Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

— У визиря достаточно храбрецов, чтобы на сей раз обратить ак-ифляков в бегство. На сей раз, — подчеркнул султан, намекая на то, что Гадымбу представился случай кровью смыть прошлогодний позор. — Скачи обратно, мой Юнис, и передай славному визирю наши слова.

Юнис простерся снова, но в эту минуту, тяжело дыша, в шатер вбежал тучный Махмуд, великий визирь.

— О великий царь! — вскричал он, грузно падая на колени. — Проклятый кяфир ударил по алаям Гадымба! О знамя веры! Наши воины отступают: проклятый кяфир теснит Гадымба!

— Видишь, мой Джованни, эти люди не дадут уже нам сегодня сыграть, — с неудовольствием сказал Мухаммед. — Надо все делать самому, ни на кого в державе нашей нельзя как следует понадеяться. Поеду-ка, погляжу, что натворил еще этот Штефан, дикий князь дикарей ак-ифляков.

Опоясанный саблей Османа, облаченный в сверкающие золотом доспехи и высокий шлем с шишаком, султан Мухаммед Фатих с малой свитой и сотней придворных спахиев выступил из лагеря. Но не успел выехать за частокол, как из-за поворота дороги показались скачущие в беспорядке акинджи Сулеймана Гадымба. Султан остановился, презрительно и грозно щурясь в сторону беглецов. Вскоре появились и верховые куртяне Штефана, с которыми, отступая, яростно рубился турецкий арьегард во главе с самим визирем.

— Виновные в этом позоре получат свое, — негромко сказал султан. — Но это — потом. За ту дерзость воевода ак-ифляков должен быть наказан немедленно, сейчас, иначе мир усомнится в доблести осман. Выводи, мой Махмуд, войско, поднимай всех людей. Начинаем бой, османы, начинаем бой. А победа — в руках аллаха.

12

Было лето от сотворения мира шесть тысяч девятьсот восемьдесят четвертое, согласно летоисчислению христиан — одна тысяча четыреста семьдесят шестое. В сиятельном и знаменитом городе Флоренции блистал веселый двор герцога Лоренцо деи Медичи. Великому Леонардо да Винчи было двадцать три года, Никколо Маккьявелли — четыре, а будущий славнейший рыцарь Франции Пьер Баяр еще только родился и дарил счастливых родителей своими первыми улыбками. Карл Смелый, бургундский герцог, еще громил, непобежденный, своих врагов, а некий Колумб, как объявила потом легенда, едва начинал докучать королю Португалии сумасбродными планами, которые были очень скоро и не без насмешки отвергнуты этим здравомыслящим монахом.

В этот год, в двадцать шестой день месяца июля, в месте, нареченном Белою долиной, великая армия султана Мухаммеда Победоносного разворачивалась для боя с войском князя Штефана, господаря Земли Молдавской.

Выехав со всею свитой и начальниками войск на пригорок, лежавший за ручьем, по ту сторону долины, на краю которой расположился молдавский лагерь, Мухаммед сразу оценил, как разумно выбрал Штефан место, чтобы укрепиться. На лагерь ак-ифляков, в который воевода и его люди успели уже отступить, можно было наступать только в лоб, на довольно узком пространстве; справа и слева местность была густо пересечена сетью нешироких, но довольно глубоких оврагов, густо заросших великих сил осман; о том же, чтобы пустить конницу на противника, укрывшегося за палисадом и рвом, не могло быть и речи, такое гибельное безумство мог себе позволить разве что венгерский король Владислав тридцать два года тому назад, под Варной. Бей Штефан хорошо выбрал место для лагеря; но что могут десять-двенадцать тысяч ак-ифляков против двухсот тысяч закаленных в боях осман!

Султан с гордостью наблюдал за тем, как подходят и занимают указанные им места его прославленные алаи. Хотя жара давала уже себя почувствовать, турки шли бодро, горя отвагой и нетерпением сразиться со своим врагом. Пять сотен конных мунтян, выброшенных вперед, служили зачинщиками и застрельщиками; они уже подскакивали к противнику, пускали в него стрелы, осыпали обидными словами, хорошо понятными обеим сторонам по сходству их наречий. Молдаване отвечали им вяло, словно без охоты, хотя десяток пуль, выпущенных из ручных пищалей, свалило с десяток забияк на землю, и мунтяне откатились назад. За ручьем, однако, строились уже грозные янычарские полки — тридцать тысяч пеших воинов, считавшимися лучшими в мире. Между их алаями нестройными кучками появились безумные в сече монахи-воины — дервиши, сбросившие уже свои серые плащи, готовые в одних рубахах, с одними саблями броситься на ненавистных кяфиров. За ними изготавливались к бою спешенные бешлии — двадцать тысяч отборных бойцов. По дороге проходили азапы — сухопутная и морская пехота, молодые воины, отчаянные в битвах на равнинах и в горах, на зыбких палубах галер, среди прибрежных скал и под стенами штурмуемых крепостей. По бокам пехоты занимали места спахии — на случай бегства врага по открытому месту, где его могла бы настичь молниеносная конница Фатиха.

