Анатолий Коган - Войку, сын Тудора

• Название: Войку, сын Тудора
• Автор: Анатолий Коган
• Издательство: "HYPERION"
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1990
• ISBN: 5-368-01038-3

Основу романа составляют приключения и подвиги Войку Чербула, сначала — рядового бойца, затем — сотника и наконец — капитана в войске Штефана Великого, господаря Молдавии. Все три части романа — «Высокий Мост», «Мангупская княжна» и «Час нашествия» — издавались отдельно.

Повествование охватывает самый драматический период средневековой истории Молдавии — 15 век, когда господарь (теперь — национальный символ страны и самый любимый её герой Штефан чел Маре) смог остановить нашествие турок на Европу на холмах своего государства. Автор органично сплетает исторические факты, холодную логику, идеи гуманизма, романтизм и элементы фэнтэзи.

---

Крепость молчала. На стенах виднелось мало воинов, только его милость Дума, в алом плаще поверх серебристой кольчуги, без шлема и шапки, открыто стоял между двумя зубцами над воротами, рассматривая из-под ладони гостей. Появление новой силы в этих местах, судя по всему, не слишком встревожила пыркэлабов Хотина; Пири-бек, следивший за всем с вершины холма, увидел в этом добрую примету. Передовые всадники достигли наконец свободной площадки, где дорога упиралась в ров. Остальные продолжали подходить не спеша, равнодушно переговариваясь между собой.

— Кто такие, зачем пришли? — крикнул Дума с вершины стены.

— Государево дело! — отвечал Кындя. — Что, пане Дума, разве ты меня не признал?

— Узнаю, пане Кындя, как же! — приветливо закивал молодой боярин. — Давно с твоей милостью не виделись!

— Что поделаешь! — воскликнул тот. — Пришлось на татар ходить, вотчину от проклятых боронить; твоей милости уже не было в войске, когда я вернулся. Вели отворить!

— Сейчас, пане-боярин! А что за люди с твоею милостью?

— Воины воеводы! Государь-воевода вашим милостям в подмогу шлет, о своих беспокоится. Отворяйте!

— Сейчас, пане Кындя, — вмешался старый Влайку, появляясь на стене рядом с сыном. — Твою милость мы знаем, твоей милости верим. Только нет ли при тебе от князя хоть малой грамотки? Мы ведь — слуги, хозяин — господарь. Его высочество князь-воевода приказывал настрого: никого в ворота не пускать, будь то сам святой Георгий!

— А Гавриила-архангела[101] — как, тоже пускать не велено? — усмехнулся Кындя. — Есть у нас, панове, лист от самого государя. И везет его человек государев, ближний дьяк, ваши милости должны его знать.

Кындя принял из рук дьяка, подъехавшего вместе с ним, узкий футляр, с почтением вынул из него пергамент, насадил свиток на острие копья. Воины в крепости опустили мост, и боярин, въехав на глухо зазвеневший настил, протянул грамоту к бойнице над воротами.

Пыркэлабы с серьезными лицами развернули послание. Хорошо известным сановникам всей страны почерком ближнего дьяка воевода Штефан извещал верных Влайку и Думу, что отряжает пять сотен добрых воинов, дабы усилить охрану своей крепости Хотина. Господарь посылал пыркэлабам свой привет, а семейству — благословение, сообщал, что готовится к новым битвам; отдельный лист — в руки самой государыни-княгини — должен был передать его милость вельможный боярин Кындя, податель сего. Подпись князя, печати — все было в полном порядке.

Сработано ловко, — сквозь зубы проговорил Влайку. — Отворяйте! — махнул он рукой своим.

Тяжелые, окованные железом бревенчатые створки ворот начали медленно раздаваться в стороны, гигантская железная решетка, закрывавшая проем, поползла вверх. Боярские ратники начали втягиваться под мрачные своды надвратной башни. Вступив во двор, Кындя и четверо других бояр-заговорщиков внимательно осмотрелись и, не увидев ничего, что могло бы их насторожить, отъехали в сторону и спешились. Подъезжая к ним, остальные тоже слезали с коней, понемногу образуя плотную толпу. С этого места был уговор в пешем строю завладеть надвратной башней с запорными машинами, начать растекаться по стенам, рубить и полонить воинов Хотина, открывать ожидавшим снаружи туркам и мунтянам все пути для захвата твердыни.

Но тут от входа послышался громкий, зловещий шум, словно там заскрежетал зубами невидимый великан, послышались отчаянные крики; это вдруг опустилась тяжелая кованая решетка, отрезав семь или восемь десятков человек, успевших проникнуть в крепость. Из тоннеля надвратной башни выбегали другие: сквозь навесные бойницы, устроенные в сводах, на них нежданно посыпались тяжелые камни, полился крутой кипяток. С оружием в руках со всех сторон во двор выбегали воины Хотина. Одни занимали места у бойниц, чтобы отразить неминуемый приступ. Другие, во главе с Войку и Кейстутом, без промедления завязали бой с непрошенными гостями. Кындя и Сингурел, Кодэу и Лупул, не растерявшись, встретили их клинками.

