Далия Трускиновская - Деревянная грамота

• Название: Деревянная грамота
• Автор: Далия Трускиновская
• Жанр: Исторический детектив
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00444-1

Москва в середине семнадцатого века — целый мир, где всего с избытком: и праздников, и тайн, и пылкой любви, и коварства соперников, и мужества, и находчивости. Лихие конюхи с Аргамачьих конюшен — Тимофей, Богдаш, Семейка и Данила, — выполняя распоряжение дьяка Приказа тайных дел Башмакова, ищут загадочную деревянную грамоту.

Как всегда, у них есть соперники — подьячие Земского приказа. Засады и погони, военные хитрости и роковые ошибки, мертвые тела и хитроумные влюбленные, секреты кулачных бойцов и искусство скоморохов — все сплелось вокруг грамоты. Что же это за диковина? Кому она принадлежит? Предателю, торгующему секретами Приказа тайных дел? Книжникам, собирающим редкости? Или людям, хранящим давние заветы предков?

Цикл исторических детективов известной рижской писательницы Далии Трускиновской о государевых конюхах продолжает роман «Деревянная грамота», где мы вновь встречаемся с героями «Заколдованной душегреи» и «Кровавого жемчуга».

---

— Да ты и послушаешь! Я-то знаю, какую хворобу тебе с самого Рождества лечат, никак вылечить не могут! Гляди — такого сейчас скажу, что и вовсе с той хворобой сладу не будет!

— Да ну тебя! — стрелец даже отступил на два шага, крестясь. — Да воскреснет Бог и да расточатся врази его!.. Пошли отсюда, Степа!

— Уйти нетрудно, а только понадобится нам этот Ивашка Шепоткин, придем мы за ним — а его-то и нет!

Ивашка стал клясться и божиться, что никуда не денется, Марфица вышла из-за занавески, припала к мужу и своих криков добавила.

Наконец Стенька потребовал от Ивашки крест целовать, что будет сидеть сиднем на Волхонке. Тот было заартачился, да женка, торопясь заняться своим лекарским делом, выступила на стороне правосудия.

С тем Стенька вместе с приставами да со стрельцом убрался восвояси.

И уж так гордо он вышагивал во главе своего отряда, грудь выкатив, чтобы заветные красные буквы всякий встречний видел и уступал дорогу государевым служилым людям, когда к Ивашке направлялся! А как от того треклятого Ивашки возвращались — так впереди-то Трофимка Баламошный выступал, Стенька понуро сзади плелся.

На душе у него было хмуро еще и вот почему.

В сенях его задержала чересчур много о себе возомнившая женка.

— Ты, молодец, за деревянной грамотой не гоняйся. Как она появилась ни с того ни с сего, так и исчезнет, и никто ее больше не увидит. И Земскому приказу до нее дела нет.

— А ты почем знаешь?

В сенях было темно, и прочитать по Стенькиной роже, какое у него вдруг возникло гнусное намерение, женка не могла. Однако ж как-то она все уразумела.

— Ты думаешь, коли меня сейчас допросить да дыбой припугнуть, то я тебе все про ту грамоту и выскажу? Не трать времени — пуганая! А коли упорствовать станешь — глаза тебе отведу да и уйду из Хамовников, Москва велика!

— Москва велика, а вот пойду на Варварский крестец, где все корневщицы да ворожейки собираются, и живо мне расскажут, куда ты запропастилась! щегольнув своим знанием жизни, отвечал Стенька.

— А не скажут! Побоятся рассердить Устинью Кореленку! — она негромко рассмеялась. — Вот так меня и кличут — Кореленка! Запомни, молодец, может, когда и пригожусь! А теперь ступай, догоняй!

— Так что ж это за грамота?

— Не твоего ума дело. Она уже сколько-то людей погубила и еще не одного погубит, а потом и сама на долгие годы пропадет. Ступай, ступай! Те, кого она губит, сами своей погибели ищут!

С тем и вытолкала из сеней…

Шагая следом за приставами и стрельцом, Стенька обдумывал дальнейшие ходы. Теперь нужно было доложить подьячим, что Нечай пропал, а придется искать купца Перфилия Рудакова, который, судя по всему, и собирался показывать парню деревянную грамоту.

Навстречу ярыжке с приказного крыльца сбежал сослуживец, ярыжка Захар.

— Где тебя носит! — крикнул он. — Тут у нас такое делается! Меня за тобой посылали — так за тобой с собаками не угонишься!

— А что стряслось?

— Мертвое тело пропало!

— Какое еще тело?

— Да парнишка тот! Приходили какие-то два человека, смотрителя, Федотку, по башке треснули да и вынесли тело в рогожке! И поминай как звали!

* * *

— Данила! Выгляни-ка, свет!

— Тут по твою душу!

— Принарядись-ка!

— Личико умой!

— Кудерьки расчеши да пригладь!

Недоумевая, с чего бы товарищи его зовут так несуразно, Данила как был, со скребницей и щеткой, вышел из стойла, где наводил блеск на аргамака Байрамку. Хорош был Байрам, по-своему разговорчив — всяко умел показать, чего ему надобно. Данила уже мечтал, как он летом, когда многих аргамаков уведут туда, где будет угодно поселиться государю, выпросит у старших позволения хоть раз проездить этого красавца, испытать его резвость и понятливость!

— Да пригладь космы-то! — прикрикнул на него Тимофей, причем не шутя. — У тебя, поди, полная башка конской шерсти и всякой дряни! Гляди на аркане в баню сволоку!

