Юзеф Крашевский - Остап Бондарчук

• Название: Остап Бондарчук
• Автор: Юзеф Крашевский
• Издательство: ТЕРРА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996

Каждое произведение Крашевского, прекрасного рассказчика, колоритного бытописателя и исторического романиста представляет живую, высокоправдивую характеристику, живописную летопись той поры, из которой оно было взято. Как самый внимательный, неусыпный наблюдатель, необыкновенно добросовестный при этом, Крашевский следил за жизнью решительно всех слоев общества, за его насущными потребностями, за идеями, волнующими его в данный момент, за направлением, в нем преобладающим.

Чудные, роскошные картины природы, полные истинной поэзии, хватающие за сердце сцены с бездной трагизма придают романам и повестям Крашевского еще больше прелести и увлекательности.

Крашевский положил начало польскому роману и таким образом бесспорно является его воссоздателем. В области романа он решительно не имел себе соперников в польской литературе.

Крашевский писал просто, необыкновенно доступно, и это, независимо от его выдающегося таланта, приобрело ему огромный круг читателей и польских, и иностранных.

---

Дела понемногу разрешались, хоть и трудно было размотать клубок, спутанный руками злых и нерассудительных людей. Сусель невидимо поджигал кредиторов, подсылал жидов, подговаривал чиновников, упрашивал судебных своих приятелей и усердно работал над тем, чтоб сразить Остапа. Всякий другой среди этих преследований потерял бы и голову, и энергию, он выдержал.

От продолжительного дурного и несправедливого управления в имении развились страшные злоупотребления: служащие были соучастниками в грабеже с арендаторами, арендаторы с купцами, купцы с управляющим, управляющий с заимодавцами. Когда Сусель и его приятели заметили, что Остапа не одолеют ни угрозы, ни просьбы, когда все полицейские придирки он сумел торжественно уничтожить и противопоставить им влияние высших чиновников, ему знакомых, тогда они смекнули, что надо было что-нибудь другое придумать и лучше всего покориться ему.

Уладив все денежные дела, он должен был еще восстановить репутацию Альфреда во мнении соседей, подчиненных и чиновных людей, а главное, должен был, сколько можно, изгладить чувство ненависти, питаемое к Альфреду семейством убитого им юноши. Так прошло около полугода.

Альфред все реже и реже писал, Михалина, успокоенная насчет будущности ребенка, казалось, мучилась только отсутствием мужа. Остап был пасмурен и через силу ходил.

Но что делалось на Бондарчуковом хуторе?

Там день и ночь Марина плакала, выжидала, теряла терпение, ворожила и думала. Напрасно старались утешить, развлечь ее родители, родные и подруги, уверяя, что муж ее воротится, она чувствовала, что ее бросили, рвалась за беглецом, но не знала, где его сыскать. Наконец ей пришло на мысль, что Остап скорее всего мог быть у своих родных, в родной ему деревне. Родные, которые приезжали навещать его, рассказали ей дорогу, и она дала себе слово отыскать своего Остапа хоть на краю света.

Старик Кузьма уступил беспрерывным ее просьбам, мать долго противилась, но, утомленная тоской дочери, должна была согласиться на путешествие.

Марина отправилась с отцом в путь.

Старый всю дорогу молчал и вздыхал, Марина плакала. Наконец они приехали к родным Остапа, от которых узнали, что он в Скале. Марина тотчас же хотела туда отправиться, но родные упросили ее остаться ночевать, приняв ее гостеприимно и радушно.

На другой день Остап сидел с Михалиной на крыльце, а маленький Стася играл с собачкой на ступеньках. Вдруг крестьянский воз застучал на дворе. Марина быстро соскочила, подбежала к мужу и обняла его с бешеной радостью.

— Вот я вижу тебя! — восклицала она, заливаясь страшным смехом, в котором слышны были слезы. — Нашла наконец своего! Это я! Это я!

Она взглянула в эту минуту случайно на Михалину, которая, бледная как мрамор, нагнулась к ребенку.

Остап потерял присутствие духа и едва не лишился чувств. Ничего не отвечая жене, он поклонился смущенной графине, схватил Марину за руку и быстро увел за собой.

Судя по пасмурному его лицу и суровому молчанию, жена догадалась, что она явилась не вовремя. Место радости заступили страх и печаль, она следовала за мужем, как бы приговоренная к смерти, Остап тащил ее за собой. Они остановились на конце сада, у дверей его домика, Кузьма пришел тоже очень смущенный и при виде Остапа испугался. Они вошли в избу.

— Вы дурно сделали, — сказал Остап, даже не взглянув на Марину, — что приехали сюда без моего позволения. Говорил я вам, дожидайтесь меня, надо было потерпеть.

— А что же дурного, если мы будем вместе? — спросила Марина, ободренная его кротостью. — Разве я не жена твоя?

— Это правда, Марина, но о моей работе, о моих надобностях я позднее мог бы объяснить вам. Ты здесь не нужна. Ты тут некстати, и с тобой не пойдет дело на лад.

— Со мной? Это правда, — возразила она, обидевшись, — потому что та красивая пани очень побледнела, когда меня увидала.

Остап весь затрясся.

— Что ты сказала? — вскричал он. — Что у тебя в голове, Марина?

— Что? Что? То, что и у других. Люди толкуют, я об этом сама-то не догадалась.

— Люди! Люди глупы, люди подлы, а ты смеешь повторять их слова!

