Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

А Штефану некогда было размышлять о грядущем. Штефан-воевода наблюдал за действиями противника и думал о том, чем нужно на них ответить. Перед лагерем, по приказу изменника Лайоты, опять появились мунтянские всадники; гарцуя с вызовом перед самым рвом, мунтяне стреляли из луков, увертывались от ответных стрел, выкрикивали обидные слова. Но вот из-за тына кто-то пальнул из аркебузы, и один из беспокойных соседей Молдовы грохнулся оземь с тревожно заржавшего коня.

— Прикажи, — сказал князь Русичу, — на этих холопов не тратить огня. Огненный бой оставить только для хозяев, с холопов довольно и стрел.

Мунтяне и вправду мельтешили перед лагерем, словно для того, чтобы отвлекать внимание воеводы и его людей от турецких передвижений; вскоре к ним присоединились османы-акинджи. Но Штефан хорошо знал весь набор хитростей, излюбленных войсками разных держав для введения в заблуждение противника. Штефан продолжал следить за главными силами врага, прибывшими на противоположные холмы и заполнившими склоны выше Белой речки, стараясь предугадать, в каком направлении они двинутся на его войско, с какой стороны обрушат на его паланку самый тяжкий удар. Впрочем, он, воевода, заранее позаботился о том, чтобы у султана не было выбора.

И начался между обоими полководцами разговор, неизменно состоящийся во всех сражениях, через головы многотысячных толп. Беседа мысленная, слышимая только ими, но неизбежно влияющая на ход событий.

— В лоб, только в лоб, проклятый царь, — думал Штефан. — Иначе твои головорезы не смогут к нам подойти.

— Знаю, о хитрейший из неверных, — ответствовал праправнук Османа. — Но всею силой моих янычар.

— Это будет стоить им очень дорого, — заметил воевода.

— Но войско мое огромно, и такие потери не в счет, — усмехался в душе султан. — Мы выкурим тебя в два счета, кяфир, из твоего земляного гнезда.

— Это будет не так уж просто, — обещал Штефан-воевода. — А затем вы увязнете в кодрах.

— В твои леса мы не пойдем, не медведи мы и волки, упрямейший из кяфиров, — говорил про себя Мухаммед. — Мы пойдем к твоей столице, утвердимся в твоем дворце, посадим на твой престол Богдана, благонравного и послушного юношу, коего везу с собой, сына убитого тобой князя Петра. Может быть, он Петру и не сын, но это неважно, бояре твоей земли охотно подтвердят его княжеское происхождение и присягнут ему. Бояре твоей земли, о бей ак-ифляков, разумнее тебя и хорошо понимают, где сила, а где слабость, где завтрашний день, а где вчерашний. Твои бояре — со мной, о неразумный бей; простонародье же, под твое знамя собравшееся, не может быть опорой для государя.

— У нас, конечно, тоже есть изменники, — думал Штефан, неведомо для себя отвечая Мухаммеду. — В руках предателей — богатство и сила, у них — свои стяги и четы. Но народ Земли Молдавской — не то бессловесное стадо, к которому ты привык в своих Анатолии и Румелии. Не богатство и знатность превыше всего ценит народ моей земли, а волю свою и честь. А потому будет сражаться, не слушая предателей, с самым могущественным ворогом на свете.

— А станут упорствовать, испытывая терпение наше, люди твоей земли, — продолжал султан, — тогда я превращу ее в пашалык, а всех христиан — в рабов. И будет властвовать над вами мой паша, самый жадный и жестокий среди тех, кто начальствует у меня над войсками и над завоеванными провинциями. Ты этого, видно, хочешь сам, о глупый бей ак-ифляков. Впрочем, о чем это речь! Ведь еще сегодня ты подползешь ко мне на брюхе, в самом драгоценном и прекрасном лале, который сумели когда-то отковать мои ювелиры!

— Да, силы твоей не счесть, — признавал в душе Штефан, глядя, как густеют, вздуваются, словно полые воды, людские массы по ту сторону Белой долины. — Воинское счастье, столь верное нам до сих пор, не всегда способно нас выручить. Тем упорнее должно биться, не щадя живота, не даваясь врагу живыми — на позор, какого ни разу не видели ни государи, ни простые люди моей земли. Нигде еще на рабьих рынках мира не продавали молдаван, как торгуют повсюду другими языками. И не было на Молдове господаря, когда-либо сдававшегося супостату.

— А если доведешь упрямство свое до того, что будешь убит, буду карать тебя и мертвого, — пообещал Мухаммед. — Я найду то место, где ты укрываешь семью; жену лишу имущества и пущу по миру, дочерей заберу в сераль, а сынов сделаю янычарами в моем непобедимом войске; юноши доброго рода, они станут, быть может, славными сераскерами, предводителями наших армий. И еще я возьму в гарем жену и дочь Красивого Раду, любимого мною когда-то друга, прекрасного душой и ликом, коего ты, злой бей Штефан, неоступно преследовал, пока не погубил. Им не место в руках убийцы отца и мужа; им более к лицу покровительство и милость его государя и друга. Я заберу этих женщин в Стамбул, отдам младшую сыну Баязету. А ты увидишь это из ада, и обольется еще раз кровью твоя порочная душа.

