Сергей Есин - На рубеже веков. Дневник ректора

• Название: На рубеже веков. Дневник ректора
• Автор: Сергей Есин
• Издательство: Олма-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2002
• ISBN: 5-94850-025-Х

Есин Сергей Николаевич — известный писатель, драматург и публицист. Его повести и романы: «Имитатор», «Мемуары сорокалетнего», «Р-78», «Типы», «Гладиатор», «Живем только два раза», «Бег в обратную сторону» широко известны читателям.

Его Дневники охватывают последние три года XX века. Здесь — жизнь страны, жизнь Литературного института им. А. М. Горького, ректором которого он является, жизнь самого автора и многих людей, его окружающих.

Напечатанные в «толстых» журналах дневники были востребованы читателями так же жадно, как и проза писателя.

---

15 ноября, понедельник. Завтра начинается X съезд Союза писателей России, но сегодня, в четыре, объявлен пленум. Мне не очень понятно, пленум чего? Пленум еще не начавшегося съезда? На пленуме без особых сложностей выверяется список правления, так называемого совета «старейшин», секретариата и список президиума, который завтра будет предложен делегатам. Но, собственно, все делегаты уже сидят здесь, в зале. Есть сложности: на маленькой сцене можно разместить только 25 стульев — это максимум того, что может «вместить» президиум. Значит, могут оказаться недовольные. Делегаты все благостные, выдали суточные. И я получил 250 рублей. Впервые я обращаю внимание на прелесть формул: «Есть предложение согласиться…», «Давайте посоветуемся по списку правления». Мы со всем согласились. Когда читали списки, я понял, что если один раз попал, если вкусил, то это навсегда и всегда будет хотеться.

На пленуме вдруг внезапно вспыхнул вопрос о Славе Дегтеве. Это один из моих учеников еще по какому-то прибалтийскому семинару советской эпохи. Пишет он много и хлестко, за его писаниями и их горячностью чувствуется острейшее стремление пробиться. Не брезгует и инвективами. Лет пять назад он приезжал в Москву за поддержкой — получить в Воронеже, где он живет, какой-то домик, чтобы в нем устроить что-то вроде музея Платонова. Возле Платонова почему-то хотят жить все, это вроде бы еще не освоенная территория. Я тогда же сказал Славе, что из этого ничего не получится, министерство его не поддержит. Так оно и вышло, не поддержало. Здесь, на пленуме, попытка секретариата внести Дегтева в список правления внезапно вызвала отпор. Потом в кулуарах я спросил у Вани Евсеенко, в чем здесь дело, такой ли проказник этот мальчик. Я-то ведь вспомнил, как его всегда поддерживал Валерий Николаевич, даже дал — единственный — ему 10 баллов на конкурсе Пенне. Видимо, собирался запрячь его в свою тележку, но получилось все по-другому. Норовистый конек понес по своей дорожке. Цитирую вдогонку из интервью Славы Дегтева в «Литроссии» за конец октября. Он не только мой ученик по каким-то творческим семинарам, но и выпускник Литинститута. Его интервью названо довольно претенциозно «Один на льдине». Этот смелый полярник — сам Слава. Подразумевается, что льдина плавает в море дерьма. В известной мере это все свидетельствует о состоянии умов молодых и положении, с их точки зрения, в Союзе: «Вопрос. В одном своем заявлении вы сказали, что русские писатели-де сами себя загоняли в резервацию. Как это понимать? Ответ. Очень просто. О том писать нельзя, так-то вот тоже писать нельзя («не по-русски это!»), этого хвалить и любить нельзя, а того, наоборот, нужно непременно любить и хвалить. Мы приняли навязанные нам правила игры, играем черными, да еще с огромной форой (отдали ладью), и нам чуть что — сразу же меняют правила игры. Так мы не выиграем никогда. Сложилось мнение, и прежде всего в среде патриотов, что русский писатель должен быть обязательно неустроенным, жалким, бедным, больным, обиженным и униженным, лишним человеком, несчастным, сирым, бородатым. В драных штанах, непохмелённым, не должен забывать о гибели Земли Русской, то и дело поминая Бога, бесов, призывая Сергия Радонежского, Дмитрия Донского, Александра Невского. А я восхищаюсь Батыем, в войске которого было 80 процентов русских, какой бы национальности он сам ни был (я считаю, что был он казаком, а «Батый» — это «батька»). Перед конскими лавами которого трепетала вся Европа. В полках Сталина тоже было 80 процентов русских… Восхищаюсь Петром, который прорубил окно в Европу, именно «прорубил» — топором. Восхищаюсь Александром Третьим и Победоносцевым, который говорил: «Правее меня — только стенка». Хватит ныть. Пора создавать идеологию победы».

