Юзеф Крашевский - Борьба за Краков (При короле Локотке)

• Название: Борьба за Краков (При короле Локотке)
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: TEPPA
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.

Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.

Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.

Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

---

От дома князя на неоседланных лошадях, с непобритыми головами и без доспехов неслись, сломя голову, его приближенные.

На рынке кричали, что Локоток уже стоит в воротах. Не доставало только, чтобы ударили в набат, возвещая о несчастье. Князь Болеслав приказал подать себе доспехи, хотя он был убежден, что приехала шляхта.

На улицах трубили и созывали войско; воины, не помня себя, выбегали из шинков и бежали за оружием, которого при них не было.

Между тем два отряда, приблизившиеся одновременно к двум заставам, остановились на некотором расстоянии от ворот, и герольд, выехав вперед, возвестил, что прибывшие желают вступить в переговоры.

Но пока не подъехали Фульд и Лясота, некому было с ними разговаривать. Когда же они приблизились, герольд спокойно объяснил, что он говорит от имени краковской шляхты из Сандомира, Куяв и Серадзи, и что прибывшие желают быть принятыми и милостиво выслушанными князем.

Болеслав приготовился к этому. Он не мог отказать рыцарству в приеме. Приказано было только, чтобы воины оставались за воротами, а шляхту велено было проводить к князю.

И вот медленным, размеренным шагом, на прекрасных конях потянулись от ворот по городу богато одетые рыцари — все люди пожилые, важные, — вероятно, намеренно избранные среди остальных для переговоров с князем.

Ни один королевский двор не постыдился бы иметь такую блестящую свиту. Почти за каждым из них ехал оруженосец со щитом, а на нем был нарисован красками или сделан из металла девиз рыцаря.

Впереди всех ехал Жегота Топорчик — храбрый и прославленный рыцарь, а за ним — его сородичи, люди воинственного вида с горделивой осанкой магнатов. Дальше следовали Тренко; бывшие у князя Владислава в большом почете — Якса, Грыфы с Ратульдом, человеком очень старым, но крепким и сильным, как дуб, Ястшембец Мщуй, краковский подкоморий во главе своих сородичей из этих земель и еще нескольких из Мазовца. За ними ехали Петрослав Лис из Мстычева, а с ним молодой еще Прандота Козеглов, Шренявы краковские и серадзские и среди них Кмиты. Потом налэнченские паны, но их было немного, так как многие из них поплатились за смерть Пшемыслава; Абданки и Побуг, Пшедбор Конецпольский с Яковом Серадзским, несколько Бору ев, Лигензы с Бобрка, Броги, Гоздовы и еще много других. Немало было среди них и духовных лиц, которых пропускали вперед и перед которыми расступались с уважением.

Когда это блестящее шествие показалось на улице Кракова, силезцы, силезское войско и вся их мощь как-то так умалились, что приезжие, не вынимавшие даже оружия из ножен, казались прибывшими сюда, чтобы властвовать на законных правах, а все остальное стало перед ними чужим и наносным.

Мещане, смотревшие на это зрелище из полуотворенных окон и дверей своих жилищ, невольно почувствовали, что это ехали хозяева и господа этой земли, а с ними шла справедливость.

Лица ехавших были так спокойны, так прямо и ясно смотрели их глаза, как будто они составляли не маленькую, почти беззащитную горсточку в неприятельском лагере, а целое большое войско.

Город встречал их молчанием. Немцы попрятались, испуганные женщины плакали; и чудилось неверным подданным, что это не шляхта едет, а сам Локоток — маленький и грозный, — а с ним идет Судный день.

Рыцари ехали, как бы умышленно медленно, сдерживая коней, разговаривая между собой и смеясь, уверенные в правоте своего дела.

Доехав до рынка, — так как не было другого места, где бы они могли собраться все вместе, они начали выстраиваться по родам, по землям, по щитам, выделив вперед старших, наиболее знатных и влиятельных. Мещане, сбежавшиеся к ратуше, при виде этой торжественной процессии, помертвели от страха. Войт, стоявший у окна, побледнел, зашатался и отошел прочь.

Лясота побежал к князю с донесением, что шляхта ожидает его.

Но Фульд, успевший опередить его, уведомил князя о их численности и о том, из кого состояло это посольство.

Князь колебался, не зная, на что решиться. Видно было, что он потерял всякую уверенность в себе. Однако он приказал подать себе свои лучшие доспехи с орлом на груди, вызолоченный шлем, княжеский плащ, а придворным велел надеть платье и вооружение, употреблявшиеся в торжественных случаях.

Он уже собирался сесть на коня, но вдруг передумал и остался во дворе войтова дома.

— Пусть они выберут из своей среды наилучших и пришлют их ко мне, — сказал он Лясоте. — Не могу же я говорить с сотнею людей сразу. Ведь, наверное же, у них у всех одно в голове, если едут вместе, достаточно нескольких выборных для переговоров.

