Андрей Буровский - Самая страшная русская трагедия. Правда о Гражданской войне

• Название: Самая страшная русская трагедия. Правда о Гражданской войне
• Автор: Андрей Буровский
• Жанр: История
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-9955-0152-7

Главная книга самого смелого и скандального историка! Новый взгляд на самую страшную российскую трагедию XX века — Гражданскую войну 1917–1922 гг., в которой русские воевали не с внешним врагом, а друг с другом, брат против брата. ВПЕРВЫЕ это сенсационное историческое расследование публикуется в полном виде, без купюр, искажений и навязанного соавторства.

Пока узкие специалисты ломают копья по частным вопросам, Андрей Буровский первым осмелился взглянуть на историю Гражданской войны «с высоты птичьего полета», рассматривая ее не как вереницу разрозненных событий, а в качестве единого процесса, что позволяет обнаружить скрытые закономерности и дать ответ на главные вопросы русской истории: была ли Гражданская война неизбежна, почему именно красные одержали в ней победу, существовали ли реальные альтернативы братоубийственной бойне и отчего события пошли по самому кровавому сценарию, породив мир, в котором мы живем, — далеко не лучший из миров…

---

Не успев захватить власть, большевики сразу же ввели неравенство политическое. Уже 26 октября 1917 года они запретили либеральные газеты «Речь» и «Новое время», меньшевистскую газету «День». К концу дня 27 октября под запретами оказалось уже почти 20 газет.

27 октября вышел Декрет о печати, в котором расставлялись все точки над «i»: «Буржуазная пресса есть одно из могущественнейших оружий буржуазии… оно не менее опасно, чем бомбы и пулеметы». В декрете предписывалось закрывать все печатные издания, которые призывают к свержению правительства, к неповиновению или сопротивлению, «отравляют умы и вносят смуту в сознание масс», «клеветнически извращают факты». Все это было бы весело, учитывая, кто именно все это пишет. Ну, и спросить бы — что понимается под «внесением смуты»… Да только вот к марту 1918 года всякая небольшевистская пресса вообще перестала существовать.

Политические партии тоже постепенно оказались на нелегальном положении. «Партия порядка» — любые офицерские и интеллигентские организации с самого начала были вне официальной политики и рассматривались как «контрреволюционные».

Из остальных «контриками» оказались сначала кадеты (в декабре 1917 г. — январе 1918 г.), потом правые эсеры и меньшевики (в марте-апреле 1918 г.). К июлю «прикрыли» и левых эсеров…

Члены этих партий — а их были сотни тысяч человек — последовательно лишались права делать карьеру в советских органах, в Советах, и рассматривались в лучшем случае как «заблудшие».

Большевики жестко подавляли любые проявления недовольства, в том числе и со стороны рабочих, и со стороны других социалистических партий. Число одних только рабочих, репрессированных большевиками, исчисляется десятками тысяч человек. А всякий, кто хоть раз вступил в конфликт с властями, навсегда носил клеймо.

Россияне разной свежести

Декретом от 10 ноября 1917 года «все существовавшие доныне в России сословия и сословные деления граждан, сословные привилегии и ограничения, сословные организации и учреждения, а равно и все гражданские чины упраздняются».

Равенство? Ничуть не бывало.

20 декабря 1917 года специальным декретом объявлялось, что все «буржуи» должны постоянно носить при себе справки из домовых комитетов и рабочую книжку. В точности как евреи в Третьем рейхе и «цветные» в Южной Африке.

Все «буржуи» обоего пола должны были отбывать особую «трудовую повинность» в особых «трудовых батальонах». По указанию В.И. Ленина «в эти батальоны должны быть включены все работоспособные члены буржуазного класса, мужчины и женщины, под надзором красноармейцев. Сопротивляющихся — расстреливать».

В трудовую книжку «буржуя» записывалось, отработал «буржуй» или нет. Если нет — любой функционер Советской власти не то что имел право… обязан был отправить «буржуя» в тюрьму.

Справки из домкомов надо было носить при себе постоянно, под страхом «кары по законам военного времени».[67]

Было четко оговорено, кто именно тут «буржуй». В феврале 1918 года определили точно: все, у кого доход более 500 рублей.

А в стране-то инфляция. 1000 рублей в декабре 1917-ю и в июле 1918 года — это совершенно разные суммы.

Кроме того, «буржуями» объявлены все служащие всех государственных, частных и общественных учреждений. Естественный вопрос: а служащие советских учреждений — они тоже «буржуи»? Разные Советы определяли это по-разному. В Пензе, например, «буржуйками» оказались даже машинистки, печатавшие указы местных комиссаров… но не сами комиссары. Чудеса!

Не успели большевики прийти к власти, как появилось понятие «бывшие». Это как раз те, у кого отнимают имущество, кого «вычищают» со службы или кто теряет прежнее положение.

«Бывшие». «Я из бывших». Почти как «живые покойники».

Все большее значение имеют пайки, особенно продовольственные. И появляется новое слово: «лишенцы». После введения первой советской Конституции 10 июля 1918 года «лишенцами» будут называть тех, кого лишили политических прав: Но слово родилось раньше, из лишения хлебных пайков.

