Петр Краснов - Пой, скворушка, пой

• Название: Пой, скворушка, пой
• Автор: Петр Краснов
• Жанр: Современная проза

Петр Николаевич Краснов родился в 1949 году в селе Ратчино, в Оренбуржье. Окончил Оренбургский сельскохозяйственный институт, работал агрономом. В 1978 году после выхода первой книги "Сашкино поле" принят в Союз писателей. В 1983 году окончил Высшие литературные курсы. Рассказы и повести публиковались в журналах "Наш современник", "Дружба народов", "Молодая гвардия", "Литературная учеба", "Москва", "Новый мир" и во многих других периодических изданиях, коллективных сборниках. Постоянный автор нашего журнала.

---

Машину шурина двоюродного нашли в глубоком овражке, краем которого и шел широко разъезженный проселок. По следам можно понять было, что за ним гнались, а он попытался на взгорок выскочить, на нем-то уже и в виду села был бы, меньше версты до крайних домов. Но запередили, срезали угол ему. И то ль скорость велика была, то ли с тормозами сплоховал — ушел вправо под обрыв, несколько раз перевернувшись, в живых там и остаться никого не могло, сровняло кабину. А тех, в овраг уже полезших, автобус частный какой-то спугнул, и люди из него видели, как попрыгали они в иномарку — и ходу, на трассу мимо села…

Гречанинов, все службы на ноги подняв, уже к ночи сам привез его в сельцо то, в больничку. "Будете смотреть?" — пропитой грубоватостью прикрывая участь невеселую свою, спросил врач-старикан. Но как он мог видеть то, в больничной подсобке лежащее на носилках, под простынями с проступившей сукровицей? Там грех и вина его лежали, непрощаемые, и не имело значения, что он не мог еще найти, сказать себе — какая вина и грех какой. С трудом нагнулся, все в нем негнущимся стало вдруг, застылым, завернувшуюся простыню поправил, прикрыл глядящую косолапо малышью кроссовку, сын был там и его уже не было: «Нет». Как-то надо было дожить до утра — хотя утром, он знал, легче не станет.

Все забросил, месяц с лишним, себя изматывая на нет, изводя ненавистью, шарил со следователями и без них по всему правобережью бендерскому, в засадах даже сидел — все без толку. Гречанинов не зря безопасность подключил, было с чего: шурин, оказалось, как-то вывалился из «жигуленка» и был живой еще, тогда его добили — из пистолета. Убрали как свидетеля; да и вообще какую-никакую конспирацию соблюдали, на дому у того, местного, никогда не появлялись, ни с кем не знакомились и не сходились, а значит, не простые гастролеры были, не бакланьё заурядное, а если и грабили попутно, то для пропитанья, скорее всего… «Ауди» со ссаженным правым крылом нашлась скоро на бендерской автостоянке частной, отпечатки всяческие и следовые характеристики сняты, портреты словесные записаны — и хоть в архив сдавай все, в следовательский: за кордон смылись, ублюдки, это уж наверняка…

А он нарвался все-таки, напросился: еще съездить туда решил, второй раз один, посторожить с фотокарточкой изъятой того, местного, должен же рано иль поздно появиться, — и встретили, ночным делом, на убой били, хорошо — куртку успел на голову натянуть. Кореши того, по угрозам судя; железякой какой-то так ломанули, думал — все, конец. Но повезло, компания подгулявшая молодая высыпала к тополевой с дискотекой леваде, где что-то вроде засады было у него, помешала добить. Ребер несколько, зубы, ухо надорванное — легко отделался, весь остаток ночи шел-уходил от села. И, пока брел, понял: бесполезно мстить, некому. Месть его ни за месть не примется у нелюдей этих, ни за наказанье, а так, за случайный заскок судьбы, каких много у них. Одним больше или меньше — нету для них разницы, ничего не впрок, не научит. И что тут — месть, что она решит? Другое дело — справедливость наладить. Это совсем другое.

Еще какое-то время у тестя жил, сродниться успели, что ни говори, беда и вовсе свела, кого хочешь побратает иной раз; а когда Гречанинов пропал что-то совсем невмоготу стало. Где бы и хотел жить, так это там, при налаженном было уже деле, при семье, при земле такой, где только бананы не растут, и зиме шуточной. Да и люди там с каким-никаким, а смыслом, не об одной своей заднице пекутся, понимают общий интерес — нынешним россиянским не в пример, опущенным, которых на общее какое дело ничем уж, сдается, не подымешь, так и будут сиднями сидеть, терпеть нетерпимое, заживо гнить, пока собственная вонь на улицу не выгонит…… Вспомнишь тут Константина: "Жизнь люблю, браток, — и потому выживанье вот это животное, пустое и позорное, ненавижу…… зачем выживать нам — рабов миру плодить? И великая кровища нас ждет, всех, добром этот наш загул в сторону от дороги своей не кончится, вот попомни слово мое…… ну нельзя так чувство реальности терять, о простейшем забывать самосохранении, никому не позволительно это. За равнодушие повальное и глупость надо расплачиваться, по самым высоким здесь расценкам. И никто нам теперь уже не поможет, ничто, никакая политика иль революция, уж очень зашли далеко, — разве только Бог……".

