Чарльз Диккенс - Замогильные записки Пикквикского клуба

• Название: Замогильные записки Пикквикского клуба
• Автор: Чарльз Диккенс
• Издательство: С.-Петербургъ.
• Жанр: Классическая проза

Проходят годы, меняются вкусы, но ничто не в силах затмить блистательный образ восторженного и наивного чудака мистера Пиквика — плод вымысла классика мировой литературы Чарлза Диккенса.

Он рисует старую Англию с самых различных её сторон, прославляя то её добродушие, то обилие в ней живых и симпатичных сил, которые приковали к ней лучших сынов мелкой буржуазии. Он изображает старую Англию в добродушнейшем, оптимистическом, благороднейшем старом чудаке, имя которого — мистер Пиквик — утвердилось в мировой литературе где-то неподалёку от великого имени Дон-Кихота.

Роман «Замогильные записки Пикквикского клуба» является любимой книгой многих поколений читателей и олицетворяет в их глазах классическую Англию прошлого века.

---

— Эгой! — забасилъ старый джентльменъ. — А я ужъ думалъ, другъ мой Самми, что нелегкая унесла тебя гулять въ Регентовскій паркъ.

— Полно, полно, — сказалъ Самуэль: нечего тутъ издѣваться и подтрунивать надъ несчастной жертвой барышничества и скупости. Что ты сидишь здѣсь, выпучивъ глаза? Я вѣдь не тутъ квартирую.

— Ну, братъ, Самми, если бы ты зналъ, какую потѣху я состряпалъ для тебя, — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій.

— Погоди на минуточку, — сказалъ Самуэль: — ты весь выбѣлился, какъ алебастръ.

— Ну, оботри меня, мой другъ, хорошенько, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, когда сынъ принялся вытирать его спину. — Хорошо еще, что я не надѣлъ сюда праздничнаго платья, хотя бы для такого веселья не мѣшало…

Такъ какъ на этой фразѣ м-ръ Уэллеръ старшій обнаружилъ несомнѣнные признаки наступающаго припадка судорожнаго хохота, то Самуэль принужденъ былъ остановить его.

— Да угомонишься-ли ты, — воскликнулъ м-ръ Уэллеръ младшій. — Что это тебя такъ подмываетъ?

— Ахъ, Самми, другъ ты мой любезный, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, вытирая потъ съ своего лба, — мнѣ, право, кажется, что на этихъ дняхъ меня хлопнетъ параличъ отъ этого старческаго припадка. Будь ты тутъ хоть каменная стѣна, a хохотъ все-таки проберетъ насквозь.

— Да что такое случилось? — сказалъ Самуэль. — Добьюсь-ли я, наконецъ, что y тебя засѣло въ головѣ?

— Угадай-ка, любезный, кто теперь пришелъ со мною? — сказалъ м-ръ Уэллеръ старшій, отступая назадъ шага на два.

— Пелль? — сказалъ Самуэль.

М-ръ Уэллеръ отрицательно покачалъ головою, и красныя щеки его раздулись въ эту минуту страшнѣйшимъ образомъ отъ усилія подавить припадокъ судорожнаго хохота.

— Пестролицый джентльменъ, можетъ быть? — сказалъ Самуель.

М-ръ Уэллеръ еще разъ отрицательно тряхнулъ головой.

— Кто же? — спросилъ Самуэль.

— Мачиха твоя, Самми, мачиха!

Хорошо, что м-ръ Уэллеръ старшій произнесъ, наконецъ, этотъ отвѣтъ, иначе раздутыя щеки его неизбѣжно должны были бы лопнуть отъ неестественнаго напряженія.

— Мачиха твоя, Самми, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, — и съ нею красноносый другъ ея, жирный толстякъ, Самми. Го! го! го!

И съ этими звуками судорожный припадокъ стараго джентльмена обнаружился въ исполинскихъ размѣрахъ. Самуэль закинулъ руки назадъ и бросилъ теперь на своего родителя самодовольную улыбку.

— Они пришли поучить тебя малую толику, другъ мой Самми… предложить тебѣ наставленія по нравственной части, — сказалъ м-ръ Уэллеръ, вытирая свои глаза. — Смотри, братъ, ты не проболтайся насчетъ этого кредитора, что упряталъ тебя, Самми.