16 ноября, вторник. Впервые семинар, хотя я в Москве, идет без меня — будет вести Самид. Сегодня съезд писателей. Съезд, как и все съезды и собрания, с тщательно продуманным и отлаженным действием. Это было ясно уже по квоте, предложенной правлением: два делегата от писательской организации. Это означало, что будет представлен председатель правления и оргсекретарь. В каждой организации эти люди могли называться по-разному, но смысл един — люди, близкие к писательской власти и привыкшие к ней. Съезд, как и пять лет назад, проходил в тесноватом зале Союза на Комсомольском. Конечно, там было слишком скученно, раздевались по кабинетам, очередь в столовую была огромная. Сделано это все было небрежно специально, вопреки пожеланиям, именно в тесноте на Комсомольском, а не в большом зале ЦДЛ на Герцена. В ЦДЛ было бы слишком много народа, слишком много дотошных москвичей, которым некуда торопиться. Тем не менее эти суровые размышления не помешали мне с чувством величайшей радости встретить многих своих знакомых: крупных писателей, наших выпускников и даже своих учеников. Здесь были Ваня Евсеенко из Воронежа, Виктор Потанин из Кургана, Саша Бологов из Пскова. Многих я узнаю не сразу: меняется ракурс наблюдения, человек поворачивается — и вдруг: ба, да знакомое лицо. Вот так я не сразу узнал когда-то всесильного Олега Шестинского. Потом стало неловко, еще подумает, что я веду себя высокомерно. Но ведь еще ко всему у меня очень плохая память на лица.

Здесь же встретил я когда-то совсем молодого Роберта Балакшина. Теперь он возглавляет писательскую организацию в Вологде. Я ведь помню его еще по сыктывкарскому совещанию молодых писателей, чуть ли не пятнадцать лет назад. Он, кстати, подарил мне книжку. Прекрасно сделанное компилятивное — из исторических цитат — сочинение: «Россия — это сама жизнь. Свидетельства иностранных путешественников, дипломатов, политиков, мыслителей о нашей Родине». Уже заглянул, представляю, как буду сегодня перед сном наслаждаться, выискивая знакомых и перебирая цитаты.

Доклад Ганичева был продуман, он тщательно, как потом и докладывавший от имени ревизионной комиссии Числов, тщательно уходил от всех острых моментов, почти не привел никаких цифр расходов и доходов. Оба жаловались, что писательскую собственность увели, но оба, по существу, палец о палец не ударили, чтобы ее вернуть. У Валерия Николаевича в докладе еще был очень поверхностный и популистский взгляд на литературу. Видимо, почти как и я, не читает современных писателей.

