Люциус Шепард - Отец камней

• Название: Отец камней
• Автор: Люциус Шепард
• Издательство: АСТ
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1997
• ISBN: 5-15-000312-3

Туманной февральской ночью, в управление полиции Порт-Шантея ворвался взбудораженный юнец, который переполошил всех вестью о том, что Мардо Земейль, жрец в Храме Дракона, убит, а его убийца — Уильям Лемос, и убил он его с помощью Отца камней.

Защищать Лемоса в суде вызвался адвокат Эдам Коррогли, и сумел его оправдать, доказав, что Лемос попал под влияние дракона Гриауля и соответственно Гриаулем управлялись все его поступки.

Итак, Лемос оказался не виновен, за всем стояла темная злая воля Гриауля.

Но самом деле, правда оказалась совсем совсем другая…

---

— А зачем им объявляться? Чтобы подвергнуться гонениям со стороны тех, кто понятия не имеет, к чему стремился Мардо?

— А к чему он стремился?

Она вновь выпустила изо рта дым и промолчала.

— Вам обязательно зададут этот вопрос в суде.

— Я не стану выдавать тайну, — откликнулась она. — Мне наплевать, что со мной будет.

— Вашему отцу тоже… Так он говорит. Он очень угнетен и хочет видеть вас.

— Я приду посмотреть, как его будут вешать, — фыркнула Мириэль.

— Знаете, — сказал Коррогли, — он уверен в том, что спасал вас.

— Откуда вам известно, во что он верит? — язвительно справилась Мириэль. Она приподнялась, села на диване и смерила адвоката взглядом. Вы не понимаете его. Он притворяется заурядным мастеровым, ремесленником, простым и добропорядочным человеком, но в глубине души воспринимает себя как высшее существо. Он часто говорил, что жизнь ставила на его пути препятствие за препятствием, чтобы помешать ему достичь того, для чего он предназначен. Он думает, что небеса карают его, оделяют неудачами за то, что он чересчур умен. Он мечтатель, прожектер, интриган. А все его беды оттого, что он вовсе не так разумен, как ему кажется. Он только все портит.

Первая часть ее монолога настолько соответствовала представлению, которое сложилось у Коррогли о Лемосе, что адвокат даже удивился. Услышать из уст Мириэль подтверждение своих мыслей было для него все равно что глотнуть возбуждающего снадобья: он убедился в правильности своего впечатления и одновременно — поскольку девушка рассуждала не о постороннем, а о собственном отце — проникся к Лемосу некоторой жалостью.

— Может быть, — сказал он и принялся, чтобы скрыть смятение чувств, рыться в бумагах, — хотя я сомневаюсь.

— Скоро перестанете, — заявила Мириэль. — Если вы что-нибудь и узнаете о моем отце, так это то, какой он ловкий обманщик. — Она откинулась на спинку дивана, и подол платья вновь взлетел до бедер. — Он искал возможность прикончить Мардо с тех самых пор, как я сошлась с ним. — В уголках ее рта заиграла улыбка. — Он ревновал.

— Ревновал? — переспросил Коррогли.

— Да… как мог бы ревновать любовник. Ему нравилось прикасаться ко мне.

Коррогли не отмел с порога подозрение в совращении дочери, но, мысленно перепроверив все, что знал о Лемосе, решил пропустить обвинение Мириэль мимо ушей. Он сообразил вдруг, что не должен доверять ей, ибо она была глубоко предана Земейлю и тому образу жизни, который вел жрец. Она пала, опустилась едва ли не до последней ступени разложения, и к зловонию, которое наполняло помещение, примешивался исходивший от нее дух тления и распада.

— За что вы презираете своего отца? — спросил он.

— За его самомнение и чванство. За убогое представление о том, каким должно быть счастье, за неспособность радоваться жизни, за то, что он такой скучный, за…

— По правде говоря, — перебил адвокат, — вы сейчас напомнили мне упрямого ребенка, у которого отобрали любимую игрушку.

— Возможно. — Она передернула плечами. — Он прогонял моих ухажеров, не позволил мне стать актрисой… А из меня бы получилась хорошая актриса! Все вам скажут. Ну да ладно, это все не относится к тому, что натворил мой отец.

— Может быть, может быть. Насколько я могу судить, вы не заинтересованы в том, чтобы помочь ему.

— Разве я убеждала вас в обратном?

— Нет, не убеждали. Но рассказ в судебном заседании о ваших чувствах установит, что вы — мстительная шлюха и веры вам не должно быть ни на грош, поскольку вы не остановитесь ни перед чем, дабы причинить зло собственному отцу, и правда для вас только то, что делает его виновным!

Он намеренно старался разозлить девушку, рассчитывая нащупать ее слабое место, знание о котором вполне могло бы оказаться полезным на суде, однако она лишь улыбнулась, скрестила ноги и начертила в воздухе замысловатый узор кончиком сигары. Да, подумал он, в умении владеть собой ей не откажешь, однако это спокойствие, пускай даже оно напускное, может обернуться против нее и выставить в более выгодном свете Лемоса: терпеливый, заботливый родитель — и выпестованный им змееныш. Разумеется, подобное сопоставление важнее всего в случае, когда речь идет о преступлении в состоянии аффекта, но Коррогли уповал на то, что ему и так удастся вызвать у присяжных сочувствие к своему подзащитному.

