Федерико Андахази - Город еретиков

• Название: Город еретиков
• Автор: Федерико Андахази
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-699-20887-6

В романе «Город еретиков» писатель-провокатор предлагает свою, скандальную трактовку событий, которые происходили несколько веков назад, когда в средневековой Европе появилась одна из самых главных святынь для всех христиан — Туринская плащаница.

Герцог де Шарни одержим идеей постройки самой посещаемой во Франции церкви. Его дочь живет одной мечтой — вновь соединиться со своим возлюбленным. Но чтобы вернуть любовь монаха-августинца, нужно построить Город еретиков. А чтобы создать величайшую в христианском мире подделку, нужно пролить кровь...

---

Аурелио, не считайте, что вы добродетельны, раз вы ревностно соблюдаете закон. Закон — он в вашем сердце, он нигде не записан. И то, что вы почитаете благим, таковым и будет — если это ваше убеждение, а не потому, что закон это позволяет или осуждает. И будет столько же законов, сколько есть на свете людей. И вот еще что говорит Павел в своем Послании к Римлянам в отношении закона и соблюдения поста:

14:2. Ибо иной уверен, что можно есть все, а немощный ест овощи.

14:3. Кто ест, не уничижай того, кто не ест; и кто не ест, не осуждай того, кто ест, потому что Бог принял его.

И никто не имеет права судить своего ближнего, если каждый убежден, что поступает правильно. И никто не может научить нас, что правильно, а что нет, — ведь такая уверенность заложена в нашем сердце, и никто, кроме Господа, не знает, творим ли мы добро или зло.

14:4. Кто ты, осуждающий чужого раба? Перед своим Господом стоит он или падает. И будет восставлен, ибо силен Бог восставить его.

14:5. Иной отличает день от дня, а другой судит о всяком дне равно. Всякий поступай по удостоверению своего ума.

Вот как нам следует жить, и, надеюсь, именно так когда-нибудь станет жить человечество: не привязывая себя к закону и в согласии лишь с тем, что говорит его собственное разумение. Неужели то, что я говорю, похоже на ересь? Как смогут меня осудить учителя Церкви, если я утверждаю, что не нуждаюсь в том, чтобы Их Преосвященства указывали мне, что есть добро, а что есть зло? Не сомневаюсь, что они отправили бы на костер и самого святого Павла, поскольку этот апостол утверждал:

14:13. Не станем же более судить друг друга, а лучше судите о том, как бы не подавать брату случая к преткновению или соблазну.

14:14. Я знаю и уверен в Господе Иисусе, что нет ничего в себе самом нечистого; только почитающему что-либо нечистым, тому нечисто.

Аурелио, я говорю вам это на случай, если в вашем сердце останется какое-то сомнение: я люблю вас так же, как и в тот день, когда вручила вам свое тело и свою душу. И я не считаю свой поступок нечистым. В самых глубинах своей души я знаю, что моя любовь — это самое чистое, что живет в моем сердце. Если вы, в самом своем заветном из тайников души, полагаете, что воспоминание обо мне вам отвратительно, я никогда больше не стану вам писать. Однако я убеждена, что это не так.

28

Герцог не осмеливался прикоснуться к бумаге, на поверхности которой чудесным образом появился лик Иисуса Христа. Жоффруа де Шарни простерся навзничь перед ножками стола, трижды перекрестился и возвел взгляд к небесам, словно в поисках объяснения.

— Спасибо, Господи, — повторял он раз за разом, стоя на коленях на полу, не в силах окончательно поверить в происшедшее.

Но неожиданно герцогу стало страшно. У него появилось тревожное подозрение, что, быть может, он начисто утратил рассудок; а вдруг, подумал он, усталость после стольких бессонных ночей и его постоянные размышления только лишь о плащаницах, покровах, платках и всякого рода чудесных изображениях лишили его здравого разумения и у него появились галлюцинации? Жоффруа де Шарни снова взглянул на лист бумаги — да, действительно, там было совершенное изображение Спасителя. Хотя "совершенное" — это не самое подходящее слово. Было в этом рисунке что-то странное, отличавшее его от всех привычных изображений и придававшее ему сверхъестественный характер, хотя герцогу и не удавалось уловить, в чем именно здесь дело. И тогда Жоффруа де Шарни взял бумагу со стола — и чуть не помер от разочарования. Его душе так хотелось верить в чудесное запечатление Лика Божьего, что герцог не обратил внимания на собственную свою уловку. Увидев под листом бумаги большую монету, он все понял. Изображение проступило на листе из-за случайного трения уголька о выпуклую поверхность монеты. Герцог не заметил, что золотой solidus попал под бумагу и послужил печаткой — подобным образом, только наоборот, изготавливают гравюры. Solidus неожиданно послужил барельефом, который — под давлением угля о бумагу — перевел на нее фигуру Пантократора с монеты. Сначала герцог де Шарни сильно расстроился, осознав, что никакого чуда не произошло; но все-таки, заново рассмотрев изображение, он подумал, что, как бы то ни было, на рисунок стоило обратить пристальное внимание. Странность этого лица заключалась в том, что — в отличие от привычных портретов — вся фигура была нарисована одним цветом — цветом угля, но то, что должно было выглядеть черным, выглядело белым, и наоборот. Эта особенность придавала изображению неожиданную неправильность, что соответствовало представлению о чуде как о чем-то отличном от привычного порядка вещей. И тогда герцога снова охватило возбуждение: если этому рисунку удалось перехитрить его проницательные глаза и заставить поверить, что здесь не обошлось без божественного вмешательства, значит, художник, который использует такую же технику с опытностью, мастерством и знанием дела, сумеет обмануть самый искушенный взгляд и самый скептический ум.