— Дьяк, что ли, ко мне пожаловал? — спросил Данила, положив щетку со скребницей на узкую лавочку и обеими грязными руками обжимая на голове свои легкие пушистые волосы, норовящие закурчавиться на висках.

Раздался дружный хохот.

— Какой там дьяк? Девка! Невеличка, белоличка, собой круглоличка!

Данила побежал по проходу, в одной рубахе выскочил из конюшни.

Снаружи его ждала Авдотьица.

— Я все делала, как ты велел, — зашептала быстро. — Каждое утречко в ту проклятую избу бегала! Я свои денежки отработала!

Она приклонила голову к самому его уху.

— Забрали парнишечку-то!

— Кто забрал? Когда? — от такой новости Данила двумя руками вцепился девке в рукав шубы.

— Да сегодня утром же!

Парень посмотрел на небо — было близко к полудню.

— И ты только сейчас до меня добралась?!.

— С тебя причитается, куманек. Я на извозчика протратилась да на службишке своей не показалась, придется там кому следует барашка в бумажке поднести.

— С какой такой радости? — Данила все еще был возмущен.

— А с такой, что я тех людей-то выследила!

— Каких еще людей?

— Которые парнишечку забрали!

Данила даже шарахнулся от Авдотьицы. А она стояла довольная, веселая, чающая немалой платы за такой подвиг.

— Сказывай! — на радостях не замечая морозца, потребовал Данила.

— А что сказывать-то? Я, как всегда, к смотрителю — мол, мой-то не появлялся? Он мне — да Бог с тобой, девка, что это тебе в голову взбрело раньше смерти его хоронить?! Жив твой, приютился где-то, может, сманили его, с купцами уехал, может, у товарища какого живет, много ли места парнишке надобно? Сама же, мол, говорила, что мать у него пьющая, вот он и сбежал…

— Ты мне про тех людей говори!

— А те люди тут и появились! Они ему не родные, родные реветь бы кинулись, крик бы подняли. А эти его оглядели, переглянулись, один другому и говорит: ну, точно — он! И перекрестились оба.

— Так что ж это был за парнишка?

— А ты слушай! Смотритель — к ним: забирать, что ли, будете? Так я, сказывает, знать должен, кто он таков и кто вы таковы. И в Земском приказе от вас сказку отберут — точно ли ваш парнишка. Тут они вдругорядь переглянулись. И говорят смотрителю — ну, пошли, что ли, в Земский приказ? И вышли…

— А ты?

— А я, не будь дура, тут же за ними и выскочила. Мне же еще извозчика нанять следовало! Побежала я к Никольской, их там много ездит, и с одним сговорилась.

Тут Авдотьица замолчала.

— Дальше-то что? — не выдержал Данила.

— Поиздержалась я на извозчика-то, — сообщила она. — На Волхонку выехали, встал — деньгу ему плати! Заплатила, дальше едем. На Остоженку свернули, сколько-то проехали — встал! Опять деньгу плати!

— А чего тебя туда понесло?

— Так я же за парнишечкой следом ехала!

Тут только до Данилы дошло, что зазорная девка Авдотьица обставила, похоже, и Земский приказ, и конюхов, имеющих тайное поручение от дьяка Башмакова.

— Пока я с извозчиком сряжалась, они-то, те двое, в избу вернулись, завернули парнишечку в рогожу да и вынесли скорехонько. А сани их неподалеку ждали. Они и покатили, я — следом.

— Так куда ж они прикатили? — заорал Данила.

— Так я ж тебе толкую — на извозчика поиздержалась!

В девкиных глазах было такое лукавство с нахальством пополам — Данила дара речи лишился.

— Ты что же, думаешь, я лошадей чистить иду — кошель с собой беру? спросил он. — Вернутся к тебе твои денежки! Подожди тут!

Он вошел в конюшенное строение и принялся звать Тимофея.

Тот отозвался не сразу — опять возился со слюдой. Данила пошел на голос.

— Авдотьица-то выследила, куда парнишку мертвого увезли, — сказал он товарищу. — И денег просит. Раньше-то я ей за каждый поход в избу платил. А теперь четырьмя деньгами не отделаюсь.

— Вот гривенник, — Тимофей полез за пазуху, достал кошель, где у него, завернулая отдельно, хранилась уже пущенная в размен башмаковская полтина. — Хватит ей, как полагаешь?

— Не хватит — добавлю.

— Ушлая девка! Так ты сейчас туда отправишься?

— А ты полагаешь, что один только Богдаш на верном пути стоит?

Желвак охаживал красивую женку по всем правилам — добивался тайного свидания. И она вроде была не прочь. Говорила даже, что есть на задворках печатни подходящее местечко, да слишком много шуму поднято из-за неведомых злодеев, всюду слоняются стрельцы и приказные. Богдаш осторожно выспрашивал — что за шум, имеет ли основание, и не Арсений ли Грек, еретик ведомый, тому виной. Женка сперва про Грека толковать не желала, видать, не по душе он ей пришелся, но при следующей встрече Богдаш ее улестил сообщила, что еретик больше всех переполохом озабочен и странные речи ведет с работниками, вроде как хочет иного о чем-то просить, да не решается.

Всякий раз, пересказывая бабьи слова, Богдаш прибавлял — «по ее дурьему разумению», а Тимофей согласно кивал. И точно — дурой нужно быть, чтобы в такое смутное для Печатного двора время все тайны случайному молодцу выбалтывать…