Александр Сегень - Невская битва. Солнце земли русской

• Название: Невская битва. Солнце земли русской
• Автор: Александр Сегень
• Издательство: «ACT», «Астрель»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003

Роман современного писателя-историка А. Сегеня посвящен ратным подвигам новгородского князя Александра Ярославича (1220–1263). Центральное место занимают описания знаменитых Невской битвы и Ледового побоища, победа в которых принесла молодому князю славу великого полководца Руси.

---

Тут появились сам великий князь с братьями Борисом и Глебом, а с ними и младший Славич — Андрюша, мой ровесник, тоже осьмнадцати лет от роду. Борис был назначен на идущую свадьбу дружкой, Андрюша — поддружьем, а Глеб — сватом. В руках Бориса сияла невестина девичья тесма[48] из дорогого алого шелка, шитая золотыми лефандами[49], конями, разнообразными птицами и цветами.

— С праздником тебя, сынок Сашенька! — громко объявил Ярослав Всеволодович. — Вставай, ясноглазик мой, невеста твоя уже давно в мыленке банится, твоим мылом с себя прежнюю жизнь смывает да в последний раз девичью косу заплетает.

— А вот ее девичья полоса, в коей Александре более не красоваться. — Борис Всеволодович положил перед женихом нашим невестину тесму. — Пора и тебе, дорогой мой племянничек, в мыльню. Думали, ты уж давно встал.

— Там, Сашка, уже такое кипит! — не утерпел внести свой голос Андрюша. — На будущий год я тоже оженюсь.

— Посаженые отец и мать вчера ночью приехали, крёстные твои, — известил Глеб. — Сейчас отправились вам брачное ложе изготавливать.

Бедный Славич только теперь истинно распахнул свои ясные, как у сокола, очи и встрепенулся. Я, братцы, тогда забоялся за него — не уснет ли в час венчания? Дободрствует ли до первой своей брачной ночи? И что он потом с невестой будет делать, такой сонный?

В мыльне я его банил тремя вениками, но недолго, чтоб его пуще прежнего не разморило. Старался расшевелить:

— Смывай, смывай с себя, Славич, всю свою грешную жизнь преждебрачную. И почто Александра тебе своего мыльца не передала? Почему только жених невесте мыло дарит? Да не зевай ты, а то всю свадьбу свою прозеваешь!

И лишь когда мы с Борисом Всеволодовичем пятью ушатами ледяной воды окатили его, взбодрился князёк наш, из бани вышел иным человеком — таким, каким мы и знали его постоянно.

Румяный, причесанный, чистый, нарядный, в лучшем своем кафтане из вишневого аксамита, тонко отороченном горностаем, а поверх покрытом алтабасным корзном[50], в красных, купленных в Торжке хзовых[51] сапогах и в собольей шапке сел он на своего любимого золотисто-буланого кипчака[52] Аера, я оседлал своего черного ромея[53] Воронца и пристроился неподалеку от жениха в свадебном поезде. И так мы тронулись в недалекий путь к дому невесты. День стоял яркий, солнечный, на небе — ни облачка, в аксамитных кафтанах было жарковато. Всеволодовичи и Ярославичи парились в них, а я наслаждался тем, что мне необязательно было щеголять аксамитом и на мне сидел легкий кафтан из голубой объяри.

Проезжая мимо дома Февроньи, я увидел ее краем глаза, и всё во мне перевернулось. Тут к нашему поезду, почти в самый его конец, пристроились на своих лошадях ижорский воевода Филипп Пельгуй и брат его, Феврошин муженек, недавно крещенный тут, в Торопце, и нареченный Ипатием. Видеть его мне было досадно, но что поделать — сам Александр послужил ему при Крещении восприемником, и отныне сия неумытая ижорва становилась в ряды нашей Александровой дружины. Глаза б мои не глядели!

Стараясь о том не думать, я глазел по сторонам, как повсюду разгоралось свадебное веселье. Не соврал Андрюша — всё кругом кипело: девушки водили хороводы и громко пели смелые песни, парни заигрывали с ними и от души ряготали, веселясь солнышку и ярой весне, толпы народу теснились вдоль дороги, спеша увидеть, как великий князь Ярослав везет женить своего сына, и швыряли в свадебный наш поезд пригоршнями зерна и хмель. Эх, братцы, как же мне хотелось быть теперь среди веселящихся парней да найти себе поскорее замену моей сердечной занозе!..

Возле дома невесты началась война с охраной. Дружка Борис, подбоченясь на своем чалом жеребце, подъехал к ним один и рявкнул:

— А ну! Дай дорогу! А не то угощу булавою-то!