После Ганичева все пошло как по накатанному. Речь В. Распутина о современном времени с интересной, хотя и знакомой стилистикой, с обновленными мыслями о современном читателе. Интересное наблюдение, что отсутствие читателя — это реакция народа на современные извращенные тексты с обилием смертей, с обилием плохих семей и всем в том же роде. Потом речь Вас. Иван. Белова о языке. Начал Василий Иванович с того, что предостерег от «чужебесия». Старинное словечко, но весьма точное. Кстати, Василий Иванович сделал мне еще до начала съезда удивительный подарок: старинный значок с портретом Горького и надписью «Литинститут». Ведь специально где-то отыскал на дне шкатулки, притащил из Вологды, чтобы подарить мне. Я был тронут этим его поступком и по привычке все интегрировать с интересом института сразу же решил заказать для своих студентов такой же. После классиков говорило еще много народа, не перечисляю конкретно, но в своей записной книжке сразу отметил: многие выступающие писатели хвастают книжками, которые выпускаются в их регионах, но это все лишь признаки жизни: у этих книг, написанных по старинке, — знаю это по опыту — нет настоящего и заинтересо-ванного читателя.

Наше дорогое писательское начальство на этот раз заполучило на съезд одно из первых лиц государства — Валентину Ивановну Матвиенко. Было немного жалко наблюдать за ней, когда она усаживалась в очень тесный президиум. Она произнесла какое-то довольно ладное приветственное слово, я бы даже сказал интересное, хотя и не запомнившееся, и довольно быстро, где-то с середины доклада Валерия Николаевича, ушла. Всегда слово выступающего в правительстве почти равно стоимости спичрайтера этого выступающего. Повинуясь какому-то инстинкту благодарности, я, сидящий почти у двери, тут же вышел за ней следом и успел подать ей пальто. Она меня прекрасно помнит, и мы перемолвились парой слов. Перед глазами у меня, естественно, какая-нибудь критическая ситуация в институте, и я вынужден буду обращаться к ней.

Первый скандал разразился, когда «гостья» съезда Абаева — распущенные по спине белые волосы, челка — надменно зачитала письмо Правления Союза российских писателей с предложением создать общий союз на началах ассоциации. «Была у лисы избушка ледяная, а у зайца лубяная» (?) Это и есть идея ассоциации. За этим, конечно, отчасти проартикулированный, стоял вопрос о собственности, стремление расквитаться с «узурпатором» Пулатовым и всем поживиться за счет чужой собственности. Вспомним, что СП России уже имел арендатором банк «Изумрудный», с которым расстались чуть ли не через перестрелку, а сейчас, я думаю, имеющийся в подвале под СП ресторан тоже находится с СП в сложных отношениях и наверняка платит не столько, сколько правление хотело бы. Мне-то вся ситуация ясна. Следующим на очереди не Переделкино, а Литературный институт. Ведет собрание Феликс Кузнецов, который уже в третий раз, дословно, рассказал историю с шолоховской рукописью. Я чувствую, что по каким-то соображениям Кузнецов лоббирует это предложение. Он даже зачитывает составленную, видимо, им самим резолюцию по этому вопросу. У меня сначала легкое недоумение, потом я тяну руку. Я сижу в третьем или в четвертом ряду, меня прекрасно видно. Кузнецов, старательно обводя глазами зал, меня не замечает. Я молча тяну руку уже минуты три. Не встаю, не кричу, молча тяну. Кузнецов ждет, когда я устану и махну на все рукой. В крошечном масштабе борьба воль. Наконец зал чего-то галдит, Кузнецов меня выкликает. «Феликс Феодосиевич, — елейным голосом обращаюсь я к председательствующему, — не затруднит ли вас напомнить мне, кто из кого вышел. Бывший Союз писателей РСФСР из Союза российских писателей или Союз российских писателей из Союза писателей РСФСР?» В этой аудитории идея ассоциации уже провалена. Недаром, когда я лениво собрался выступать и решил посоветоваться с Ал. Ивановичем, он сказал, что моя реплика стоит иного выступления. Потом это подтвердилось, несколько раз выступающие ссылались на меня. «Они вышли, ну пусть теперь повинятся и возвращаются». На этой фразе я схватываюсь с… Дальше мы схватились с этой самой красавицей. «Действительно, — говорю я, — а что нам мешает снова объединиться?». Но при этом объединении исчезают места секретарей, возможности на дачи в Переделкино, возможность писать письма Президенту по всяким спорным вопросам; «на Пулатова» написано свыше пятидесяти.