Валерий Фрид - 58 1/2 : Записки лагерного придурка

• Название: 58 1/2 : Записки лагерного придурка
• Автор: Валерий Фрид
• Издательство: Издательский дом Русанова
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1996
• ISBN: 5-87414-057-3

Автор книги — известный кинодраматург. В 1944 году его и Юлия Дунского — студентов института кинематографии — арестовали по ложному обвинению в покушении на Сталина. В книге рассказывается о следствии на Лубянке, о десятилетних странствиях по островам «архипелага ГУЛАГ», о так называемом «вечном поселении». Свою тюремно-лагерную одиссею автор считает трудным, сильно затянувшимся, но интересным приключением.

---

44

Здесь я немного грешу против истины: Юлий Дунский и сам пытался покончить с собой — в кировском тяжелом лагере. Его совершенно несправедливо посадили в карцер. И он, вспомнив мой бутырский опыт, разломал стёклышко очков и вскрыл себе вену на локтевом сгибе. Ему это удалось лучше чем мне: он повредил еще и артерию. И развлекался тем, что сгибал и разгибал руку: разогнёт — кровь бьёт фонтанчиком на белёную стенку… Кровавый узор увидел, заглянув в глазок, надзиратель. К этому времени Юлик был уже без сознания. Его забрали в лазарет, с трудом выходили. Больше он этой попытки не повторял — до 23 марта 1982 года, когда, измученный болезнью, застрелился из охотничьего ружья.

45

Мне кажется, одинаково со мной «дышал» писавший о лагере покойный Яков Харон. А вот о жене Харона, Стелле (Светлане) Корытной кто-то мне сказал:

— Что за человек! Восемь лет просидела, а ничего смешного рассказать не может!

(Грех смеяться: она ведь тоже покончила с собой — на воле).

Бытие, конечно, определяет сознание — но и сознание в известной степени определяет бытие, хотя бы позволяет — если воспользоваться боксерской терминологией — «лучше держать удар».

46

Свинарка Верочка Лариошина рассказала мне: когда получила срок (не очень большой, по бытовой статье), её парень сказал на последнем свидании:

— Вера, в лагере ты, конечно, будешь с кем-нибудь. Это я разрешаю, по-другому там не прожить. Но если забеременеешь, я тебе не прощу: значит, ты отдавалась с чувством.

Над этим довольно распространенным поверьем — что беременеют только, если «кончают вместе» — я тогда посмеялся. Но вот недавно прочитал в газете, что американские ученые экспериментально установили: одновременный оргазм очень повышает шансы на зачатие.

Верочка вышла на свободу, не забеременев. Она была очень хорошенькая — голубые глаза, длинные ресницы — но боюсь, ничем не истребимый запах свинарника отпугивал кавалеров.

47

К немногим преимуществам лагеря я бы отнес свободу, которой там пользовались те, кого сейчас называют «представителями сексуальных меньшинств». Паша-педераст ни от кого не скрывал своих пристрастий. Ему нравились рослые мужественные мужчины. Лешка Кадыков, командированный на Чужгу в качестве бесконвойного тракториста, со смехом рассказывал:

— Представляешь, Валерий Семеныч, Паша хотел, чтоб я загнал ему дурака под шкуру.

Леша это предложение отклонил, а другой тракторист, кажется, Серега Мартышкин, пошел Паше навстречу.

48

Грамотных на штрафняке было не густо, и меня сразу взяли в бухгалтерию. Начальником лагпункта был офицер со странной фамилией Цепцура. (Или Сцепура?.. Нет, Сцепура это старший агроном на 15-м). Цепцура откровенно пренебрегал рекомендациями оперчекистского отдела и на все хозяйственные должности ставил контриков. Эти, говорил он, воровать не будут.

49

На Инте, в Минлаге, такого быть не могло. Во-первых, там стояли возле каждого барака так называемые «писсуары ночного времени» — сооружения из снежных кирпичей, нечто вроде эскимосского иглу, но без крыши. А во-вторых, к тому времени Черноброва уже не было в живых: зарубили топором блатные.

50

Директором ГВИ им. Броннера был сам профессор Броннер — пока его не посадили в 37-м году. Такое тогда практиковалось. Имею в виду не аресты, а то, что учреждениям присваивались имена их руководителей. Так, Мейерхольд руководил театром им. Мейерхольда. А одессит Столярский, рассказывают, садясь на извозчика, так и говорил ему: «В консерваторию имени мине!»

51

Я пишу то «в Инте», то «на Инте»: мы говорили и так, и этак. (То же и с Воркутой: и «в Воркуте», и «на Воркуте».) Возможно, это идет с тех давних времен, когда первые этапы прибывали на речку Инту и на станцию Инту. Поселок образовался потом — и со временем стал городом.

