Пещёрка вдруг оказывается в фокусе интересов мистических личностей со всего света — тех, что движутся в потоке человеческой истории, словно геймеры по уровням компьютерной игры… Волей-неволей в эту игру включаются и наши герои. Кто-то пытается избыть личную драму, кто-то тянется к исторической памяти своей семьи и страны, а кто-то силится разгадать правила игры и всерьез обдумывает перспективу конца света, вроде бы обещанного человечеству на 2012 год.

А времени остается все меньше…

---

— Ну всё, болезный. Хорош рассиживаться, выходим, — почти сразу раздался в темноте голос Никиты.

Краев отнял ладони, замычал, кое-как разлепил глаза, поднялся, медленно вышел из сараюшки, сощурился на солнечный свет…

И от изумления забыл даже про боль. Кажется, теми же остались только деревья близко подступившего леса. Громадные, мощные, кряжистые, способные припомнить не только Великую Отечественную, но и… ох, страшно даже подумать что. Слева, где полагалось быть топям, поблёскивало огромное озеро, из него в просторную реку бежала искрящаяся протока, а на горушке виднелся крепкий, добротный, посеребрённый временем деревянный забор. Над ним вился дым, долетал запах гари и слышался размеренный тяжёлый звон, словно кувалдой по рельсу.

Уж не тот ли самый колокол, который то ли слышал, то ли не слышал Краев, стоя на судьбоносном мосту…

Он рад был бы спрятаться от слишком громкого звука, но заторопившийся Никита поймал его за руку и потащил прямо туда. Пришлось в очередной раз стиснуть зубы и ковылять, ковылять… А впрочем, его вели не к воротам в заборе, а несколько в сторону туда, где стена леса распахивалась к озёрному берегу. Там, у самой воды, притулилась избушка-не избушка — сруб «в лапу», с крышей из дёрна и крохотным узким оконцем, задвинутым особой дощечкой. Баня! Что ни есть натуральная, со вкусом и размахом протопленная по-чёрному… Даже в предбаннике едва живому Краеву тотчас показалось, что он всё-таки застрелился и, как положено самоубийце, угодил прямёхонько в ад. Только не на сковородку, а скорее в кастрюлю. Верней, в скороварку.

— Распрягайся и заходи. Внутри — лягай сразу, — дал последнюю «овцу»[39] блаженный Никита и выскочил на свежий воздух, а Краев, наконец-то оставленный в покое, с трудом поборол искушение лечь прямо здесь, свернуться зародышем и умереть. На автопилоте скинул с себя барахло, вслепую нащупал низкую дверь… упал на полок…

Ему было даже не особенно интересно, что ждало его дальше. Ну, появятся сейчас черти, подумаешь, эка важность. Ну, сожрут его, сварят, изжарят, четвертуют, смелют на фарш… Плевать, уже совсем не страшно, скорей бы только всё кончилось.

А потом в парном скороварочном полумраке он вдруг увидел Оксану. «Ох! Трусы-то надо было оставить…» — мелькнула идиотская мысль. Гэбэшница Оксана стояла босая и простоволосая, в короткой рубахе по колено. Да не в развратной какой импортной комбинашке — рубаха, прилипшая к телу, была из домотканой холстины, до изумления целомудренная и строгая.

«Глюки, — очень тихо подумал Краев. — Если это ад, то откуда она здесь взялась?..»

Он глупо улыбнулся и всё-таки собрался всерьёз помереть, но тут наваждение подошло вплотную, уставилось в глаза и, не обращая внимания на его беспомощную наготу, положило на лоб не по-женски сильную руку… А потом Оксана принялась мять, ощупывать, выглаживать, простукивать больную голову, будто проверяя на спелость арбуз. Казалось, её пальцы залезали внутрь, бережно касались мозга, что-то там выискивали… а найдя — выковыривали, выдирали, выкручивали без всякой пощады.

И всё это молча, сосредоточенно, страшно, с гримасой жуткого напряжения на губах…

А уж больно-то как…

«Привет, Оксана», — хотел было он сказать в момент просветления, но губы не подчинились. Тело больше не принадлежало ему, чужая незримая воля держала его, как в сетях. Краев мог только думать и наблюдать — да и то еле-еле.

В какой-то момент он увидел вдруг у Оксаны на груди родинку и сумел даже обрадоваться. Хотя от боли толком не понимал, как ещё жив.

— Сядь! — точно хлыстом стегнул повелительный окрик.

Краев с хрустом сжал зубы, подчинился, близко увидел её лицо и понял, что это была всё-таки не Оксана. Вернее, Оксана, но… в некоторой другой ипостаси. Такой она могла бы стать, живи она не в душной цивилизации, а лет этак тысячу с лишком назад. Не подполковник Варенцова, а ведьма, лесная воительница, жрица древних Богов. Необузданная, естественная и невыразимо прекрасная…

И всё равно — такая знакомая и родная…

— Замри! — последовала новая команда, чужие пальцы отпустили измученный мозг… и на несчастную голову Краева стали намазывать какую-то слизь. Обжигающе горячую, неописуемо вонючую.