Когда Лясота явился на рынке с этим предложением, рыцари поговорили между собой и выбрали Жеготу Топора, Тренку, Мщуя Ястшембца, Петрослава из Мстычева и Лигензу. Младшего Тренко выбрали главным оратором, которому должны были помогать другие.

Войт Альберт, с утра до поздней ночи не знавший покоя и ночью думавший только о том, что и его могут привлечь к ответственности, теперь оделся, как будто готовясь к торжественному приему, надел цепь, прикрепил меч к поясу и, пройдя задним ходом из ратуши в свой дом, — стал ждать внизу. На улицах он старался пройти незамеченным, потому что все считали его изменником, и он боялся нападения.

Князь Болеслав в полном вооружении со шлемом в руке, гордый и величественный стоял посреди горницы, придав себе больше мужества, чем у него было в действительности, когда вошли выборные.

Они приветствовали его низким поклоном, выражавшим уважение к Пясту, хоть в нем было гораздо меньше старой польской крови, чем вытеснившей ее немецкой, и ни одна капля той крови уже не отзывалась в замкнутой груди потомка Пястов.

Князь принял их любезно, хотя видно было, что он сильно обеспокоен.

Тренко выступил вперед с такими словами:

— Мы, исконные обитатели и дети этих земель, явились сюда к вашей милости от своего имени и от имени нашего законного государя, князя Владислава — с поклоном и просьбой. Ваша милость занял часть этой земли, принадлежащую князю Владиславу, с целью приобщить ее к своим владениям, а это не отвечает вашей чести и достоинству. Вашу милость призвали сюда бесчестные люди, недавно здесь поселившиеся, краковские немецкие мещане, которых Болеслав и Лешек осыпали благодеяниями, но благодарности за это не получили. Люди эти никаких прав не имеют, так как они не коренные жители этой земли. И вот из-за них должна пролиться кровь христианская, потому что наш законный государь, которому мы все остались верны до сих пор и будем верны и впредь, — всю жизнь домогался своих прав и теперь тоже не отступит без борьбы и не испугается угроз.

— Милостивый государь, — прибавил старый Жегота. — Подумайте сами, что бы вы сделали, если бы у вас захотели отнять землю, доставшуюся вам по наследству от предков. Вы защищали бы отцовское наследие до последней капли крови. Так и наш государь будет бороться за свое.

— А ваша милость хорошо знает, что он умеет защищаться, — сказал Мщуй Ястшембец, — потому что вам приходилось уже бороться с ним.

Воспоминание о своем пленении Локотком в дни юности заставило покраснеть князя Болеслава, а неосторожного горячку Ястшембца (таков был весь их род), у которого вырвались эти горькие слова, тотчас же оттянули прочь, не давая ему больше говорить.

Лицо Болеслава то краснело, то бледнело.

— Я пришел не по своей воле, — возразил он. — Меня просили и уговаривали, уверяя, что вся страна этого хочет. Если есть тут виновные, то это войт и краковские мещане, потому что они ручались мне, что меня призывает народная воля. Я не жаден до чужого добра, но и не отказываюсь от того, что само дается в руки. Я ведь знаю, что краковская шляхта уже не раз выбирала и сменяла своих государей!

— Но никогда не было случая, чтобы нам их навязывали немцы-мещане, — возразил Жегота. — Они здесь приезжие, а мы коренные жители.

— Они мне кланялись, просили и уговаривали, — сказал князь Опольский. — Я собрал войско, израсходовал немало денег, а вы хотите, чтобы я теперь со срамом отступился от того, что мне было отдано добровольно!

— Милостивый князь! — сказал Тренко. — Уступка не позор, а, напротив, благородный и честный поступок. Вашу милость завлекли в эту ловушку негодные люди… Вся вина и стыд падает на изменников. А вашей милости только честь и слава за то, что умели быть справедливым!

Слова эти польстили князю; он наклонил голову, благодаря за них.

— Я не ищу ни земли, ни власти, — прибавил он, — но должен беречь свою славу, и никому не позволю умалить ее.

— Ваша слава не померкнет, но засияет новым блеском, — сказал старый Топорчик.

Ратульд прибавил:

— Война — дело неверное. Кому Бог даст в ней счастье. Вся шляхта, сколько нас есть, — краковские, сандомирские и серадзкие, пойдет за своим государем. Он уж немолод — но еще бодр, не знает устали и никогда еще в жизни не отступал перед борьбой. Если ваша милость захочет с ним воевать… от мещан большой помощи не будет, а рыцарей своих потеряете много. Князь Владислав идет на Краков, чтобы вернуть свой город, замок, жену и детей, но он не желает проливать кровь и посылает нас со словами мира.