И показал им свою булаву аспидного камня, тяжелую и грозную. Меж ним и невестиной заставой началась перепалка. Те не уступали в угрозах, являя храбрость, у меня аж руки зачесались подраться, хотя всяк понимал, что всё сие понарошку. Наконец дружка с тяжелым вздохом слез со своего фаря[54] и направился к заставе договариваться добром. Туда вскоре пошли подарки. За женихово место Александр послал игреневого жеребенка — ливонской тяжеловозной породы. Только тогда нас впустили посидеть на дорожку за невестиным столом. Подружки у невесты очень мне приглянулись, особенно одна по имени Апраксия. А когда она запела вместе с Александрой прощальную песню, так у меня и вовсе легло к ней сердце. Эх ты, сердчишко мое неуемное, так тебя да разэтак!

Но и право слово, братцы мои, до чего же хорошо пели полочаночки! С детства я пуще всего обожаю свадебные песнопения. И во Владимире, колыбельном моем граде, хорошо распевают, и в Переяславле, ставшем моим вторым родным местом, не хуже, да и в Новгороде, к коему тоже припеклась душа моя, отменно девушки петь могут, но полочанки, скажу вам от чистого сердца, до слез душевно изливали песню:

Отворились воротечки на ветру, на ветру.
Александр едет с милостию, с милостию.
Воевода славный с поездом, с поездом.
Александр едет с молодой, с молодой.
С молодой Александрою Брячиславною.
Живи, живи, батюшка, век без меня, век без меня.
Без молодой Александры Брячиславовны.
Храни тя Боже, батюшка, батюшка-свет.
Свет дорогой батюшка Брячислав Изяславич!

И, глядь, расплакался Брячислав Изяславович, хотя еще и ничего не выпито было, за столом только легкого пива пригубили. Размазал по лицу своему слезы и крикнул, притопнув ногой:

— Добро-хватит! Рви, Санька, скатерть!

А невеста только того и ждала — хвать своей ручкой угол камчатной[55] скатерти да как рванет в сторону, столовая утварь так и посыпалась на пол, а не вся — какие-то стаканы и блюдца по голой столешнице поплясали да и остались. И чьи остались, тем, стало быть, счастье в нынешнем году обещалось — девушкам замуж выйти, брачным детишек родить, старикам внуков получить.

Брячислав подступил к молодым со святым образом Богородицы, благословил их на долгую житейскую дорогу. Дал дочери новые оленьи полусапожки, а у нее взял себе навсегда ее черевики, прижал их к своему сердцу и снова едва не всплакнул. Видать, слезлив был князь Полоцкий, оттого и одних дочерей его жена на свет выпрастывала.

Под пение подружек отправились вон из невестина дома в церковь. Я старался держаться поближе к подневестнице Апраксе и хоть мало, да заговорить с ней. А она знай себе пела:

Подруженька, красна девка,
Не стой ты обок дорожки,
Не то понайдут чужи люди,
Подруженька, возьмут тебя,
Посадят тебя в золоту повозку,
Подруженька, повезут тебя,
Подруженька, продадут тебя,
Подруженька, за три гривны,
Молодому князю Александру.

И так переливался ее голос, так играл, как играет бегущий по камушкам ручей, как переливается багряница, озаренная ярким весенним солнцем. Знай только во все уши заслушивайся.

До Георгиева храма недалёко было, дошли пешие, вступили внутрь, началось венчанье. В храме я Апраксу плохо видел — много людей набилось. Да я и Славича с его невестушкой едва различал за спинами стрыев его, Бориса и Глеба, вставших за венчающимися ради держания венцов над ними, когда придет пора.

Вот спели славобожие, вот Меркурий изглаголал поучительное слово о супружестве и приступает испытывать:

— Имаши ли, Александре, произволение благое и непринужденное и крепкую мысль пояти себе в жену сию Александру, юже зде пред собою видиши.

— Имам, честный отче, — прозвучал в ответ чистый и громкий голос Ярославича.

— Не обещался ли еси иной невесте?

— Не обещался, честный отче.

Теперь епископ стал пытать невесту:

— Имаши ли произволение благое и непринужденное и твердую мысль пояти себе в мужа сего Александра, его же пред собою зде видиши?

— Имам, честный отче, — звонко, как новенькая монетка, прозвенел голосок невесты.

— Не обещалася ли еси иному мужу?

Тут я аж почуял, как все напряглись — вдруг да чирикнет Брячиславна, что обещалась Даниле…

— Не обещалась, честный отче, — ко всеобщему облегчению ответила княжна Полоцкая.

Диакон возгласил, и покатилась ектенья. Коротким мигом я перехватил взор Апраксы, стрельнувший в меня с женской половины, но и того хватило мне убедиться, что она тоже думает обо мне и ищет меня взглядом.

В храме было жарко, даже мне в моем легком кафтане, а уж каково было всем и Славичу в их тяжелых праздничных нарядах! Каково было епископу Смоленскому в его нарядной плотной фелони[56] из небесно-лазурного алтабаса… Он читал союзные молитвы, и казалось, им конца и края не будет. Но ничто не вечно в мире сем, даже молитвы, и вот уж золотые венцы образовались в руках у епископа:

— Венчается раб Божий Александр рабе Божией Александре, во имя Отца и Сына и Святаго Духа, аминь.

Борис Всеволодович перехватил тяжелый венец Александра и стал держать его над головой Славича.