К числу россиян второй свежести отнесли всех священников и детей священников, всех дворян и всех чиновники всех рангов царской России.

«Лишенцы» не имели права голосовать на выборах, быть избранными в органы Советской власти, становиться офицерами в Красной Армии и в ЧК… «Лишенцы» и их дети не имели права учиться. Уже в 1922–1923 годах многих студентов «вычищали» из вузов «за происхождение», «по анкетным данным». «Вычистили» — то не меньше 30 тысяч человек, в том числе уже со старших курсов.

В общем, «лишенцы» были обречены на то, чтобы не воспроизвести себя социально. По официальным же данным, «лишенцев» было в Советской республике порядка 4–5 миллионов человек.

«Лишенцы» и «бывшие» изгонялись и «вычищались» со службы, из системы образования и даже из столичных городов. Какая судьба ожидала этих людей, хорошо видно хотя бы на примере Марии Александровны Гартнунг — дочери Пушкина, имевшей неосторожность дожить до 1921 года. Едва живая от старости и голода старуха несколько раз приходила на прием к Луначарскому, тот обещал «рассмотреть вопрос», и она снова и снова являлась к этому «вершителю великих дел». Луначарский даже созывал своих людей посмотреть на «настоящую живую дочку Пушкина», но никакой помощи не оказал: не имела права на паек эта старая дворянка. Мария Александровна, дочь Пушкина, умерла от голода в 1921 году.

Вадим Шефнер не мог поступить в военное училище и вообще в вуз — он сын морского офицера, дворянин. Работал на заводе, пока не смог кормиться литературным трудом.

Моя прапрабабушка, Капитолина Егоровна, умерла от голода в страшную зиму 1919 года. Ее сын, Петр Спесивцев, не умер от голода только потому, что хорошо умел рисовать. Позже стал даже членом Союза художников.

Кстати! Еще дед Петра Николаевича пахал землю — был крепостным мужиком в Тверской губернии. Так что даже с точки зрения классовой теории как-то все тут не очень однозначно…

Да и Вадим Шефнер — потомственный морской офицер, чьи предки вообще никогда не имели ни имений, ни больших состояний. «Буржуй» он не в большей степени, чем Ленин. И в меньшей, чем Троцкий, сын владельца большого имения.

«Культурная революция»

Коммунисты очень хотели, чтобы как можно больше людей разделили бы их убеждения. В Советской республике, в Совдепии, запрещено было празднование Рождества Христова и вообще всех религиозных праздников. Запрещены были все атрибуты Пасхи, включая крашеные яйца или возглас «Христос воскресе!». Празднуя Новый год, власти старательно следили, чтобы ни-ни! Никакого религиозного тумана! Запрещено было ставить елку, например.

Входя в дома, коммунистические комиссары тыкали пальцем в иконы: «А ну, убрать немедленно эту грязь!» Разумеется, ни один коммунист или даже «сочувствующий» не мог носить крест, осенять себя крестным знамением, произносить вслух текст молитвы или посещать церковь.

Осенью 1918 года в городе Козлове (ныне Мичуринске) открыли… памятник Иуде. Тому самому, который продал Христа за 30 серебряных монет. «Под звуки «Интернационала» с фигуры христопродавца упало полотно, и с речью выступил сам глава Красной Армии Лев Давидович Троцкий. Он говорил, что мы сегодня открываем первый в мире памятник человеку, понявшему, что христианство — лжерелигия, и нашедшему силы сбросить с себя ее цепи.

Что, мол, по всему миру будут воздвигнуты памятники этому человеку, то есть Иуде».[68]

Это не случайный эпизод. Памятники Иуде открывались минимум в 12 разных городах России… Правда, воздвигнуть их по всему миру не удалось. Да и в России простояли эти памятники недолго. В Козлове, например, этот памятник простоял всего одну ночь, утром он был расколочен вдребезги.

Так же, как с «религиозным дурманом», боролись и с «русопятством» и «русским шовинизмом», с «черносотенными настроениями». А под этими плохими настроениями имелось в виду вообще хорошее отношение к любым событиям русской истории. В том числе к войне 1812 года или к организации университетов Александром I. Ведь, по мнению коммунистов, ничего вообще хорошего за сотни лет русской истории не было и быть не могло.

В первые двадцать лет Советской власти полагалось считать, что Россия погибла, убита коммунистами, и радоваться по этому поводу. Маяковский, например, ликовал, что красноармеец застрелил Россию, жирную торговку, — образ такой у него для России.

Для коммунистов и 1812 год был исключительно «спасением помещичьей «Расеи» руками обманутых крестьян».[69]

И завоевание мусульманских областей описывалось так: «Погубил на стенах крепости несколько сот русских мужиков, одетых в солдатские шинели».[70]

Луначарский не где-нибудь, а в одном из своих циркуляров писал с предельной обнаженностью: «Нужно бороться с этой привычкой предпочитать русское слово, русское лицо, русскую мысль…» Как говорится, коротко и ясно.