Петр Боборыкин - Василий Теркин

• Название: Василий Теркин
• Автор: Петр Боборыкин
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1993
• ISBN: 5-280-01828-7, 5-280-01525-3

Более полувека активной творческой деятельности Петра Дмитриевича Боборыкина представлены в этом издании тремя романами, избранными повестями и рассказами, которые в своей совокупности воссоздают летопись общественной жизни России второй половины XIX — начала ХХ века.

В третий том Сочинений вошли: роман "Василий Теркин" и повесть "Однокурсники".

---

"А почем ты знаешь?" — поправил он самого себя.

И ему захотелось, забывая про неудачу своей поездки к

Усатину, поглядеть на то, как Усатин поведет себя и во что именно завязил он одну ногу… а может, и обе.

— Очень, очень… все это прискорбно!

Возглас Дубенского отзывался большой горечью.

Теркин сбоку оглядел его и подумал:

"Какой ты техник, директор?.. Тебе бы лучше книжки сочинять или общежития на евангельский манер устраивать".

— Да ведь вы — служащий… ваше дело сторона. Коли вы перед акционерами прямо не ответственны? — спросил Теркин, нагнувшись к Дубенскому.

— В настоящую минуту… весьма трудно ответить вам… вы понимаете… весьма трудно. стр.110

XXVIII

Загудевший вдали колокольчик прервал Дубенского.

— Это Арсений Кирилыч? — спросил Теркин.

— Он, он!

Оба встали и вернулись к наружному крыльцу с навесом и двумя лавками.

Там уже дожидалось несколько человек мелких служащих, все в летних картузах и таких же больших сапогах, как и Дубенский.

— Арсений Кирилыч едут, — доложил один из них технику и снял картуз.

Тот поблагодарил его наклонением головы.

— Он наверно в конторе побудет, — сказал Дубенский

Теркину, пропуская его вперед.

Справа из сеней была просторная комната в четыре окна, отделанная как конторы в хороших сельских экономиях: серенькие обои, несколько карт и расписаний по стенам, шкапы с картонами, письменный стол, накрытый клеенкой, гнутая венская мебель.

Но и в ней стояла духота, хотя все окна были настежь.

— Здесь посидим или пойдем на крылечко? — спросил

Теркин, не выносивший духоты.

Можно было еще кое-что повыведать у Дубенского. Но он не любил никаких подходов. Пожалуй, есть и какая-нибудь нешуточная загвоздка… Быть может, и ничего серьезного для кредита усатинской фирмы нет, а этот нервный интеллигент волнуется из-за личной своей щепетильности, разрешает вопрос слишком тревожной совести.

Но… газеты? Обличительный набат?.. Положим, у нас клевета и диффамация самый ходкий товар, и на всякое чиханье не наздравствуешься… Однако не стали бы из-за одних газетных уток слать три депеши сряду.

Дубенский так был поглощен предстоящим объяснением с Усатиным, что не слыхал вопроса Теркина и заходил взад и вперед по конторе.

Вопроса своего Теркин не повторил и присел к окну, ближайшему от крыльца.

Через две-три минуты показалась коляска вроде тарантаса на рессорах, слева из-за длинного амбара, стоявшего поодаль, по дороге из уездного города. стр.111

Сажен за тридцать острые глаза Теркина схватили фигуру Усатина. Он ехал один, с откинутым верхом и фартуком, в облаке темноватой степной пыли. Лошади, все в мыле, темно-бурой масти, отлично съезженные, широко раскинулись своим фронтом.

Коренник под темно-красной дугой с двумя колокольчиками иноходью раскачивался на крупных рысях; пристяжные, посветлее «рубашкой», скакали головами врозь, с длинными гривами, все в бляхах и ремнях, с концами, волочившимися по земле. Молодой кучер был в бархатной безрукавке и низкой ямской шапке с пером.

"Ожирел, Бог с ним, Арсений Кирилыч, — подумал Теркин, продолжая оглядывать его. — Трехпудовый купчина… Барское обличье совсем потерял".

И в самом деле, Усатин даже в последние три месяца, — они виделись весной, — сделался еще тучнее. Тело его занимало все сиденье просторного фаэтона, грузное и большое, в чесучовой паре; голова ушла в плечи, круглая и широкая; двойной подбородок свесился на рубашку; борода точно повылезла, такая же русая, как и прежде, без заметной на расстоянии седины; только острые темно-серые глазки прорезали жир щек и точечками искрились из-под крутых бровных орбит, совсем почти без бровей. Рот сохранял свою свежесть и сочность, с маленькими зубами. На все лицо ложилась тень от соломенной шляпы с вуалем на английский манер.

"Важно катит! — подумал Теркин, засмотревшись охотницки на тройку, и почувствовал приятное, чисто русское ощущение лихости и молодечества. — Важно!.. Кабы на таких же полных рысях и во всем прочем!"

И ему захотелось верить, что такой человек, как Арсений Кирилыч, не свихнется; что все эти газетные слухи просто «враки», и только такой «головастик», как Дубенский, может мучиться из-за подобных пустяков.