Щедро, от души — деревянной лопаточкой из глиняного горшка. Слизь пенилась, пузырилась, исходила вонью и… быстро застывала, как гипс.

Когда незатронутыми остались только глаза, Оксана перестала намазывать и низким распевным голосом завела:

Во чистом поли-и-и лежит камниш-ш-шо…
На камниш-ше том рыжий котиш-ш-шо…
Котиш-шо вот с таким большущим зубиш-ш-шом…
Вот с таким железным когтиш-ш-шом…
Он кусат Олегов мозог и прикусыва-а-ат…
Злую болесть из него выцарапыва-а-ат…
Чтобы не болел, не щемил, не дави-и-ил…
Ни в костях, ни в суставах, ни в белам теле…
Сгинь, хворь, зараза, немощь, болесть-болезнь!
Ты повыйди, повысыпи из костей, из мозог,
из могучих жил!
Не ной, не боли, навсегда заживи!!!

Под эту дивную музыку колтун на голове у Краева окончательно схватился. Череп стиснуло с неистовой силой, стало понятно, как чувствовали себя жертвы отцов-инквизиторов, когда им зажимали головы в специально разработанные тиски.

— Выходь, — без передыху направили его вон из баньки, босого, в чем мама родила, заставили взглянуть на дно колодца. — А ну, на колени!

Так называемый колодец представлял собой глубокую яму с жижей на дне. Причем, судя по чавкающей грязи под коленями, вырыли ямину совсем недавно.

«Сейчас башку рубить будут…» — с беспредельным облегчением решил Олег, однако вместо ножа по шее ему приложились опять же по голове — чем-то тупым, зато весьма с душой. Так, что бетонная короста хрустнула, как яичная скорлупа, и кусками осыпалась в жижу на дно колодца. Осыпалась, кстати, вместе с волосами — да фиг-то с ними, слава Богу, что не с ушами…

«…А хотя бы и с ушами», — изумлённо осознал он спустя ещё миг. Ибо дело определённо того стоило. Боль ушла, и чувствовалось — насовсем. Краев робко прислушался к себе, начиная понимать, что всё же не умер, и не решаясь как следует поверить проснувшемуся желанию жить.

— На дне хворь твоя, — ожгла его взглядом Оксана. — Ладнее закопаешь — счастливей проживёшь. Уразумел?

То ли улыбнулась, то ли оскалилась, вымотанная тяжёлой работой… Повернулась и пошла прочь, не дожидаясь ответа, крепкая, широкобёдрая, мать, возлюбленная, жена… Не какая-нибудь бледная немочь с подиума, жертва голодного обморока. Настоящая женщина…

— Спасибо, — просипел Краев уже ей в спину и так и не понял, услышала ли она. Наверное, не ждала благодарности…

Лопаты, кстати, никто ему не дал. Осмотревшись, Олег понял, что так было надо по правилам древнего культа, и, не поднимаясь с колен, принялся закапывать свою болезнь прямо ладонями. На него ещё накатывала тошнотворная слабость, но она не имела никакого значения. Сейчас он был готов с удовольствием затрамбовывать «злокачественную неоперабельную» не то что в мягкий грунт — валунами её заваливать, проклятую, чтобы не вернулась… Засыпал с горкой, долго топтал ногами, поискал осиновый кол, не нашёл и приволок с озёрного берега увесистый, еле-еле поднять, валунок…

Он как раз устанавливал его на «могиле», когда из лесу появился блаженный. С просветлением на одухотворённом лице и с пластиковыми пакетами в обеих руках.

— Ну что, никак управился, паря? — деловито спросил он у голого и грязного Краева и похвалил: — Молодец. А я, вишь, боровичков подсобрал, что, думаю, зря время терять… Ну всё, хватай одёжку, домой пора. А то, смотри, кое-кто нам не рад…

Краев сощурился против солнца и на другом берегу озера увидел троих всадников. Всадники в полной мере соответствовали домотканой рубахе здешней ипостаси Оксаны — в бронях, с копьями, при щитах и мечах… и, что характерно, ничуть не походили на ряженых ролевиков.

Спустя несколько секунд Краев осознал, что вполне отчётливо различает их без всяких очков — это на таком-то расстоянии? Ну, чудеса…

Впрочем, со вкусом поудивляться было некогда. Олег кинулся сперва в предбанник, потом, на ходу впрыгивая в одежду, — следом за блаженным, успевшим уйти довольно далеко вперёд. Вместе они нырнули в мышиную полутьму знакомой сараюшки, а когда снова вышли на свежий воздух, окружающий мир вернулся к прежнему состоянию. Родная вонючая бузина, привычная российская разруха…

— А скажи мне, Никита, — вздохнул полной грудью Краев, — ведь мы с тобой… мы были с тобой сейчас…

Писатель, писатель, а слов форменным образом не хватало.

— Э, мил человек, больно прыткий ты, — усмехнулся блаженный. — Привык в своих книжках-то мечтать. Никуда мы с тобой особо не уходили, так, одним глазком за край заглянули. На-кось, боровичков возьми… — И Никита щедро отдал ему один пакет. — С лучком пожаришь, с картохой. Теперь можешь и под водочку… «Кристалл» только не пей. Гадость, по себе знаю.