Мария Сосновских - Переселенцы

• Название: Переселенцы
• Автор: Мария Сосновских
• Издательство: Издательский дом "Печатный вал"
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-91342-009-1

ББК

С 77

Сосновских М.П.

С 77 Переселенцы. Документальная повесть. – Ирбит: ИД «Печатный вал», 2009. – … с.

ISBN 978-5-91342-009-1

Документальная повесть Марии Панфиловны Сосновских рассказывает о жизни в Центральном Зауралье в XVIII-XIX веках выходцев из Новгородской губернии.

Для широкого круга читателей.

ISBN 978-5-91342-009-1

© Сосновских М.П., 2009

© ИД «Печатный вал», оформление, 2009

---

Теперь Марина уже сама не могла дождаться свадьбы, чтобы после нее навсегда уехать из Вагановой. Она уже давно поняла, что у нее нет никакого выхода, кроме как выйти замуж за богатого старика: ее, бесприданницу, и последний батрак замуж не взял бы…

– Ну што, Степан Василич, скоро ли Марину взамуж выдашь? – то и дело спрашивали Степана вагановские жители.

– Скоро уж! А после свадьбы и сам с семьей думаю переехать в Прядеину. Вишь, жить зовет меня к себе Елпанов-то! Переезжайте, говорит, Степан Васильевич, будет тебе в Вагановой жить-мучиться. Дом, говорит, у меня большой, места всем хватит!

Вагановцы слушали, усмехались, а потом говорили меж собой:

– Че-то не верится… Степка и соврет – недорого возьмет!

– Да неужто Елпанов-то из ума выжил?!

А Степан гоголем ходил по деревне в новых броднях, подаренных Иваном Петровичем. Своей рваной шапки он ни перед кем теперь не ломал и думал неизвестно по поводу кого:

"Н-ну, погодите, канальи! Только сговор пока был, а то ли еще будет, как отдам сестру взамуж да породнюсь с богачом-то Елпановым! Дай Бог в родню к ему влезть, а уж там я сумею выйти в люди! Елпанову уж семьдесят, а два века на земле никто еще не проживал! Наследников нет… Отдаст старик Богу душу, так Маринку я мигом к ногтю прижму… Полным хозяином буду! Эх, вот уж гульнем тогда! На наш век хватит, да еще и останется!".

Свадьба была назначена на последнее воскресенье зимнего мясоеда. Все было готово. Елпанов еще несколько раз до свадьбы наведывался в Ваганову. Он купил Марине отрез кашемира, сам нанял портниху – сшить платье. А белое подвенечное платье из набивного шелка, туфли, купленные в Ирбите, в магазине купца Луканина, вуаль, цветы и золотые кольца ждали своего часа в просторном сундуке дома у Ивана Петровича.

Семидесятилетний Елпанов не хотел лишней огласки своей свадьбы – наоборот, стремился, чтобы она прошла незаметно. Но получилось все не так.

В церкви народу было – не протолкнуться. Иван Петрович нарочно решил опоздать и приехать в церковь, когда народ после обедни уже разойдется по домам. Они с Мариной подъехали чуть ли не крадучись, на одной лошади в кошеве. На козлах сидел управляющий с елпановской заимки Катаев. Иван Петрович вылез из кошевы первым и подал руку невесте. Народ расступился, и пара вошла в церковь.

– Неужто это весь свадебный поезд?! А мы-то ждали… – послышалось из охочей до зрелищ толпы.

– Што он, дурак што ли, в семьдесят-то лет свадебным поездом ехать, с шумом-громом?!

– Кума, а кума! Неужто не врут, што жениху – семьдесят, нипочем бы не дала!

– Вот так старик – на молоденькой девке женится!

– Невеста-то – хоть чья она? Откудова?

– Да говорят – вагановская девка-то. Сирота, Васи Гульного дочка. Летось, говорят, в строке жила у Елпанова. А брат ее Степка Ваганов, он крестный ее, тот нынче у Вершининых на страде в строке робил. Вздорный такой мужичишко и пьяница… Говорят, силой отдал ее за Елпанова-то!

Марина с великим трудом дождалась окончания обряда венчания. И все дальнейшее – переезд свадебным поездом в Прядеину, и сама свадьба прошли как будто в полусне.

Было о чем поговорить старикам в вагановской пожарнице после свадьбы!

– Рано хвастал Степка, что зять его к себе жить зовет… Не то што жить, а и со свадьбы-то в Прядеиной, говорят, он вылетел назавтре же.

– Начал, видно, свои порядки устанавливать, а Елпанов и велел своим людям его вытурить. В богатом-то дому больно много не пошеперишься – это не в своей избушке!

– Да Степке этому до гробовой доски из строку не выбраться! Никудышный мужичошко, бездомовник…. И надо же случиться этакому – с самим Елпановым породниться… Чудеса, да и только!

…Бесконечно тянется льняная нить. Голова становится тяжелой. Клонит в сон. В хорошо протопленной горенке сидят и прядут куделю две женщины – Пия и молодуха Марина. Чадит и потрескивает лучина. Горящие угли падают и с шипением гаснут под светильником в корытце с водой. Монотонно поскрипывает очеп*. Не отрываясь от кудели, Марина ногой покачивает люльку и тихонько напевает: "А уж я коту, коту да за работу заплачу…".