— A развѣ они ничего не знаютъ объ этомъ?

— Ничего, Самми, ничего.

— Гдѣ они теперь?

— Въ покойчикѣ, другъ мой, Самми, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ старшій. — Попробуй-ка завести этого красноносаго пастыря въ такое мѣсто, гдѣ нѣтъ крѣпительныхъ напитковъ: нѣтъ, Самми, не таковскій человѣкъ онъ, Самми. И ужъ если бы ты зналъ, какую уморительную поѣздку мы учинили сегодня поутру отъ нашего жилища! — продолжалъ м-ръ Уэллеръ, получившій, наконецъ, способность выражаться опредѣлительно и связно. — Я заложилъ старую пѣгашку въ тотъ маленькій кабріолетикъ, что достался намъ въ наслѣдство отъ перваго супружника твоей мачихи, и для пастыря было тутъ поставлено креслецо, чтобы, знаешь, сидѣть-то ему было повальяжнѣе. Вотъ вѣдь что! И увѣряю тебя родительскимъ словомъ, другъ мой Самми, что къ подъѣзду нашего домика мы принуждены были поставить ручную лѣстницу, для того, видишь ты, чтобы пастырь взобрался по ней на свою сидѣйку въ кабріолетѣ. Вотъ оно какъ.

— Полно, правду-ли говоришь ты, старичина? — возразилъ м-ръ Уэллеръ младшій.

— Будь я не я, если совралъ тутъ хоть на волосокъ, — отвѣчалъ старый джентльменъ. — И посмотрѣлъ бы ты, какъ онъ карабкался по этой лѣстницѣ, придерживаясь за нее обѣими руками! Можно было подумать, что онъ боялся разбиться въ милліонъ кусковъ, если бы шарахнулся съ этой высоты. Наконецъ, онъ вскарабкался съ грѣхомъ пополамъ, усѣлся кое-какъ, и мы покатили. Только оно, знаешь ли, мнѣ сдается, Самми… я говорю, мой другъ, мнѣ сдается, что его порастрясло малую толику, особенно, когда мы эдакъ поворачивали гдѣ-нибудь за уголъ.

— Ты вѣдь, я думаю, нарочно старался задѣвать колесомъ за тумбы: отъ тебя вѣдь это станется, дѣдушка, — замѣтилъ Самуэль.

— Да-таки нешто, ужъ если признаться по совѣсти, раза три-четыре я повертывалъ и зацѣплялъ такимъ манеромъ, что этотъ пастырь чуть не перекувырнулся на мостовую. Это было ненарокомъ, т. е. невзначай, другъ мой любезный.

Здѣсь старый джентльменъ принялся раскачивать головой съ боку-на-бокъ, и щеки его раздулись до невѣроятной степени. Эти зловѣщіе признаки не на шутку встревожили его возлюбленнаго сына.

— Не бойся, Самуэль, другъ любезный, — сказалъ старикъ, когда онъ, наконецъ, послѣ многихъ судорожныхъ потрясеній, получилъ опять способность говорить. — Мнѣ только хочется добиться до того, чтобы этакъ можно было посмѣяться втихомолку, не безпокоя добрыхъ людей.

— Нѣтъ ужъ, я бы лучше совѣтовалъ тебѣ не доходить до этого искусства, — возразилъ Самуэль. — Штука будетъ опасная.

— Развѣ это нехорошо, Самми?

— Совсѣмъ нехорошо.

— Жаль, очень жаль. Если бы удалось мнѣ со временемъ навостриться въ этомъ художествѣ, такъ мачиха твоя, авось, перестала бы тазать меня за нескромную поведенцію, и въ домѣ моемъ, авось, водворилась бы супружеская тишина. Но, кажется, ты говоришь правду, Самуэль: этимъ способомъ немудрено ухойдакать себя до того, что будешь, пожалуй, на одинъ только волосокъ отъ паралича. Спасибо тебѣ, сынокъ.

Разговаривая такимъ образомъ, отецъ и сынъ подошли наконецъ къ покойчику, т. е. къ комнатѣ подлѣ буфета. М-ръ Уэллеръ младшій отворилъ дверь, они вошли.

