Юзеф Крашевский - Остап Бондарчук

• Название: Остап Бондарчук
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.

Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.

Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.

Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

---

— Благодарю, — сказал Остап, взяв книжку. — Надеетесь ли вы получить в сию минуту сколько-нибудь доходу?

— При хорошем порядке должно бы было получить, — отвечал Полякевич. — Продан новый хлеб, последний из запасных магазинов, нанимали матросов.

— Деньги за матросов не принадлежат кассе?

— У нас, пан, принадлежат.

— А еще?

— Что же? Разве за лес купцы принесут.

— Может, прежде времени заплатили?

— По контракту видно, что должны были выплачивать частями.

При этих словах явился управляющий, рассерженный.

— Что ты слушаешь, пан, — воскликнул он, — этого старого болвана? Это празднолюбец, дармоед. Я давно хотел удалить его, только граф сжалился над ним. То-то, я думаю, наплел он тебе вздору?

Старик молча вздохнул и потупил взор.

— Пусть пан спросит меня, — добавил Сусель.

— Да ведь ты, пан, не желаешь отвечать мне!

— Напротив. Я тут один только могу дойти до дела, не обманывай себя, пан, один ты тут ничего не придумаешь. Если хочешь послушаться меня, пан…

— Мы теряем время попусту, — прервал его Остап. — Прошу сейчас же сдать мне бумаги.

Пан Сусель не торопился исполнить его требование. Остап пошел к средним дверям, запер их, завесил окна и, достав сургуч и печать, сказал Полякевичу:

— Прикажи, пан, подать мне свечу.

— Для чего? — спросил Сусель.

— Опечатаем контору.

— Но здесь мои вещи и мои собственные бумаги.

— Вещи можешь, пан, сейчас велеть взять. Бумаги же ваши не должны тут находиться, впрочем, по рассмотрении, я их возвращу пану.

Сусель вытаращил глаза, схватил себя за вихор и побежал снова к жене. Прежде чем Полякевич принес свечку, управляющий и жена его вбежали в контору. Но хорошенькая блондинка была неузнаваема. Она дрожала и тряслась от гнева, а громкий голос ее пискливо дребезжал в ушах.

— Что ты, пан, воображаешь? — кричала она. — Застращать, что ли, нас хочешь? Схватить, арестовать, опечатать! Пан не знает, с кем имеет дело! Муж мой не какой-нибудь эконом, которого можно безнаказанно обидеть, тут речь идет о нашей чести, а не о вашем скверном месте! Знает ли пан, кто я такая? Брат мой — младший судья в земском суде, отец мой служит в губернском правлении советником, слава Богу! Что ты, пан, думаешь, что ты опутать, запугать нас можешь?

— Думаю, почтенная пани, — отвечал Остап холодно, приготовляясь к опечатанию, — думаю, что пани вмешивается не в свои дела. Впоследствии можно будет на меня жаловаться, если угодно.

Видя, что слова ее не производят никакого действия, пани Суслина вышла, хлопнув дверью, муж ее остался у порога, Остап и Полякевич в это время опечатывали двери и окна.

— Назначь сейчас же человека для присмотра за канцелярией, — сказал Остап Якову, — а сам поедешь со мной.

Старик с сияющим лицом живо повернулся и сейчас же возвратился.

— Староста Лебеда останется при конторе, я за него ручаюсь, — сказал он.

— А мы поедем, — сказал Остап.

В сенях застали уже старика Лебеду, который из любопытства, услыхав о приезде нового управляющего, притащился на барский двор, при нем опечатали двери, оставили его на карауле с приказанием не дозволять вывоза движимости пана управляющего. Коляска пани Суслины стояла запряженная, она собиралась отправиться к брату и родным за помощью от угрожающей опасности. Пан Сусель, сам не свой, в беспокойном духе, ходил от двери к двери, повторяя:

— О, когда так, то посмотришь, что из этого выйдет!

Остап с Полякевичем пошли на барский двор, когда они остались одни, честное сердце кассира заговорило:

— А, пан! — воскликнул он. — Помоги нам, Господи, хотя и кажется, что ничего не будет, что тут у нас делается, того описать и рассказать невозможно. Содом, пан, и Гоморра! Графу все равно было, что говорить, что нет, он с некоторых пор как бы одеревенел. Человек терпел, плакал, а не смел пикнуть. Графа все выводило из терпения. Бывало, приду к нему и только начну говорить, а он меня отправит к управляющему, а управляющий-то первый злодей, он теперь богаче графа. Будет много хлопот и вряд ли что выйдет. У управляющего в уездном суде тьма защитников, родных, приятелей и шпионов. Вертеп беззакония! — добавил он, вздыхая.

— На кого из служащих у нас можно положиться? — спросил Остап.