Упряжки по шесть лошадей притащили и поставили на пригорках, справа и слева от пехоты, тридцать полевых орудий — паранок, за ними — двадцать более крупных и дальнобойных кулеврин — колон-борн, стреляющих ядрами от десяти до почти тридцати фунтов. Их установкой тут же занялись топчии и хумбараджи, большей частью наемные воины-христиане: итальянцы, поляки, венгры и немцы.

Солнце все выше поднималось над рослыми буками и соснами дремучего леса, под которым устроился лагерь бея Штефана, и выступало еще одно преимущество выбора, сделанного непокорным князем: оно слепило Мухаммеда и его армию. Сулейман-визирь, снова понадеявшись на свои силы, слишком поздно известил повелителя правоверных о нападении ак-ифляков, и великое войско начинало теперь страдать от жары. А кяфиров за их валом защищала прохлада близкой чащи, и немалое время, оставшееся до схватки, неверные могли отсиживаться в тени, попивая сладкую воду своих лесных родников.

Врагов очень мало, — думал в это время Мухаммед. — Бея Штефана и его людей сметет первое же мощное движение янычар. И все-таки султан продолжал готовить сражение тщательно, как учил его отец, великий Мурад. Ибо каждая битва — великое дело, доверенное тебе аллахом, и за небрежность и недомыслие в нем всевышний всегда жестоко карал, как был покаран великий Баязет,[89] как сам он без предавал казни своих нерадивых или преступно неудачливых сераскеров.

Мысль султана в нетерпении и с любопытством устремилась к противнику; острый взор полководца напрасно пытался различить упрямого князя в серо-бурой массе его ак-ифляков, покрывшей частокол укрепления в той стороне долины, среди его людей, наблюдающих за приготовлениями осман. Каков он на самом деле, этот Штефан, по рассказам послов — малорослый, благообразный лицом, быстрый в решениях и делах? Как отзовется он, когда увидит, какая сила собрана, чтобы стереть с лица земли его немногочисленное, плохо вооруженное воинство? Покорится Штефан, поцелует золотую туфлю падишаха — лобзают же ее монархи поважнее! — и будет прощен, Мухаммед сам поднимет его с земли, удостоит милостивой беседы. Ведь нет, пожалуй, в этой части света более храброго и искусного воеводы, более весомой и значительной личности. Пожалуй даже — во всей Европе. Но какую казнь придумать для этого упрямца, если не покорится? Мухаммед этого не знал. Ведь это он, жалкий бей крошечного княжества, он один вырвал султана, еще больного, из райских садов его столицы, в жестокую сушь своей враждебной земли. Где его, Завоевателя, не ждали ни добыча, ни слава, — чего уж ждать от убогой страны, от победы над ничтожным врагом!

И все-таки, будем справедливы, усмехнулся про себя Мухаммед. Ради бея Штефана он сегодня сам — на коне и ведет, как бывало, своих воинов в сражение. Благодаря Штефану, ничтожному бею убогого княжества, великий султан Мухаммед, собрав силы и вознеся молитвы аллаху, ныне бодр, заставил отступить проклятую болезнь и ведет свои полки пусть к малой, но все-таки победе.

Застоявшийся аргамак осторожно переступил ногами, и в поле зрения султана попало несколько всадников, державшихся особняком, — молдавских бояр. Их тех, которые перебежали к нему недавно, и их знакомцев и родичей, годами уже обивающих пороги его сановников в Стамбуле. Некоторых из них — Жулю, Нана, Скарлата — Мухаммед знал уже в лицо. Надменные лизоблюды Порты сияли теперь предвкушением близкого торжества. Султан брезгливо отвернулся. Предатели и оборотни, способные в любое мгновение изменить и новому хозяину, в такие дни могли быть полезны, но относиться к ним без презрения он не мог.

Сходные мысли посетили в эту минуту Анджолелло, облаченного в стальной миланский нагрудник под роскошным алым плащом, — наряд попугая был не для боя — и скромно державшегося в задних рядах свиты. Вот они наконец лицом к лицу, — думал молодой итальянец, — этот все еще не понятый им турецкий царь и уж вовсе странный палатин удивительного народа, живущего между Дунаем и древним Тирасом, из-за которого на эллинов набегали когда-то скифы. Во всем мире монархи тратили силы и ум лишь на мелочные козни и споры, на утоление тщеславия и мелкой корысти, пустую и жалкую политику, будто были не императоры и короли, но владельцы меняльных и москательных лавок. И только эти двое поступали как государи, оставаясь для своих народов истинными вождями. Первый вел в наступление свое неисчислимое племя, еще не утратившее порыва недавно пережитого великого переселения с каменистых азиатских плоскогорий. Второй защищал свою землю и свой народ. Был еще один великий, в Московии, — истинный государь, собиравший и укреплявший державу, некогда попранную и разорванную на куски монголами. Но тот был еще далек и не мог вмешаться в события, значение которых станет ясным лишь позднее, может быть, уже после ухода в небытие их участников.