— Здравствуйте, маменька! — сказалъ Самуэль, учтиво привѣтствуя эту леди. — Какъ ваше здоровье, господинъ пастырь?

— О, Самуэль! — воскликнула м-съ Уэллеръ. — Это ужасно.

— Помилуйте, сударыня, вовсе не ужасно. Вѣдь это пастырь?

М-ръ Стиджинсъ поднялъ руки къ потолку, заморгалъ глазами, но не произнесъ ничего въ отвѣтъ.

— Вы, милый джентльменъ, не больны ли? — спросилъ Самуэль, обращаясь къ м-ру Стиджинсу.

— Онъ страдаетъ душою, a не тѣломъ, Самуэль; страдаетъ оттого, что видитъ тебя въ этомъ мѣстѣ,- отвѣчала м-съ Уэллеръ.

— А! Такъ вотъ что! — сказалъ Самуэль. — Мнѣ, однакожъ, казалось, что онъ забылъ посыпать солью бифстекъ, который ѣлъ въ послѣдній разъ.

— Молодой человѣкъ, — сказалъ м-ръ Стиджинсъ напыщеннымъ тономъ:- я боюсь, что сердце ваше не смягчилось въ этомъ заточеніи.

— Прошу извинить, сэръ: не угодно-ли вамъ пояснить, что вы изволили замѣтить?

— Я опасаюсь, молодой человѣкъ, что натура ваша не смягчилась отъ этого наказанія, — повторилъ м-ръ Стиджинсъ громкимъ и торжественнымъ голосомъ.

— Вы очень добры, сэръ, покорно васъ благодарю, — отвѣчалъ Самуэль. — Смѣю надѣяться, что натура моя дѣйствительно не мягкаго сорта. Очень вамъ обязанъ, сэръ, за хорошее мнѣніе обо мнѣ. Это для меня очень лестно.

Когда рѣчь дошла до этого пункта, въ комнатѣ послышался какой-то странный звукъ, весьма близкій къ нескромному и совершенно неприличному смѣху, и звукъ этотъ происходилъ, очевидно, съ той стороны, гдѣ сидѣлъ м-ръ Уэллеръ старшій. Вникнувъ въ сущность этого печальнаго обстоятельства, м-съ Уэллеръ сочла непремѣннымъ долгомъ обнаружить мало-по-малу опасные признаки истерическаго припадка.

— Уэллеръ! — закричала достопочтенная лэди своему старому супругу, который сидѣлъ до сихъ поръ одиноко въ отдаленномъ углу. — Уэллеръ! Выйди сюда!

— Благодарствую за ласку, душенька, — отвѣчалъ м-ръ Уэллеръ:- мнѣ хорошо и здѣсь.

При этихъ словахъ м-съ Уэллеръ вдругъ залилась горькими слезами,

— Что съ вами сдѣлалось, сударыня? — спросилъ Самуэль.

— Ахъ, молодой человѣкъ, молодой человѣкъ! — отвѣчала м-съ Уэллеръ. — Отецъ твой сгонитъ меня несчастную въ преждевременную могилу. Неужели ничто въ свѣтѣ не можетъ исправить его?

— Слышишь ли, старичина? — сказалъ Самуэль. — Супруга твоя желаетъ знать, неужели ничто въ свѣтѣ не можетъ тебя исправить?

— Скажи отъ меня спасибо моей супружницѣ, Самми, — отвѣчалъ старый джентльменъ, — и постарайся набить мнѣ трубку. Трубка авось поправитъ меня, Самми.

Этотъ отвѣтъ еще болѣе усилилъ рыданіе м-съ Уэллеръ и вырвалъ тяжкій стонъ изъ груди м-ра Стилжинса.

— Что за напасти? Вотъ и опять захворалъ этотъ несчастный джентльменъ, — проговорилъ Самуэль, озираясь вокругъ. — Что вы теперь чувствуете, сэръ?

— Болѣзнь въ одномъ и томъ же мѣстѣ, молодой человѣкъ, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ, — въ одномъ и томъ же мѣстѣ.

— Въ какомъ же это?

— Въ груди, молодой человѣкъ, — отвѣчалъ м-ръ Стиджинсъ, приставляя зонтикъ къ своему жилету.