— Что ж, — проговорил он, вставая, — вероятно, у меня еще возникнут вопросы к вам, но пока я не вижу смысла продолжать нашу беседу.

— Вы считаете, что раскусили меня?

— Простите?

— По-вашему, вы разобрались во мне?

— Думаю, что да.

— Ну и как вы изобразите меня на суде?

— Я уверен, что вы уже догадываетесь.

— Но мне хочется послушать.

— Хорошо. Если будет необходимо, я представлю вас как испорченную девчонку, которая потакает своим желаниям и не любит никого, кроме себя самой. Даже ваша печаль по возлюбленному видится мне чем-то вроде украшения, дополнением к черному платью. Вы докатились до безумия, вы разрушили себя наркотиками, черной магией, участием в ритуалах драконьего культа, вы способны теперь лишь на те чувства, которые служат вашим целям. Вероятно, вы жадны. И мстительны.

Она рассмеялась.

— Что, неправильно?

— Вовсе нет, адвокат. Меня развеселило то, что вы предполагаете извлечь из этого описания преимущества для себя. — Она перевернулась на бок, подперла голову рукой, подол платья задрался чуть ли не до ягодиц. — С нетерпением буду ждать нашей следующей встречи. Может статься, к тому времени вы образумитесь и у вас появятся вопросы… поинтереснее.

— А могу я задать один сейчас?

— Ну конечно. — Она легла на спину и бросила на него томный взгляд из-под ресниц.

— Ваша наружность, задранное платье и все такое прочее… Вы хотели соблазнить меня?

— М-мм. — Она кивнула. — Сработало?

— Зачем? — спросил он. — Чего вы тем самым добьетесь? Или вы полагаете, что я стану защищать вашего отца с меньшим рвением?

— Не знаю. А станете?

— Ни в коем случае.

— Значит, зря старалась. Ну, ничего страшного.

Коррогли, как ни пытался, не мог отвести глаз от ее ног.

— Правда, правда, — продолжала она. — Мне нужен любовник. Вы мне нравитесь. Вы смешной, но вы мне нравитесь.

Он беспомощно уставился на нее, в нем боролись вожделение и гнев. Коррогли знал, что может овладеть ею, и боялся. Он мог подойти к ней прямо так, взять и подойти, и никаких последствий не будет, разве что он удовлетворит свою страсть. Однако Коррогли сознавал, что поддаться сейчас желанию — значит уступить этой девчонке и во всем остальном. Сдержанность в его положении — вовсе не ханжество, а всего лишь благоразумие.

— Нам будет хорошо, — пообещала она. — Я знаю толк в таких вещах.

Он проследил взглядом изгиб ее бедра, вообразил, как его тела касаются эти длинные, изящные пальчики…

— Мне пора, — сообщил он.

— Да, думаю, что вам лучше уйти. — В ее голосе слышалась насмешка. Вы, наверное, насладились тем, за чем приходили.

В течение следующей недели Коррогли опросил множество свидетелей и среди них — Генри Сихи, который показал, что, покупая самоцвет, Лемос был как зачарованный, и ему, Сихи, пришлось даже легонько пихнуть резчика, чтобы тот очухался и заплатил, что полагается. Адвокат беседовал с собратьями Лемоса по гильдии, и все они говорили о том, что он — человек честный и незлобивый, отзывались о нем как о мастере, поглощенном своим ремеслом, увлеченном им до умопомрачения; в общем, картина разительно не соответствовала той, которую нарисовала Мириэль. Коррогли знавал людей, у которых имелось как бы два лица: для себя и для других, но у него не было никаких сомнений в том, что товарищам резчика по гильдии можно доверять куда больше, чем Мириэль. Впрочем, все сказанное девушкой шло только на пользу Лемосу в силу ее откровенной враждебности. Коррогли разыскал специалистов по истории Гриауля, разговаривал с теми, кому довелось испытать влияние дракона на себе, и единственным свидетелем, чье мнение не совпадало с мнением защиты, оказался некий старик, пьяница, который имел обыкновение спать в песчаных дюнах к югу от Эйлерз-Пойнта и несколько раз видел, как Лемос швырял камни в придорожный столб, подбирал их и швырял снова, как будто набивал руку. Репутация старика была сильно подмоченной, тем не менее его словами не следовало пренебрегать. Когда Коррогли пересказал их Лемосу, резчик объяснил:

— Я часто гулял там после обеда, а камни кидал, чтобы расслабиться. В детстве я только это и умел как следует и теперь, наверное, нахожу в этом своего рода утешение, когда мир становится невыносимым…

Это заявление, как и множество прочих, можно было толковать по-разному, можно было, например, понять так, что Гриауль выбрал Лемоса отчасти из-за умения того бросать камни и побуждал резчика практиковаться, как бы готовя его к преступлению.