– Ложилась бы ты спать, Марина, – говорит Пия, широко зевая и крестя рот.

– А и то, пожалуй, прилягу, а то Сашенька моя потом уснуть не даст…

Вот уже пошел второй год, как Марина замужем за Елпановым. Она вроде и привыкла к чужому богатому дому, но временами как-то не верилось, что она, законная жена – всему тут хозяйка. Только тогда, когда холодным осенним днем родилась дочь, которую крестили Александрой, Марина стала чувствовать себя смелее и увереннее.

Роды были легкие. Иван Петрович только приехал с заимки, и повитуха Даниловна поздравила его с дочерью. Елпанов ошеломленно застыл. Дочь? Девка? А не сын-наследник?! Повитуха поманила его рукой в спальню, где лежала роженица. Елпанов, большой, грузный и бородатый, шагнул в горенку; щекоча лицо бородищей, поцеловал жену во влажную щеку.

– Добро!.. Спасибо, жена! Лучше б сына… но и пусть живет на свете и растет Александра Ивановна Елпанова!

С рождением дочери Марине стало жить намного веселее. Девочка росла здоровой, крепкой, все время улыбалась и гулила. Глядя на ребенка, Марина забывала обо всем.

Маринина подружка Дунька на лето нанялась к Елпанову в пострадки, и благодаря ей Марина знала все новости родной деревни Вагановой. Дунька рассказывала подружке и о своих сердечных делах.

– Последнее леточко я роблю в строке. Как выйду взамуж за Никишку – на своей земле робить будем. Тятька мне телушку в приданое дать посулил! Он у нас добрый, все для нас старается… Слышу, намеднись говорит матери: "Как Авдотья осенью взамуж пойдет, надо ей как следует приданое справить. И в строке поробила девка, и с ребятами дома вдосталь понянчилась…".

Дунька легко вздыхала, задумывалась, а потом заглядывала в глаза Марине:

– Вот скажи ты мне, Марина, начистоту… Ты теперь шибко богата, а счастлива аль нет?

– Не лезла бы ты в душу мне, подруженька… Какое тут счастье? А богатство мне ни к чему, непривычна я к богатству-то, и наживать его – ну, нет у меня хотенья! Я вот, Дуня, с большой охотой бы теперь с тобой на заимку поехала страдовать, чем дома с Пиюшкой сидеть, да наперед знаю: не отпустит… Шибко мне дома-то тоскливо – ладно, что дочка Сашенька, касатушка моя, есть!

НАЗВАЛИ ЕЕ СУСАННОЙ

О-о-х! Невыносимо тяжело, ломит поясницу, в глазах – разноцветные круги плавают… Предродовые муки начались, когда Марина утром стала кормить работников. Вытащила из печи большой чугун, и что-то оторвалось в низу живота, и по всему телу разлилась боль, а потом навалилась страшная слабость. Марина в изнеможении еле добралась до лавки и кое-как присела. Слава Богу, боль вроде утихать стала…

"О Господи! Что это со мной седни подеялось, уж не час ли мой подходит? – лихорадочно думает Марина, вытирая выступивший на лице пот. – Да вроде рановато еще…".

Они вдвоем с Пией несут рабочим обед на кирпичный завод. Стоит знойный август. Все вокруг сомлело от жестокой жары.

Кое-как помыв после обеда посуду, Марина сказала снохе:

– Пия, пойду я, полежу чуток до управы, неможется что-то…

– О Господи, уж не отходила ли ты? Может, за повитухой сбегать? Даниловна-то дома, поди. В поле, кажись, теперь не ездит – стара уж…

– Не надо повитухи… Потом уж разве, вечером. Как жарко в дому! Пойду я, Пия, в малуху, там хоть попрохладней…

После двух недель несусветной жары полнеба закрыла темно-лиловая туча со свинцовым закрайком. Сверкнула молния, громыхнуло; по дороге, закручивая пыль, поднялись легкие вихорьки, грянул дождь и хлестанул градом величиной в голубиное яйцо. А потом на деревню налетел ураган невиданной силы, с корнем выдиравший тополя и сносивший с изб соломенные и тесовые крыши. От молний было светло. И среди этого светопреставления в елпановском доме, в маленькой горенке мучилась роженица.

Повитуха Даниловна, то и дело крестясь после особо ярких всполохов молнии и оглушительных ударов грома, успокаивала ее:

– Ты не бойся, Маринушка! Первых-то ты ведь хорошо рожала, и теперь, даст Бог, все хорошо обладится…

В горенке было жарко, но как отворить окно в такую жуткую грозу?! Роженица, извиваясь от боли, в кровь искусала губы, стараясь сдержать стоны, но боль была превыше ее сил.

С новым ударом грома дождь хлынул, как из ведра, и как раз в это время приехал до нитки промокший Иван Петрович: он привез с заимки дочерей и служанку. Не успел он выпрячь из коробка лошадь, как в калитку влетел мокрый – мокрей воды – мельник Елизар.

– Беда, батюшка Иван Петрович! Кирга от ливня вздулась, того и гляди, плотину сорвет! Ставень поднимать надо, воду спускать!

– Ну-ка, Елизарушка, быстро зови на подмогу кирпичников!

Мельник убежал, и пока Елпанов надевал азям* и накидывал башлык, прибежало несколько мужиков-кирпичников.