Невмоготу — на месте, где прахом все пошло, что успел он собрать и худо-бедно ли, а наладить, саму жизнь свою, на скитанья раздерганную, собрать в одно наконец и как-то выстроить, какой-то в ней смысл узреть…… Раисе написал, дозвонился потом: не продала? Не продала; если что и не продается теперь у нас, то разве что самое никому не нужное, себе самим тоже…… Даже будто обрадовалась ему, приезду его; и — он отметил это сразу, с первого же за много лет, глаза в глаза, взгляда — как-то вот спасовала перед ним, вообще-то напористая и, когда ей надо, горластая, даже не пыталась поучать, по обычаю, наставлять покровительственно не бог весть каким мудреным правилам своим, из которых главное, кажется, было — "не зевай…". Что-то поняла, может, сеструха, и на том спасибо; а что, он большего чего-то ждал от нее? Нет, много ждать от человека вообще не стоит, не надо, это как-то и…..негуманно, вот-вот, не милосердно. Человека бы жалеть надо — ну, хоть как животное. Уж не меньше, а то у нас совсем наоборот выходит: по телевизору, глядишь, собак иль кошек куда как больше жалеют, людей вообще ни во что не ставят. Такие вот права человека нынешние, о каких на всех углах кричат, это он себе давно уже уяснил! Для кого угодно права, только не для нас. И ведь не скажешь, что не понимаем этого, не дотумкиваем; знаем же, но как-то спрохвала, будто не о себе речь, не о детишках наших. А объяснять это и себе, и тем, кто гнобит с усмешечкой нас, придется — дрыном, как Лоскут говорит. Или Степа, разницы нет.

Он много чего знает уже обо всем, об этом тоже. И он готов, лишь бы кликнул кто. Знает, что с этими правозащитниками делать.

X

Порядком навкалывались за день, наматерились, не без этого: сцепка порвана и погнута — кувалдой не возьмешь, высевающие аппараты в сеялках забиты с озимого сева или даже с прошлой весны спекшейся с удобреньями грязью и заржавели насмерть…… что за придурки на них работали, оставили? Да свои же, родненькие, занимать на стороне не надо. Руки бы поотрывал. Запчастей привезенных в обрез, каждую железку не у кладовщика — у инженера главного выпрашиваешь, когда такое было? Самолично проверит и лишь тогда даст, да и то со скрипом. Посмотрел, как Василий со сваркой управляется и со всем прочим, сказал: все, отсеешься — сразу на кузню. Но и скоро ли отсеяться придется — неизвестно, горючки-то до сих пор нету, на разъездные только и ремонтные работы, в обрез тоже. Об удобреньях же никто нынче и не заикается даже, не до жиру.

Возвращались под закат, ясный, расстеливший по степи долгие теплые, словно на отдых расположившиеся тоже тени…… что бы всегда добрым таким не быть этому свету белому? Что мешает-то, кто? Ответов вон сколь накопал, а все равно неясно. И не будет ясно, не для того тут закручено, замыслено все — нет, что-то несравнимо большее, чем мысль, положено в основу всего и на глубину непостижимую, немыслимую…… Это как на самолете лететь: нет-нет, да почувствуешь ее, всей кожей почуешь под собою, бездну.

Проезжая, поглядел на халупу на катеринину опять. Вспомнил лицо ее- и то, что не уходило никогда, не покидало лица этого насовсем, даже когда она улыбалась, просящее это, неспокойное…… в чем они-то виноваты, бабы наши, дети? И хотя всё тут, на дне, виновато перед всем, но даже по мелочовке не наберешь у них на большой грех, если посчитать, не наскребешь. Только никто ведь и не собирается считать, вину взвешивать и эту, как ее…… кару за нее, да. И не собирался никогда, бессчетно все здесь, не считано. Нет, никак не видно, чтобы счет вели и хоть какую-то меру того и другого соблюдали, соизмеряли……

Да и что наша арифметика — в указ кому?

Во двор войдя свой, глянул первым делом поверху: как там квартиранты его? А никак, никого не видно и не слышно, даже и воробьев, вечер же. Время уж соловьям, но и первых, несмелых не слышал еще с речки — не перевелись? Раньше-то с каждого куста окликали, и отвечать было чем, не заклеклым еще в себе, не изгвазданным…… Васек в окне торчал, заждался — ничего, что-нибудь сообразим сейчас. Картошка есть и пшено, масло, в самый раз на сливную кашу. И уже ключом в замке ковыряясь, краем глаза тень успел заметить, промелькнувшую к старой скворечне, молчаливую…… ага, хлопочут еще. Прижились, выходит?

Зашел Федька, не мог не явиться:

— У тебя хоть варено-парено что?

— А когда? Собираюсь вот……

— Там, это…… Катерина подошла, стряпают. Зовут.

— Как малый-то?

— А что им…..играют. Может, мы с устатку?

— Да вон стоит, пей. — И на шкапчик посудный кивнул. — Пей, я не стану.