52

(«…мутноватый русский журналист, служивший посредником в сношениях КПСС и КГБ с Западом…

— Почему это вы все называете меня полковником КГБ? — спросил он однажды английского писателя Рональда Пейна.

— Господи, так вас наконец произвели в генералы, Виктор? — отвечал Пейн.»

(«ТАЙМ», 3 авг.1992 г.)

53

Я часто оговариваюсь: «если мне не изменяет память», «если не ошибаюсь», «насколько помню»… Но повторяю, записей я не вел. И не только в лагере. Единственную попытку завести «записную книжку писателя» я сделал, когда учился в восьмом классе. Нашел в отцовском столе красивый блокнот, написал: «Гадящая овчарка похожа на кенгуру». Действительно похожа. Но этим ценным наблюдением дело ограничилось — первая запись оказалась и последней: я быстро охладел к идее стать писателем.

54

Игорь стал в войну корреспондентом армейской газеты. Надел офицерские погоны, вступил, скорей всего, в партию — но вот ведь, не побоялся написать мне в мой первый лагерь прекрасное письмо, полное тревоги и сочувствия. Писал, что ни одной минуты не верит в нашу виновность, спрашивал, не надо ли чего прислать? Я не ответил и просил маму объяснить Игорю, что незачем ему рисковать, больше писать не надо… Еще одно письмо я тогда же, в 45 году, получил от вгиковки, очень милой девочки Вали Ерохиной (потом она вышла замуж и стала Яковлевой). Она писала о себе, о новых подругах, рассказывала об институтских новостях. «Есть женщины в русских селеньях!» И мужчины… Валечке я тоже не ответил — из тех же соображений, что и Игорю.

55

В Казань эвакуировали Академию Наук. Мишина мать была член-кором. Мишка божился, что президент Академии, когда благодарил городские власти за гостеприимство, закончил речь таким пассажем: «А ведь, как говорится, незванный гость хуже татарина!»

56

С дядей Мишей (Моисеем Соломоновичем) я познакомился через год. Ранение у него было нетривиальное: пуля попала в шею — сзади — и вышла через рот, выбив половину зубов. Полковник был профессиональным военным, артиллеристом, и очень храбрым человеком. Не думаю, чтобы он повернулся к неприятелю спиной. Вероятней всего, стреляла в него какая-то сволочь из своих: такое на фронте случалось.

57

Совсем из других соображений мы в трех сценариях поминали стукача Аленцева — называли по имени-отчеству, говорили всякие нелестные вещи (о персонаже, но в надежде, что и прототип услышит). И все три раза именно этот эпизод выпадал. Фатально. Не надо быть злопамятными?

58

Свою скрипку Лернер продал, когда уехал из Минлага на вечное поселение в Красноярский край. На вырученные деньги он и там, в ссылке, купил себе какую-то хлебную должность. После реабилитации вернулся в Москву, играл в джазе у Рознера (Мы могли бы узнать его телефон, у нас оказались общие знакомые — но решили, что не стоит. Едва ли ему хотелось вспоминать о некоторых подробностях своей лагерной биографии. Хотя мы-то с Юликом ему искренне благодарны.)

А на автобусной остановке возле Мосфильма мы как-то встретили Бьянку. К этому времени она была уже вдовой. Некрасивая немолодая женщина с усталым и недобрым лицом.

59

«Качественные знакомые» выручали Эйслера всю жизнь — и в серьезных случаях, и в несерьезных. Он рассказывал: много лет назад его поехал проводить на вокзал питерский приятель. В «Красной стреле» соседом Абрама Ефимовича по двухместному купе оказался знаменитый артист Юрьев — «последний русский трагик» и старейшина ленинградских гомосексуалистов. Молодой Эйслер забеспокоился.

— Глупости, ничего не бойся, — сказал приятель. — Я тебя научу. Как только тронется поезд, заведи разговор о том, что у каждого человека имеются свои маленькие странности. Он, конечно, заинтересуется, спросит: а какая странность у вас? И ты ему скажешь: каждый раз, когда ложусь спать, я насыпаю себе в анальное отверстие битое стекло.

60

После XX-го съезда такие «тройки» — комиссии, созданные, как говорили, по инициативе А. И. Микояна — ездили по лагерям, чтобы на месте разбираться в «делах» и освобождать незаконно осужденных. В составе тройки был член ЦК, представитель прокуратуры и — для объективности — кто-нибудь из бывших зеков.

Работали тройки так: перелистав лагерное «дело» — как бы конспект следственного, — задавали зеку несколько вопросов и решали: этого выпустить, а этого оставить в лагере. Не реабилитация и не амнистия, такое же, по сути, беззаконие, как деятельность ОСО — но, слава богу, со знаком плюс. Десятки тысяч людей вышли на свободу. (О составе и методах работы троек рассказываю с чужих слов, сам не участвовал).