Исаак Шапиро - Черемош (сборник)

• Название: Черемош (сборник)
• Автор: Исаак Шапиро
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-9691-0465-5

«Черемош» – книга лирической прозы, не самого популярного сегодня, но от того не менее прекрасного и важного для русской литературы жанра. Исаак Шапиро много лет жил в Черновцах, диалектной лексикой Карпатского региона владеет в совершенстве. А еще искренне любит этот край, а потому так тепло, с легкой иронией и ностальгией (книга охватывает период примерно в тридцать лет, с первого послевоенного года до середины семидесятых) рассказывает о коренных жителях Карпат, чьи села раскинулись вдоль Черемоша, притока реки Прут. «Будучи музыкально точной, поэтически гибкой, певучей, эта диалектная речь дарит понимающему читателю истинную отраду» (Марина Палей).

---

От безделья иной раз задумаешься: вроде по ту сторону вагона другая жизнь – неторопкая, ладная, не наша, дерганая. Думаешь: тут, наверно, иначе встречают друг дружку, сосед не только для пузырька – для согрева душевного. Может, здесь и есть тот пятачок земли, где не калымят, не тащат с оглядкой, где за работу живут без нужды…

Вон, на придорожной полосе мужик в тельняшке косит рослую траву. Шаг за шагом, мерно, в охотку, – загляденье. Помню, пацаном брали меня на косьбу. У деда коса под травой шипела. Больше всего хотел тогда косить и сапоги тачать. В ту пору все село, считай, босоногое было.

Конечно, кто с малолетства только асфальт нюхал, ему потеха: махай, дядя, старайся, стряхивай пот. Другие, мол, в космос пуляют, а ты, чурка, косой бжикаешь…

Кому – смехи, а мне на того мужика смотреть отрадно. Должно быть, в этих краях родники целебные или почва влияет, и не родятся здесь олухи да злыдни. Жаль, нет остановки – проверить.

Мы по шпалам – вперед да вперед…

И самолетом летать – не то. Все втихомолку ждут – прилетим или навернемся. Вниз глянешь – жуть, себя жалко. С такой верхотуры ахнуть – фотокарточку не соберут.

А в поезде живешь на полную катушку: и постель тебе, и радио, и пивко разносят, и в подкидного сыграешь.

Климат особый в вагоне есть, каждый сочувствия ищет. Смотришь – бабенка у окна скучает. Будто невзначай вопрос пустяшный бросишь, тары-бары-растабары – и у тебя ее адресок.

Уж не говорю, что все новости без газет узнаешь. Порой, последнее вранье – глядишь, и правдой обернется. Дым в карман не спрятать…

В тот раз только и разговоров, что скоро деньги менять будут. Народ, понятно, бросается всякого товару накупать, самого завалящего, без надобности в хозяйстве, лишь бы бумажки зазря не пропали. В той реформе, при Никите, деньги трудно считать было. Обменяли – считать нечего. Так что научены.

Слышу, про урожай заговорили – тоже веселая статья. Бабка у окна все журится: чего они, бедолаги, здешние, едят?

– У нас, – говорит, – на Винничине, за одним полем еще поле начинается, а здесь – другие сутки еду – луга да леса…

– Не тушуйся, бабуся, – утешает парень рядом. – Они тут дармовой самогон гонят.

– Из чего?

– Из дерева. Наука дошла.

– Дуришь, поди, старую.

– Бабуся, рецепт конкретный: из куба леса двадцать пять литров выходит. Пятьдесят банок первача.

– Ой ли? Лес-то, видать, сырой.

– Наоборот. Наукой доказано: сухой – больше литража дает.

– Сынок, будь ласков, поделись! Зять у меня, сам понимаешь…

– Слушай сюда: берешь куб леса, распустишь на доски… На пилораме…

– Чего?

– Доски загонишь и купишь зятю водяру.

Бабка рот закрыть забыла, думает.

Так всю дорогу – байки, трепотня.

Отмечаться в вагон-ресторан ходили. Правда, была у меня в чемодане бутылка коньяка, но не трогал. Перед отъездом Шевцов принес.

– Передай, – говорит, – если потребуется.

– Там, парень, таким пустяком не обойдешься.

А на Ване хоть кол теши, бормочет: коньяк-то армянский, попробуй достань… Ладно, думаю, чего спорить – знаю ведь, с кем связался…

3

Так и доставил коньячок в целости. Чемодан у приятеля в прихожей поставил. Дома только дочка его была, школьница.

– Папа, – говорит, – скоро придет. Вы посидите, дядя Вася, я к подружке сбегаю за уроками.

Делать нечего, жду кореша.

Квартира у него новая, кооператив, есть где разгуляться. Тюль на окнах. Мебель чешская. В буфете за стеклом – рюмки разные блестят, ножки у них, как соломинки, в руки взять боязно. Я до такой посуды не больно охоч. Стакан надежней, и размер другой. Может, только для форса…

Покрутился я по квартире, кухню проведал, ванную тоже. Тут мне мысля: чего, думаю, впустую время терять, устрою банный день. С дороги не грех бы помылиться.

Но ванна зачем-то фанерой накрыта, без зазора. Поднял фанеру, смотрю, в самой ванне воды полно. Должно быть, запас держат для разной нужды. Нам не в новину – и в нашем городе эта катавасия: дают воду утром и вечером, а весь день из крана один воздух свищет. Видать, здесь та же система.

Кран проверил – напор нормальный, скупаться можно.