— Есть двое старых, почтенных слуг, которые ходят без сапог, как и я, прочие же, пан, все щеголи, — со вздохом молвил Яков, — молодежь, родные управляющего или его жены, или родные родных, или кумовья и сваты! Пану надо, как можно скорей, поспешить, всех разом со двора долой, приказать им подать счеты, лишить их власти и спасать то, что еще не погибло. Медлить нельзя, а то и последнее растаскают.

После долгого совещания с почтенным Яковом Остап бросился в бричку и поскакал в город.

Тут убедился он, что в самом деле трудно ему будет сладить с управляющим, низшие чиновники, от которых часто все зависит, были совершенно ему преданы.

Едва разошлась весть, что новый управляющий поверенный Альфреда прибыл в город, как уже пан Цемерка с двумя другими кредиторами явились на его квартиру и с угрозами требовали должных им денег. Остап был на все готов, встреча с управляющим придала ему новые силы. Умерив, сколько можно, свое раздражение, он кротко и хладнокровно встретил кредиторов, которые вошли с шумом, криком и с очевидным желанием напугать его. Остап при первом же вопросе Цемерки отвечал, кланяясь:

— С кем имею честь говорить?

— Фамилия моя Цемерка, Иван Цемерка, и я пришел сюда за моими деньгами. Слышишь, пан, понимаешь, пан?

— Слышу и понимаю, — сказал Остап, — но пан начал с нами процесс?

— Конечно, и пущу графика-то с сумою, — возразил Цемерка, махая палкой. — Я поучу его разуму, слышишь, пан?

— Позвольте, — прервал Остап, — о пане графе прошу при мне осторожнее выражаться, потому что я уважаю его и знаю, что он в глубине души добросовестный человек, хотя наружность и против него.

— Наружность, милостивый государь?

— Поговорим о делах, а о них следует говорить хладнокровно и просто. Процесс начат.

— И уже почти выигран.

— Еще нет, — отвечал Остап. — Долговая запись пана была сделана из семи процентов, а такой процент запрещен законом. Мы, однако, все исполнили, к чему обязались. Но прежде чем пан выиграет процесс, пройдет довольно времени, а нам это-то и нужно: время все делает.

— Так-то! — крикнул со злостью Цемерка. — Вот они, почтенные-то люди!

— Это доказывает только, что мы знаем свои интересы, — отвечал Остап, — но не думаем отвергать ни долгов, ни процентов. Если пан мирно поладит со мной, я заплачу.

— Как заплатишь? — едва веря своим ушам, спросил Цемерка. — А чем же заплатишь? Откуда возьмешь деньги? Разве я не знаю, в каком вы положении? Хочешь пустить мне пыль в глаза! Заплатит, слышите! В банк уже три срока не внесено, экзекуцией выжимают подати, должники кричат, точно с них кожу дерут, а он говорит: заплачу. А чем же заплатите? Стружками?

— Что принадлежит пану, тем и заплачу.

— Да не можете заплатить, слышишь, пан?

— Заплатим сегодня, завтра, когда пан хочет, но вперед сделаем сметы.

— Капиталы с процентами?

— Все.

Цемерка надеялся, что при благоприятных обстоятельствах он возьмет деревню почти даром, сделал гримасу и покачал головой.

— Этого быть не может! — воскликнул он.

— Если не заплатим в определенный срок, то пусть паны покупают имение с аукциона.

— Следовательно, и нас удовлетворит пан? — подхватил другой кредитор.

— И вас тоже! — отвечал Остап.

— А банк? — спросил третий.

— Банк будет удовлетворен с первой почтой.

— А подати?

— Вношу их сегодня в казначейство.

Кредиторы переглянулись между собою, пожали недоверчиво плечами, а пан Цемерка заговорил по-своему:

— Кто их знает, золотую руду, должно быть, нашли? А что, пан, ведь ты здесь еще внове, знаешь ли ты, чему равняются все долги графа?

— Все до гроша, знаю.

— Долг преогромный, около миллиона.

— Немного менее.

— Откуда же вы возьмете такую сумму? У вас нет кредита.

— А почему пан это знает?

— Надеюсь, кому я не дам, тому никто не даст.

Остап расхохотался, и громкий смех его немного смутил спекулятора.

— Пан смеется?

— Невольно, против желания.

— Что тут смешного?

— А то, что пан считает себя здесь Ротшильдом.

Цемерка хотел уже ответить грубостью, но как-то удержался.

— Но приступим к делу, — сказал он, — покажи мне, пан, твою возможность покончить с нами, и я кончу.

— Считай, пан, а я плачу.

— Я хочу видеть, откуда и чем пан платит? Что говорить напрасно: плачу, плачу.

— Мне кажется, я не обязан толковать, откуда и как я заплачу! Для чего мне рассказывать пану о состоянии нашего кармана? Однако же, чтобы успокоить пана, скажу, что у нас долгу восемьсот семьдесят пять тысяч, включая сюда недоимки, незаплаченные проценты, неотданное жалованье, законные штрафы и издержки.