Петр Шамшур - Приключения-70

• Название: Приключения-70
• Автор: Петр Шамшур
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1971

Сборник приключенческих повестей и рассказов.

СОДЕРЖАНИЕ

ПОВЕСТИ

Петр Шамшур. Трибунальцы

Всеволод Привальский. Браунинг №…

Игорь Болгарин, Виктор Смирнов. Обратной дороги нет

Аркадий Вайнер, Георгий Вайнер. Ощупью в полдень

РАССКАЗЫ

Юрий Авдеенко. Явка недействительна

Север Гансовский. Двадцать минут

Леонид Платов. Мгновение

Владимир Понизовский. В ту ночь под Толедо

---

Они закурили, собрав остатки махорки; они ждали, хотя надежды на возвращение Гонты ни у кого не было.

Галина, с мокрым от слез лицом, меняла Степану повязку, осторожно откладывая в сторону алые бинты.

— Потерпи… потерпи… — приговаривала Галина. — Сейчас перебинтуем, а то растрясло!

— Отчего кровь красная? — говорил Степан, лихорадочным взглядом уставясь на бинты. — Я понял, Галка. Это чтоб страшно было убивать или ранить. Была б она синенькой или желтенькой — не так боялись бы, легче было бы убивать…

Обер-фельдфебель взобрался на холм. За ним, таща из болота раненых, поднялись остальные егеря.

Обер-фельдфебель увидел на гребне присыпанную алым песком, иссеченную осколками кожанку Гонты. Затем он медленно оглядел остров с вершины бугра и выругался.

Обоз снова исчез.

День девятый БЛИЗКА ОНА, РЕКА СНОЧЬ

1

Первыми протопали по песчаной лесной дороге сапоги Левушкина, точнее, не сапоги, а то, что осталось от них, именно: голенища. Ступни Левушкина были обмотаны тряпицами и, на римский манер, перетянуты крест-накрест тем самым желтым проводом, который разведчик взял у немецких связистов вместе с катушкой.

Бывшие эти сапоги ступали как бы нехотя, заплетаясь друг о друга: Левушкин дремал на ходу. Следом, в отдалении, двигались телеги с безмерно уставшими партизанами. Заморенные кони шли, опустив головы.

Облетевший за холодную ночь пустой и тихий осенний лес стоял по обе стороны дороги, и сквозь легкие чистые березки и осины просматривались дубки, все еще державшие на черных ветвях желтую листву, как награду за стойкость.

Не дремли, дозорный! Но куда там… есть предел и силам двадцатилетнего крепкого парня. И сапоги, сами собой следуя по лесной дороге, вывели Левушкина к одинокому и пустому дому.

Дом этот стоял в таком густом дубовом лесу, что, темный, с замшелой деревянной крышей, казался органической составной частью этого леса, чем-то вроде гигантского пня. Под крышей и над наличниками была прибита длинная доска с надписью: «Кордон № 3».

Каким-то шестым чувством почуяв перемену обстановки, разведчик очнулся, отпрыгнул в сторону и выставил автомат, сдвинув предохранитель:

— Э, кто здесь! Выходи!

Глаза разведчика мгновенно просветлели, сонная одурь слетела с них, и дуло автомата ходило из стороны в сторону, готовое сверкнуть убийственным огнем. Но дом был тих, темнели окна с выбитыми стеклами, над колодцем вились осы. Левушкин, нагнувшись, обежал дом, огород, осмотрел поленницу и, успокоенный, вышел навстречу обозу.

— Значит, каратели опередили, — сказал Топорков, рассматривая пустые окна. — Объездчик здесь был. Наш, партизанский… Мог помочь с переправой.

Он заглянул в карту и обвел взглядом лица партизан.

— До Сночи осталось тридцать километров… И егеря нас ищут… Хорошо бы отдохнуть здесь, да некогда.

Он прикрыл рот рукавом и приглушил сухой кашель, рвущийся из глубины легких.

— Будут другие мнения?

— Чего ж, — сказал Андреев, и клинышек его бородки дрогнул. — Потопаем.

Майор, клонясь вперед телом, подошел к телеге, на которой лежал Степан, откинул край попоны. Широкое, лунно-округлое лицо ездового было белым, и руки-клешни безвольно лежали вдоль тела.

— Ну как? — спросил у Галины Топорков. Та покачала головой, вздохнула.

— Надо бы поговорить, сестра.

Они прошли к краю дома, где огненно цвели подсолнухи с пустыми, выклеванными птицами сердцевинами. Галина, предчувствуя, каким будет разговор, прижимала руки к груди и беспомощно оглядывалась на Бертолета.

— Вам нужно остаться на кордоне вместе с раненым, — сказал майор.

— Нет, — поспешно возразила Галина. — Нет!

— Выслушайте. Скоро начнется самое трудное. Он не выдержит. — Топорков кивнул в сторожу Степана. — Ему становится хуже от дороги, и вы это видите. Мы вернемся за вами, сестра…. Тот, кто останется, вернется, — поправил себя майор.

Он заглянул ей в лицо.