— Видишь ли, Остап, если бы это была сказка, ты бы смеялся и так бы не сердился.

— Ради Бога, молчи, — повторил Остап. — Кто смеет обвинять мою пани? Кто?

Марина обомлела от испуга, она лишилась бодрости, языка, опустила голову и молчала.

— Кто тебе сказал это? — спросил снова Остап.

Кузьма, почесывая в голове, обратился к зятю, явно смущенный:

— Эх, милый зятюшка, оставьте все это в покое. Люди, все люди, им только лишь бы болтать. Им черная палка покажется змеей, сухой лист — жабою, только было бы двое — уж и пара. Плюнь и брось, обыкновенно — бабьи сплетни. Не сердитесь, я вас прошу. Не желаете видеть нас здесь, мы, попросив прощения и поцеловав вас, поедем и будем ждать вас, где прикажете.

— Лучше было бы, — сказал Остап, — чтоб вы и теперь не трогались с места. У меня не жена в голове.

Марина, страдая от каждого слова, то бледнела, то краснела, гнев начал подергивать ее дрожащие губы.

— Зачем же ты брал меня? — спросила она после минутного молчания. — Чтоб посмеяться над несчастной? Нет, взял меня, так и живи со мной.

— Возвращусь и будем жить, — сказал грустно Остап.

— Нет, я останусь здесь, — отвечала решительно Марина. — Разве я какая-нибудь дурная женщина, что ты стыдишься меня перед людьми?

— Марина! Марина! Это не стыд!

— А разве я знаю, что это такое?

При этих словах она зарыдала и упала, заливаясь слезами. Кузьма пожимал плечами, не зная, что делать, помогать ли дочери, или просить зятя. Остап боролся сам с собой, колебался и наконец собрался с силами:

— Хочешь, — сказал он, обращаясь к жене, — так останься со мною.

— Ты позволишь? — спросила она, весело вставая. — Позволишь? Ты не будешь меня стыдиться?

— Останься, но выслушай то, о чем я буду просить тебя.

— Приказывай, сделаю все, лишь бы остаться.

— Тебе трудно будет здесь жить. Целый день будешь одна, я постоянно в разъездах, никого при тебе не будет. Не лучше ли было бы ехать тебе к моим родным и быть у них? Я бы посещал тебя. Будешь близко.

— Близко, но не вместе.

Остап отвернулся с горестным чувством, голова у него трещала, он не знал, что делать. За столько доказательств привязанности он не мог заплатить даже одним добрым словом! Хотел принудить себя приблизиться к ней, успокоить ее, приласкать, но при мысли, что все это будет ложь, содрогался. Между ними была огромная разница. Его воспитание, его жизнь, мысли стояли так высоко от той земли, по которой ходила бедная Марина. Они не могли понять друг друга, а где нет симпатии, там нет и связи.

Кузьма вертел шапку в руках, желая искренно попросить за дочь, чтобы ей можно было остаться в Скале, но не собрался с духом. Целуя руку Остапа, он приблизился к нему, посмотрел пристально и выразительно ему в глаза и рукой показал на Марину, которая посматривала сквозь слезы то на отца, то на мужа.

— Старый мой, — сказал тихо Бондарчук, — ты, может быть, это легче поймешь. Я, вероятно, здесь недолго пробуду, где же мне тут с женою хозяйничать? Вот еще бы несколько недель, и я бы к вам воротился.

— Но ей скучно… — сказал шепотом старик.

— Но я прежде вам об этом говорил, и вы согласились.

— Это правда, но сердцу нельзя приказывать.

— Пусть же останется Марина, — сказал Остап, — я на это согласен, две мили не Бог весть какое расстояние, я буду о ней осведомляться.

— А для чего же за две мили, — проговорила Марина, — я и здесь никому не помешаю. Разве мне много надо? Лишь бы был уголок, краюшка хлеба, да кувшин воды. Я буду сидеть тихо, спокойно, а если прикажете, то никто и не увидит меня.

Он почувствовал на себе действие этой полной упреков просьбы, но не мог или не хотел уступить.

— Милая Марина, — сказал он ей, — разве ты не сделаешь для меня того, о чем я в первый раз прошу тебя?

— Вы, — горячо воскликнула Марина, — желаете многого. Если хочешь, чтобы я не верила тому, что говорят люди, то не отталкивай же меня.

— Опять, — вскричал Остап, вскочив. — Опять то же самое! Не упоминай об этом!

— Тс, тс, — шепнул испуганный Кузьма, толкая ее локтем, — оставь это в покое.

Марина снова расплакалась и уселась на пол, заливаясь слезами. Кузьма посматривал то на нее, то на зятя, Остап ходил взад и вперед большими шагами.

— Пусть остается, пусть остается, — сказал он после минутного размышления. — Пусть останется здесь, я позволяю. Вот изба твоя, Марина, — добавил он. — Вот двор твой… Далее ни шагу.

Сказав это, он выбежал в сад почти в отчаянии, как помешанный от страдания и горести. Он возвратился поздно ночью и принялся за работу, за которой застало его наступившее утро. Марина сидела, съежившись в углу, дремлющая, но не спящая, со взором, устремленным на него, испуганная и грустная, она напрасно ждала утешительного слова, взгляда. Наконец дорога, которую она сделала, самое страдание усыпили ее. Остап бросил перо, запер сам ставни, посадил слугу караулить ее и уехал.