Но Штефан не поддерживал уже спора с противником. Воевода наблюдал за тем, как медленно выдвигаются вперед турецкие пушки, на расстояние, с которого могли бы добросить до паланки железные и каменные ядра.

Выполняя приказ князя, Влад Русич поспешил к левому краю укреплений, откуда по мунтянам ударила пищаль. Он возвращался уже обратно, когда к нему подошел воин из стражи, выставленной Шендрей на лесных тропах, в тылу укрепленного лагеря.

— Меня послал сотник Опря, пане Русич, — сказал войник. — Пришли какие-то люди, молдаване и иноземцы, биться с турком. Доложить пану портарю или поглядишь на них сам?

Влад поспешил в лес. И очутился в объятиях Войку, чей отряд как раз подоспел к месту будущей сечи.

— И не знаю, что сказать, — молвил Влад, выслушав своего побратима. — Государь перед боем милостив, час назад Морлака-лотра принял с его разбойниками, велел становиться к гынсарам. Но что решит, как увидит тебя? Проводить тебя, что ли, к нему, падешь князю в ноги, повинишься?

— Мне не в чем себя винить перед господарем, — к удивлению Русича твердо ответил Войку. — Не изменил ему, не предался врагу, не подался в бега в дни сбора под знамя. Я еще вольный воин. И не валяться в ногах приехал, но биться.

— Тогда к воеводе не ходи, — решил, подумав, Влад. — Встань к белгородцам, в чету Молодца-капитана. И милостивые паны и витязи, что с тобой прибыли, пусть становятся там же, — добавил Русич, знавший приехавших по последнему своему посольству в Брашов. Только позже, — государев дьяк чуть понизил голос, если господь попустит и поганые станут одолевать, придвигайтесь, коли сможете, к государеву знамени. В тяжкий час своим людям надобно вместе быть.

Султан Мухаммед, к которому то и дело подлетали за приказаниями алай-чауши на быстрых арабских конях, деятельно распоряжался последними приготовлениями к бою. Уехали к своим полкам его сераскеры: носивший титул Защитника Дуная отец Юнис-бека — славнейший Иса-бек, Сулейман-визирь, другие знаменитые воители. Давно ускакал к своим мунтянам Лайота Басараб. Только великий визирь Махмуд, не командовавший в сражениях войсками, оставался при падишахе вместе с другими сановниками — эндерун-агларами, с шейхами, муллами и хадиями. И не отпускал никуда покамест султан любимца войска, неугомонного Юниса. Ждали приказа к наступлению янычары. Впереди стояли полки, набранные из принявших ислам христианских пленников, еще считавшихся рабами, без права владеть своим имуществом; только подвиг в бою делал их свободными. За ними изготовились янычары из аджеми-огланов — «иноземных мальчиков», насильно отобранных турками в подвластных странах у христианских семей, воспитанных в набожных мусульманских семействах в сердце империи — старой Анатолии — и потому самых стойких и храбрых в боях за веру пророка. Ждали сечи, подпирая правое крыло осман, двенадцать тысяч мунтян, хоть и не лучших бойцов, но равных числом войску Штефана.

Кучка бояр-изменников пришла наконец в движение. Один из них подъехал к султану; воины охраны — алайджи — с копьями наперевес преградили ему путь. Мухаммед дал им знак — пропустить иноверного друга.

— Дозволь молвить слово, о царь времени, — на чистом анатолийском наречии склонился Гырбовэц. — Еще не поздно приказать: пусть бояре наши, врагу твоему на погибель, проведут по лесной тропе в тыл бею Штефану две тысячи мунтян. Тропа хорошо известна верным тебе молдавским боярам, о великий!

— В минувшую битву, — покачал головой султан, — сераскер Сулейман такому совету внял. Он послал с проводником отряд осман, и где теперь их кости, о боярин?

— Великий падишах! — вскричал Гырбовэц. — Тот проводник был мунтянин.

«Все предатели одинаково ненадежны», — хотел было напомнить султан, но сдержался. Исход борьбы еще не определился, и союзников, какими бы они ни были, следовало беречь.

— Теперь уже трудно сказать, кем был тот человек, — сказал Мухаммед вслух. — И была ли гибель их от судьбы или измены. И неведомо что ждет мунтянских воинов в лесу, какие ловушки устроены врагами на ваших тропах. Мы ударим на бея Штефана спереди; у нас для этого достаточно сил, а победа — в руках аллаха!