— Девочка, дорогая, я все понимаю…

Впервые за все время обозной жизни в речи строгого и сдержанного майора прозвучало местоимение «ты», и медсестра, холодея от этого дружеского обращения, не сводила глаз с сухого, бледногубого рта.

— Вы хотите, чтоб я живой осталась? — сказала Галина. — Вы этого хотите?

— Я хотел бы, чтобы все живы остались, — ответил Топорков. — Но если мы будем везти раненого дальше, то не сохраним ни его, ни здоровых.

— Все верно, — сказала Галина, прижимая руки к груди. — Только вы по логике рассуждаете, а не можете понять…

— Ты не права, — тихо возразил майор. Лицо его оставалось бесстрастным, лишь глаза блестели и пятна нездорового румянца вспыхивали, переливались на пергаментной коже. Взгляд его уходил в дубовую рощу и дальше, на многие километры, и непонятно было, то ли майор слушает Галину, то ли имеет в мыслях что-то свое. — Ты не права, — повторил он. — Я могу понять. Просто мне приходится думать сразу за многих людей, но понять я могу… У меня на Большой земле жена. Такая же молодая, как ты. Ей двадцать лет. Я поздно женился, перед самой войной… Командирская жизнь такая… И вдруг так повезло!.. Она очень хорошая, очень красивая. Такая красивая, что мне приходится заставлять себя не думать о ней. Иначе становится слишком тяжело. Война, девочка, война…

В первый раз майор заговорил о себе. Галина смотрела на него, широко открыв глаза.

2

— Пора, друзья, трогать, — сказал Топорков. Ленивое осеннее солнце висело над лесом, и длинные тени пересекали полянку перед кордоном. Андреев надвинул на седую голову капюшон и оглянулся: Бертолет и Галина стояли у колодца, взявшись за руки, и осы вились над ними.

— Оно и лучше, что девка остается, — вздохнул Андреев. — Переправа будет не шутейная… Мы-то с вами хоть пожили.

— Пожили… Вам сколько лет, Андреев?

— Шестьдесят три годочка.

— Да, — майор дернул ртом. — А мне вот тридцать.

— Сколько? — спросил Андреев, и клинышек его бородки приподнялся от удивления. — Как это тридцать?

— Тридцать. Позавчера исполнилось.

— У-у… — простонал старик, пристально рассматривая майора. — Война это! Война, война, вот что она с людьми делает! Говорят, считай лета коню по зубам, а человеку — по глазам. По глазам-то вам все пятьдесят…

— Не глаза меня беспокоят, — сказал майор, но смолк, оборвал фразу. Он откинулся назад, глубоко вздохнул, стараясь заполнить холодным чистым воздухом впалую грудь. Его заросшее белой щетиной лицо было в мелком поту. — Вот что, Андреев! Когда дойдете до реки, там по берегу будет много лесу…. В штабелях. Еще до войны для сплава сложили. Лошадей переправите вплавь, а для телег соорудите плот.

— Да вы сами, сами! — поспешно возразил старик. — Что это вы, товарищ командир?

— Ничего, ничего, — успокоил его майор. — Это от усталости. Война получается длинная…

Опустела поляна перед третьим кордоном. Последняя телега, вихляя колесами и поскрипывая, скрылась за дубами.

И тут Галина, словно бы вспомнив что-то, припустилась вслед, глухо простучала сапогами по песку, догнала Левушкина, ухватила за рукав:

— Ты уж за ним посмотри. Пожалуйста!

— Ну ладно, ладно, чего там! — сказал Левушкин. — Обещаю. Чего с ним делить? У нас только одна война на двоих, а девки, видать, будут разные.

Она неловко поцеловала его в щеку.

— Сподобился! — сказал Левушкин. — Как прадедушку чмокнула.

3

Теперь их оставалось только четверо. Упряжки были подогнаны одна к другой, а лошади подвязаны вожжами к задкам телег: не хватало погонщиков.

Левушкин, как всегда, шел дозорным. Он то устремлялся вперед, то останавливался, замирал среди холодной тишины. Очевидно, чутье подсказывало ему близость противника.

И Андреев, таежный охотник, брел с особой осторожностью, таясь, соснячком. Неприметный его дождевичок мелькал среди блеклой хвои. Солнце уже укатилось за лес, светились лишь высокие барашковые облака…

Коротко, с металлическим звоном — будто молотком дробно отбарабанили по наковальне — прозвучала очередь пулемета с мотоциклетной коляски.

Обоз остановился. Дремавший на телеге Топорков сбросил с глаз тонкие, воскового оттенка веки, привстал и с усилием спрыгнул с телеги. Беззвучно, как лист, опустилось на землю сухое тело. Подбежал вездесущий Левушкин:

— На развилке разъезд: два мотоцикла… И собака.

— Собака?

— Овчарка. В коляске. Заметили меня — видать, собака почуяла.

— Вилло, Левушкин, гоните обоз в лес, вдоль посадки! — крикнул майор и взял с телеги трофейный ручной пулемет, оставленный мотоциклистами, подстрелившими Степана у Чернокоровичей.