За несколько шагов до крыльца храп лошадей заслышался явственно, и пыль, вздымаясь высокими клубами, совсем закрыла фигуру Усатина, когда он подъезжал к конторе.

Оба они, и Теркин, и Дубенский, вышли на крыльцо.

Усатин грузно вылезал, опираясь на руку одного из служащих. Первого увидал он Теркина. стр.112

— А!.. Василий Иваныч!.. Вы как?…

Оклик, сделанный молодым, немного шепелявым голосом, показал Теркину, что Усатин забыл про их разговор в Москве и про то письмо, которое он писал ему на днях, извещая о своем приезде… Быть может, не получил его…

Они поздоровались.

— Мы вот с господином Дубенским рассудили перехватить вас, Арсений Кирилыч, по дороге в усадьбу. Пожалуй, отсюда прямо на чугунку укатите…

Вас ждут депеши. С моим личным делом я повременю… А письма моего вы разве не получили?

— Какого письма?

— Из Ярославля я вам писал на той неделе?..

— Нет… Вы куда же адресовали?

— Да сюда, в усадьбу.

— Я больше недели мыкаюсь…

И, видя, что Дубенский с нервным лицом переминается с ноги на ногу, Усатин быстро повернулся в его сторону и не договорил.

— Петр Иваныч?.. У вас, стало, что-нибудь экстренное?

— Три депеши, Арсений Кирилыч. Одна была на мое имя. Вот они.

Дубенский вынул из кармана три телеграммы и с дрожью в пальцах подал их.

— Из Москвы? — спросил Усатин.

Теркину показалось, что голос его дрогнул.

И, не раскрывая телеграмм, он обратился, все еще у крыльца, к служащим:

— Вам тоже к спеху?

— Как же, Арсений Кирилыч… — отвечал за всех стоявший впереди худой высокий малый, с длинной желтой бородой. — Насчет теперь…

Белой пухлой рукой Усатин сделал движение.

— Хорошо!.. Господа, я сейчас к вам… Только отпущу их… Пожалуйте в комнаты.

Теркин и Дубенский вернулись в контору, где Дубенский опять начал ходить взад и вперед.

— Послушайте… Петр Иваныч, — окликнул его Теркин, стоя у двери.

— Что вам? — рассеянно отозвался Дубенский.

— Коли вам надо сейчас же объясниться с Арсением

Кирилычем, я могу и в садик пойти. стр.113

— Нет… Зачем же… Вероятно, он сейчас поедет в усадьбу…

— Да ведь я вижу, Петр Иваныч… вы сам не свой… Право, я лучше в садик выйду.

Теркин взялся за ручку двери, и только что он отворил ее — столкнулся на пороге с Усатиным.

— А вы куда? — звонко спросил тот, входя в контору и сняв шляпу.

Череп его совсем полысел, и только кругом в уровень ушей шла полоса русых, плотно остриженных волос с легкой проседью.

Депеш он еще не читал и держал их в другой руке.

— До вас у Петра Иваныча неотложное дело… Я на воздухе побуду.

— Да разве так приспичило, Дубенский?

— Вы депеши еще не прочли? — спросил техник с ударением.

— Сейчас, сейчас…

Теркину захотелось остаться посмотреть, изменится ли

Усатин в лице, когда прочтет депешу.

Первую, уже распечатанную, пришедшую на имя Дубенского, Усатин раскрыл и пробежал.

— А! вот что! — глухо вырвалось у него. — Предполагаю, какого содержания остальные две… Господа… Едем. Я вскрою эти депеши у себя в кабинете.

— Быть может, — начал Дубенский, — вам отсюда придется ехать на станцию.

— Нет, друг мой… я и без того измучился. Если нужно, я поеду завтра… да и то… Я знаю тех… московских.

Сейчас голову потеряют.

Глаза его перебегали от Дубенского к Теркину… Лысина была влажная. Нос, несколько вздернутый и тонкий — на таком широком и пухлом лице, — сохранял свое прежнее характерное выражение.

— Едемте, господа… И первым делом выкупаемся.

Еще раз пробежал он депешу и наморщил лоб.

Но двух остальных он так и не вскрыл.

"Малодушие закралось, — подумал Теркин, — чует что-нибудь очень невкусное…"

Но вера в этого человека еще не дрогнула в нем. И желание отвести ему беду зашевелилось в его душе. стр.114 XXIX

В гостиной, с дверью, отворенной на обширную террасу, было свежее, чем на воздухе. Спущенные шторы не пропускали яркого света, а вся терраса стояла под парусинным навесом.

Теркин оглядывал комнату — большую, неуютную, немножко заброшенную. Мебель покрывали чехлы. Хозяйского глаза не чувствовалось. Правда, семейство Усатина за границей. Но все-таки было что-то в этой гостиной, точно предвещавшее крах.

Усатин, когда они приехали, провел Дубенского в кабинет. Голоса их не доносились в гостиную, да Теркин и не думал прислушиваться… Объяснение затянулось. Он закурил уже третью папиросу.