Выпустил из ванны застойную воду – всю до последней капли. Под горячий душ пристроился. В дороге меня сквозняк пробрал, нос заложило. Решил, хворь кипятком гнать. Попарился, как рак вареный.

Потом, понятно, затычку на место и опять полную ванну набурил, про запас. Фанерой накрыл, как было.

Наконец, хозяин явился. Рад, с порога на весь дом шумит:

– Васята-а-а! Вот это гость, едят тебя блохи!..

Обнялись, похлопали друг дружку, за жизнь спрашиваю.

– Жизнь стала лучше, но – короче, шея – длиннее, но тоньше!

Смеется – у самого загривок, что у борова.

Не успел разговор настроиться как следует, а он торопит:

– Пока моей благоверной нет, давай сообразим по чарке.

Подумал: без хозяйки пировать – плохая примета, не любят бабы эту самодеятельность. Но ему виднее. С другой стороны, спрашивается, чего тянуть: как-никак, друг приехал, не ханыга. Не каждый день встречаемся, да и про Шевцова вспомним заодно.

Увидел кореш мой коньяк, смехом зашелся.

– Ух ты! Целую поллитру приволок? – хрипит, по ляжкам себя колотит.

Невдомек, что за причуда его веселит, но виду не подаю, тоже дуриком лыблюсь.

Кончил он щеками трясти, отдышался.

– Не в обиду, Вася, но мне твой бутылек, как мерину – кобыла. Капля в море. Понял – нет? Пошли, ты свой человек… Пошли.

И тащит меня в ванную.

– Что это, как думаешь?

– Ванна, – отвечаю, – чтоб мыться.

Снял он фанеру.

– Верно, Василий, мыслишь. Правильной дорогой, товарищ! А это что, по-твоему?

– Известно, – говорю, – вода.

– Вот здесь ты, мальчик, промахнулся. Не вода это, а водка! Чистый градус. Полная ванна водочки, а! Слышал небось, говорят, реформа…

А я ничего не слышу. Видимость есть, как он рот разевает, а слов нет. Может, он про реформу, про новые цены, а я стою, тюха-матюха, ноль интереса, все мимо. Только дышу.

Вернулись в комнату, он доволен, глаза сияют:

– Это, – говорит, – «Московская», с винтом. Пробка там особая – винтовая. Запах минимальный. Классная вещь! Не то что «бескозырка»: та шибанет – уже косой. Конечно, и с винтом – это еще далеко до «Черноголовки». Но ее не достать. Как ни старался. «Черноголовка» в самые верха идет. Говорят, даже в Кремле не всем перепадает. Ну что, удивил тебя?

Я головой киваю, а у самого вертится: погоди, еще удивишься…

А ему хоть бы хны! От радости сознание не работает, одна забота – салат организовать. Шурует в холодильнике, а там ничего подходящего нет. Мне-то что? У меня сердце вовсю колошматит, вопросы загадывает. Дружок, подлец, знать не знает, пожрать готовится, может, рядом человек гибнет – это его не печет.

Но от его закусочных хлопот у меня догадка вспыхнула. Говорю: ты покуда хлебец настругаешь, я мигом в продмаг, за консервами, до трех считай – я здесь. Убедил. Добро, чемодан в прихожей стоял, ухватил его и – ходу!

По каким улицам меня мотало – не помню. В пивной принял пару банок без передыху – очухался.

Долго искал гостиницу, плутал по причине слабого соображения. Перед глазами все время картина такая: зачерпывает он стопку из ванны, корочку понюхает, выдохнет накоротке и в горло опрокинет. Ждет, когда водка до нутра доберется. Ждет… Я только подумаю, как он вторую стопку проверяет, за него страшно становится.

И чего, спрашивается, дурья башка, в бутылках не хранил? В ванне уместились бы плашмя. Видать, по жадности: спешил бутылки сдать, – вдруг подешевеют…

Столько добра… до последней капли… Да это ни простить, ни забыть!..

А кто виноват? Кто удружил? – Ванюха Шевцов. Это его неудача на меня перескочила. Он, орясина болотная, бутылкой отделался, дрыхнет мирно, а я как чокнутый ночью по городу бегаю, гостиницу ищу.

Одно хорошо: коньяк на столе оставил. Дружок хоть малость, да утешится. Шевцов говорил: коньяк-то армянский…

Туда-сюда и обратно

Как ни юли, все ямы не перехитришь – сядешь голой сракой на ржавый гвоздь. Закон природы.

Петро Тикан

1

– Я что, один в гараже? Других фамилий в голове не держите?

Тикана и вправду допекли. С досады послал дружков-диспетчеров куда мог поглубже. Те, в свой черед, устало посоветовали:

– Захлопни хавку![22] Не гуди! Путевка уже выписана.

Тикан амперметр положил на их советы. Жизнь теряет остроту, если не воевать с этими прохиндеями. Важен сам принцип: почему Тиканом затыкают все дырки?

– Не все, – ухмыляется диспетчер, – а стоило бы…

Конечно, если вникнуть, прикинуть трезво, то ничего страшного, ходка лафовая, туда-сюда и обратно. Но не ко времени. Не бархатный месяц. Все равно что пить за здравие покойника.

Тикан в меру погорланил, и к завгару – авось повезет. К счастью, Игнатьич в благом расположении, по-человечьи вякает:

– Ты ж, халдей, всегда плачешься: другим дальние командировки, тебя на приколе держат. Вот, пожалуйста, езжай на юг, позагораешь!