Холодный ветер ворвался сквозь окошечко в комнату, затрепетало пламя свечи, озарявшее изнуренное лицо Жоффруа де Шарни. Это предвестье большой бури оторвало герцога от его благостных мечтаний. Стояла уже глухая ночь. Тяжкий труд наконец-то оказался вознагражден: теперь герцог знал, как будет выглядеть Христос на его плащанице. Фигура Вседержителя с монеты, случайно отпечатавшаяся на бумаге, производила ошеломляющее впечатление. Художнику оставалось только воспроизвести это изображение в человеческий рост; не хватало только полотнища и, разумеется, модели, которая заменит собой solidus. Полотно герцог приобрел у венецианского торговца тканями. Что касается второго необходимого элемента, у герцога уже были идеи, как и где его раздобыть.

Жоффруа де Шарни заснул в убеждении, что Бог на его стороне: если рисунок, отпечатавшийся на бумаге, и не был чудом, то по крайней мере без откровения здесь не обошлось.

29

Труа, 1348 год

Из переписки, связывавшей Кристину и Аурелио, возникло обширное и неожиданное литературное произведение, составленное не только из писем, которые были отправлены по назначению. У Кристины со временем накопились сотни писем, которые она так и не послала Аурелио. Без ведома девушки — и даже в чем-то против ее воли — ее записки превратились в книгу или, если выражаться совсем точно, в две книги, хотя вначале она ни к чему подобному не стремилась. Потратив на писание большую часть ночи, Кристина перед рассветом пробиралась в библиотеку и прятала плоды своей работы на одной из самых верхних полок, укрывая свои рукописи среди множества других. Однажды девушке показалось, что бумаги размещены не в том порядке, в каком она их оставила. Но она подумала, что, должно быть, это ложное ощущение, следствие крайней усталости. С другой стороны, рассуждала Кристина, никто ее ни в чем не обвинял, а это означает, что настоятельнице ничего не известно о ее еретических писаниях. Молодая монахиня не придавала этому происшествию никакого значения, пока оно не повторилось еще раз; однажды у Кристины снова возникло смутное ощущение, что кое-какие бумаги находятся не на своем месте — а если на своем, то лишь потому, что кто-то постарался замаскировать свое вторжение. Первым побуждением Кристины было немедленно забрать из библиотеки все свои бумаги и поискать для них другое укрытие. Однако потом девушка подумала, что если кто-то читал ее записи, то, куда бы она их ни перепрятала, все равно ее уже ожидают серьезные проблемы. Ей нужно было выяснить, открылся ли ее опасный секрет чьему-то нескромному взгляду на самом деле или все это не больше чем необоснованное подозрение. И тогда на следующее утро, снова просидев целую ночь над своими записями, Кристина добавила в тайник новую партию страниц, проложив между ними тонкую нитку и собственный волос. Теперь оставалось только ждать. С другой стороны, Кристина не замечала, чтобы мать Мишель как-то переменила к ней свое отношение. У Кристины не было особой близости с ее сестрами по монастырю, но в этот день ей стало казаться, что некоторые из них ее избегают, словно бы стремятся не встречаться с ней взглядами и не допускать разговоров. Девушке стало страшно. Она дожидалась ночи с нетерпением — и в то же время, противореча сама себе, желала, чтобы день никогда не закончился. После ужина она удалилась в свою комнату. Кристина, как и всегда, попыталась продолжать свои записи, однако от волнения руки ее дрожали и она не могла сосредоточиться ни на какой мысли. Девушка металась в стенах своей крохотной кельи, словно зверь в клетке, а время как будто бы отказывалось двигаться. Кристина попыталась заснуть, но сердце ее билось с такой силой, точно кто-то ее постоянно трясет, лишь бы не дать смежить веки. Когда наконец-то забрезжил рассвет, она поспешно, но скрытно направилась к библиотеке. Сначала Кристина осторожно заглянула внутрь; никого там не обнаружив, она вошла. Проверила полку — ее рукописи лежали на месте. Их действительно сложно было отличить от других, да и добраться до них было не просто. И тогда Кристина решила, что беспокоилась напрасно. Неожиданно успокоившись, она приставила к шкафу лестницу и поднялась к сумрачным высотам под самым потолком. Когда бумаги оказались у нее в руках, девушка с ужасом обнаружила, что ни волоса, ни нитки в бумагах нет.