Однако боярам и ратным слугам, успевшим въехать во двор, не удалось уже перестроиться; Войку с десятком воинов смело врезался в середину их нестройной толпы, разрезав ее пополам. Вторгшихся врагов окружили со всех сторон, с башни на их головы падали камни и стрелы. Вскоре все было кончено; кто не сдался, тот лежал в луже крови. Пятерых бояр-изменником со связанными руками, еще не понявших как следует, что произошло, апроды и палачи торопливо волокли к глубоким подвалам, где пыркэлабы велели их заковать.

Теперь пекло боя переместилось за стены. Пыркэлабы Хотина, которым так и не пришлось спуститься с башни, озирали местность, ожидая, когда покажутся главные вражьи силы. И они не замедлили появиться.

Пири-бек Мухаммед видел, как ворота крепости открылись, как его союзники-бояре со своими ратниками втянулись в нее. Но вот движение прекратилось. С вершины холма стало видно, как отряд молдавских бояр остановился перед въездом, как тяжелый мост, хоть и с натугой, пополз вверх, люди и кони торопливо с него соскакивали и падали. Старый воин знал: предателям нельзя верить, единожды изменивший изменит и вторично; в душе он не одобрял своего падишаха, частенько делавшего на них ставку. И вот — такое случилось с ним; предатели своей родины и князя, молдавские бояре предали и его.

Пири-бек подал условный знак; забили на холмах бубны-тулумбасы, запели трубы. Османы и мунтяне, поднявших во весь рост, отовсюду двинулись к Хотину. Воины шли все быстрее, наконец — перешли на бег. Но перед широким рвом, опоясывавшим крепость, их порыв угас. Понадеявшись на обман, мунтяне и турки не приготовили достаточно лестниц; в войске не было столь нужных теперь марталозов и салагоров, опытных в рытье подкопов и траншей.

Пири-бек все это прекрасно видел со своей возвышенности; отсюда можно было с большой пользой вести обстрел твердыни, но для этого требовались мощные пушки. Можно было, при помощи простых канав, выпустить воду из рва в реку, но сделать это некому. Следовало бы иметь фашины и бревна, мешки с песком; но некому уже их готовить. Надо было, поневоле и не медля, начинать приступ.

И начался штурм. Янычары и мунтяне живо растащили несколько домов, стоявших поодаль от крепости, побросали в воду все, из чего те были построены; но бревна сразу поплыли, от камней же и глины, от хвороста и жердей из разрушенных заборов и плетней было мало толку. Кое-как переправившись через ров, воины не могли уцепиться за отвесные, гладкие стены, соскальзывали обратно. Турки карабкались по немногим лестницам, привезенным с собой, но их тут же отталкивали обратно, вместе со всеми, кто успел на них взобраться.

Пири-бек спустился ниже, туда, где его топчии спешно ставили и заряжали свои орудия. Вскоре зазвучали первые выстрелы; но каменные ядра бессильно отскакивали от стен. Сераскер приказал сосредоточить огонь на подъемном мосте и воротах; но этим удалось только отколоть несколько щепок от тяжелых бревен настила. Походные пушчонки Пири-бека не годились для борьбы с крепостями.

Зато со стен Хотина ударили пушки покрупнее, подали голос затинные пищали. Ядра, пули и дробот-картечь начали валить осаждающих. С Пири-бека был сбит шлем, но сераскер, казалось, этого не заметил. Вынув ятаган, с непокрытой бритой головой старый бек бросился к крепости и заметался перед рвом, пронзительным старческим голосом воодушевляя своих муджахидов. По плечу старика-фанатика, процарапав кольчугу и пробив кафтан, чиркнул железный дротик из арбалета; Пири-бек и этого не почувствовал. Кое-как бекам и агам турецких алаев удалось бросить газиев на новый приступ. Но и он утих, как перед утесом — волна. Старый воин увидел, как Юнис-бек, возглавивший сотню янычар, полез, увлекая своих по лестнице, держа в зубах саблю, как храбрый юноша схватился даже за верх стены. Но был в тот же миг отброшен и покатился вниз, к счастью — по спинам других осман, и, бултыхнувшись с лету в ров, выскочил на берег, спешно отряхиваясь.

Никто из турок не видел, конечно, кто спихнул алай-чауша с той высоты, на которую он забрался. Это сделал его побратим. Войку издали приметил Юниса, с отвагой безумия бросавшегося туда, где опасность была больше. Когда Юнис-бек в тот раз оказался почти у цели, перед сотником встал скорый выбор: дозволить приятелю вскочить на стену, где его неминуемо зарубили бы молдавские войники, или отправить повежливее обратно, к своим. Войку остановился на втором. И было самое время; заметив, что в камень между двумя зубцами вцепилась пара вражеских рук, дюжий воин-хотинец мгновенно кинулся к ним и занес топор. Войку, словно нечаянно, успел отодвинуть плечом владельца секиры и столкнуть молодого бека в ров большим багром, приготовленным для этого на стене.

Османы были отброшены и в третий раз, и в четвертый. Мунтяне бессильно топтались за их спинами, не в силах одолеть привычной робости перед молдавским знаменем со святым Георгием, поражающим дракона копьем на длинном древке.