Клавдия Лукашевич - Соня Малых

• Название: Соня Малых
• Автор: Клавдия Лукашевич
• Жанр: Русская классическая проза

Мои дорогие друзья-читатели, вы, конечно, знаете, что жизнь человеческая очень разнообразна, сложна и переменчива. Не для всех проходит она спокойно и счастливо. Судьба часто посылает людям тяжелые испытания. Почти в каждой жизни случаются невзгоды, горести, а в иных даже страдания и мучительные болезни. Но как бы ни была тяжела ниспосланная доля, по моему убеждению, у каждого человека есть святой долг — прожить жизнь трудолюбиво, с пользой для других и себя. Человек должен как можно больше сделать доброго, прекрасного и непременно в чем-нибудь, где-нибудь оставить по себе хотя бы самый маленький светлый след, добрую память на земле. Это есть великое назначение человека, и к этому должны стремиться все люди.

В своих книгах я хотела показать, что ни радость ни горе сплошь не наполняют человеческой жизни — они чередуются, сменяя друг друга, и очень часто сегодня мы не знаем того, что принесет нам завтра. Бывает тяжело, но горе и несчастья проходят бесследно, болезни излечиваются. Дороже всего то, что, часто неожиданно, являются на помощь люди с открытой, любящей душой, с участливым словом привета, с сердечной заботой и лаской, с готовностью научить, помочь, поддержать. В этом есть духовная красота жизни, источник счастья.

Мне кажется, что описание только веселых, радостных картин ненадолго увлечет сердце и ум читателя, между тем, как описание скорби человеческой, мучительной борьбы, тяжелых душевных переживаний глубже запечатлевается в юных сердцах. Страдания учат бороться и терпеть; печаль делает человека вдумчивее, отзывчивее к чужому горю… Мои юные друзья, не бойтесь подойти участливо к страдающему человеку, выслушать внимательно его печальную повесть, облегчить его горе своим состраданием и чем можно помочь. Такое участие и помощь сделают вас сильными, полезными, возвысят в собственном сознании и оставят светлый след для общего блага.

К. Лукашевич

---

— Что же ты молчишь, милая Соня? — спросила ее молодая девушка, приподымая низко опущенную голову девочки. — Я тебя спрашиваю, когда тебе писал папа? Здоров ли он?

— Папа пишет редко, — едва слышно прошептала девочка.

— Я тобой сегодня довольна. Ты хорошо выучила стихи и была внимательна в классе.

Девочка вздрогнула, изумленно подняла голову и посмотрела на учительницу недоверчиво: «Не шутит ли она? Как это она заметила, что она сегодня, действительно, особенно постаралась». Соня вздохнула и опять пожала плечами, казалось, она не доверяла.

Прошло несколько дней, и Соня робко, застенчиво поджидала вместе с другими девочками выхода молодой учительницы из других классов. Она провожала Инну Яковлевну пристально устремленным взглядом, в котором светилось что-то новое для забитой одинокой девочки… Подходить к ней, обнимать и «гулять по коридору», как другие, она не решалась, да и, наверно, ее оттеснили бы подруги. А Инна Яковлевна никогда не забывала посмотреть на Соню сочувственно, сказать ей несколько приветливых слов, спросить ее о чем-нибудь не касающемся института. Иногда она обнимала Соню и вела ее «походить по коридору». Но подруги бывали всегда недовольны и спорили: все хотели быть поближе к любимой учительнице и гулять с ней.

Стала ли Соня лучше? Нет, ею по-прежнему были все недовольны, особенно классная дама. По-прежнему она грубила, ленилась, пачкала платья и тетради и пожимала плечами. Она готовила старательно уроки только для Инны Яковлевны, только ее тетради она старалась держать в порядке. Ей это удавалось с большим трудом; сколько раз она их переписывала, сколько раз обертывала чистой бумагой, переклеивала на них ленточки, картинки.

Девочка стала такая молчаливая и грустная, точно на душе у нее лежало тяжелое горе. От нее нельзя было добиться ни слова… Никто не знал и не мог понять, что она переживает.

Раз вечером, когда воспитанницы в классе готовили к другому дню уроки, а классная дама зачем-то вышла, поручив надзор над порядком Нине Никитиной, одна из девочек, известная насмешница, Валя Зимченко, повернулась на своей парте, долго смотрела на то, что делала Соня Малых. А та старательно несколько раз переписывала какой-то рассказ, он не удавался, она вырывала листы, снова переписывала… При этом тетрадь ее становилась все тоньше и тоньше.

Валя долго насмешливо смотрела на подругу.

— Что это ты, Малых, всю тетрадь исписала? Вот-то смешная! Чем больше пишешь, тем тетрадь у тебя тоньше… Что ты так старательно выводишь?

— Не ваше дело! — отрывисто и резко проговорила Соня Малых.

— А я знаю… Ты для Инны Яковлевны стараешься.

— Вот и не отгадали! Ни для кого я не стараюсь…

— Нет, стараешься… И ленточку ей розовую и картинку прилепила… Я знаю, ты всегда подлизываешься к ней… Только она-то совсем на тебя внимания не обращает… И видит твои хитрости…

Соня сначала побагровела, потом побледнела.

— Врете вы, врете! Вы сами хитрые… Сами подлизываетесь… Так вот же, вот вам!.. Не воображайте! Видели, видели!.. — закричала она и стала рвать тетрадь исступленно и дико…

Казалось, она готова броситься на всех и всех поколотить.

На пороге стояла классная дама.

— Малых! Ты с ума сошла? Что с тобой? Сейчас угомонись!

Соня закричала и заплакала, упав на парту. Она билась головой о стол, колотила ногами и руками. С нею сделался один из ее припадков…

На другой день классная дама с негодованием показала Инне Яковлевне разорванные тетради, объяснила весь ужас поведения Малых и заявила, что она не приготовила урока, и просила взыскать с нее особенно строго.

Соня смотрела на всех сердито, вызывающе и поминутно пожимала плечами. Она была готова на все. Пусть бранят ее, пусть наказывает новая учительница — ей все равно. Прекрасный огонек, что засветился в ее сердце, потушили… Чего же ей ждать еще? Она сделает всем назло…

Инна Яковлевна ни слова не сказала Соне, спрашивала ее, как и всегда, даже пошутила с ней, сказав: «Малых, ты сегодня похожа на сердитую кошечку»…

После урока Инна Яковлевна увела Соню в пустую селюльку[5] и там наедине долго говорила с ней. От времени до времени дверь в селюльку скрипела и выглядывали любопытные головы, которые быстро скрывались.

И что же увидели девочки? Соня, обняв за шею Инну Яковлевну, тихо плакала у нее на груди…

Но это не были жгучие слезы обиды, негодования, злобы… Это были слезы облегчения… Они примиряли, успокаивали исстрадавшееся сердце… Так тихий весенний дождь, падая на жаждущую землю, и живит и радует, питает росточки растения…

А новая учительница гладила девочку по голове и тихо шептала ей что-то на ухо.

На состоявшейся затем вскоре педагогической конференции решено было Соню Малых оставить до окончания года. Ходили слухи, что особенно об этом просила Инна Яковлевна.

VI

Подошло Рождество. Институт взволновала необычная весть: Соня Малых едет на праздник домои. Та самая Соня, к которой никогда никто не приезжал, которую никогда никто не брал к себе, дикарка, нелюбимая всеми Соня, едет домой.

— Ты едешь к папе на Сахалин?

— Это за шесть тысяч верст?

— Как это ты успеешь съездить и вернуться из такой дали? — удивлялись подруги.

— Нет. Я еду не к папе, — отвечала Соня взволнованно.

— Откуда же нашелся у тебя дом? Никогда ты ни к кому не ездила… И вдруг «домой», — расспрашивали ее и интересовались подруги.

«Домой», по школьному выражению, значило просто в отпуск. Оказалось, что Соню брала к себе на праздник новая учительница Инна Яковлевна. А сама виновница необыкновенного события, Соня, летала сияющая, с блестящими глазами, с разгоревшимися щеками и радостно, задыхаясь, говорила всем: «Я еду домой. Да, я еду домой».

— Две недели в уютной маленькой квартире учительницы, где она жила со старушкой теткой, прошли для Сони Малых как чудный волшебный сон. И здесь, в этом сердечном приюте, дикая, нелюбимая девочка узнала много такого, что перевернуло все ее детское миросозерцание.

По утрам старушка тетя будила Соню, ласково поглаживая по голове, по спине…

— Однако, вставай, Сонюшка, уже шанежки да пшеничники испекла… Инночка тебя чай пить дожидается.

Соне так хорошо и отрадно бывало при звуках этого тихого голоса… Что-то новое испытывала она: ее охватывала радость, неизведанное счастье. Ей хотелось плакать, приласкаться к «тете», но она не умела и не знала, как это сделать, и ей совестно бывало за то, что она такая дикая, скучная, неласковая, не такая, как другие.

Много переговорила девочка с Инной Яковлевной и с ее тетей в длинные зимние сибирские вечера.

— С чего ты взяла, что ты злая, ядовитая, лентяйка? — возразила однажды Инна Яковлевна на откровенное признание Сони.

— Так все говорят… Это правда. Я сама это знаю. Я очень злая…

— Пустяки, Соня. Не может быть злым и ядовитым такой маленький, еще не знакомый с жизнью человек, как ты… Не поверю я… Если порою ты и вспылишь, так это со всяким бывает… А в душе у тебя скрыто много хорошего, и все это хорошее явится само собою.

— Я очень неспособная, неряха, все забываю и всегда ленюсь, пачкаю платья, передники и рву тетради, — обвиняла себя девочка.

— И это неправда… Ты девочка умненькая и, если захочешь, то можешь хорошо учиться. Ты всегда отлично мне готовишь уроки. Разве это не так? И я знаю, что из тебя выйдет хорошая, толковая девушка… и что все переменится к лучшему.

— Да, я только и могу для вас готовить уроки… Сначала, еще когда меня привезли, я иногда готовила уроки и другим… Но мне все равно не верили… А теперь я не могу, я все забываю, ничего не понимаю. Мне очень трудно. И я правда всегда злюсь.

— Не говори, Сонюшка, «не могу», — возражала и старушка тетя, подбадривая девочку. — Человек все может, коли захочет… И ты, милушка, наверно захочешь… И будешь хорошо учиться, и перестанешь пачкать платья, и постараешься не сердиться, себя сдерживать… Не правда ли?

— Правда, — тихо отвечала Соня.

Маленькое оскорбленное сердечко, как цветок под вешними лучами солнца, расцветало и оживало. Ободренная задушевными словами своих новых друзей, девочка чувствовала в себе силы и возможность стать лучше.

В эти же тихие вечера Инна Яковлевна часто читала с Соней хорошие книги, помогала ей в уроках. Очень часто девочка рассказывала свою прошлую жизнь, и слушательницы содрогались от этих правдивых рассказов печальной истории.

— Мамы я не помню… Мне было год, когда она умерла. Папа всегда на работе у каторжников. Там очень тяжело и даже страшно, — рассказывала Соня. — Стряпка[6] у нас злющая, пила водку, всегда меня колотила, и я не смела папе жаловаться. Папа бы ее все равно не прогнал: там негде найти другую. И все там такие. Я всегда убегала на улицу и играла с мальчишками, сколько раз ноги и руки отмораживала….