Дик Портер - Преданное сердце

• Название: Преданное сердце
• Автор: Дик Портер
• Издательство: Астра
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 1993
• ISBN: 5-900481-04-2

Вниманию читателей предлагается замечательный роман о любви современного американского писателя Дика Портера "Преданное сердце".

Из чего состоит жизнь? Учеба, работа, немного или много политики, семья, вера и, конечно, ЛЮБОВЬ.

---

— Солдаты, — сказал он, когда мы все были в сборе в кабинете мистера Суесса, — как вы, наверное, знаете, русские окружают Будапешт, Израиль готовится захватить Суэцкий канал, а британские и французские корабли приближаются к Порт-Саиду. Какое все это имеет отношение к вам? Я хочу, чтобы вы ознакомились с только что полученной мной телеграммой.

Он начал читать телеграмму, и чем дальше он читал, тем муторнее становилось у меня на душе. Суть сообщения сводилась к тому, что около десятка советских танковых дивизий продвигаются в сторону Западного Берлина.

— Следует ожидать скорого начала военных действий, — сказал полковник, — иначе бы все эти дивизии сюда не направлялись. Вам известно, сколько может продержаться Берлин — пару часов, от силы, полдня. Город будет захвачен исключительно быстро, малой кровью. Части, расквартированные в казармах, будут взяты в плен. Со мной и с вами дело обстоит по-особому — мы ведь разведчики. Русским известны наши фамилии, и нас, скорее всего, расстреляют. Отпустите всех источников, держите наготове военную форму, упакуйте свои вещи, запаситесь теплым бельем, потому что, если вы вдруг не будете расстреляны, вас ожидает долгая прогулка в Сибирь. Помолитесь — может, и вывезет. Паршиво, конечно, что все кончается. Вы хорошо поработали. Помните, что вы — американцы, и исполните свой долг до последнего. Если нам суждено умереть, умрем красиво.

Подойдя к нам, полковник пожал всем руки. Он был щупл и сед, а в глазах у него стояли слезы. Быть расстрелянным ему не улыбалось точно так же, как и нам.

Выйдя из кабинета, никто не проронил ни слова. Поднимаясь наверх, я думал о тех многих тысячах долларов, которые родители потратили на мое образование, а налогоплательщики на то, чтобы я учился в школе переводчиков в Монтеррее. И все ради чего? Ради того, чтобы тебя расстреляли ни за что ни про что. Я укладывал в рюкзак последние вещи, когда вошел Манни, держа в руках какую-то книжку.

— Ты уже упаковался? — спросил я.

— Да, а ты?

— Почти?

— Знаешь, что мне все это напоминает? То, что однажды случилось с Достоевским. Его арестовали, восемь месяцев продержали в тюрьме и в один прекрасный день повели на расстрел. Потом, правда, ему сообщили, что приговор изменен, но какое-то время он думал, что ему вот-вот предстоит умереть. Все это описано им в "Идиоте".

И Манни начал читать. К казни предназначалось несколько осужденных; для них были врыты три столба, к которым привязали сперва троих, закрыв им глаза колпаками. Человек, от лица которого велся рассказ, шел в третьей партии, и он рассчитывал, что у него есть еще пять минут, и срок этот показался ему таким огромным, что и волноваться было еще рано. Он положил две минуты на то, чтобы попрощаться с товарищами, две — на то, чтобы подумать про себя, и одну — чтобы в последний раз поглядеть вокруг. Прощаясь, он подумал, как же это так — вот сейчас я здесь, а через три минуты стану чем-то или кем-то еще. Чем и где?

"Невдалеке была церковь, — читал Манни, — и вершина собора с позолоченной крышей сверкала на ярком солнце. Он помнил, что ужасно упорно смотрел на эту крышу и на лучи, от нее сверкавшие; оторваться не мог от лучей: ему казалось, что эти лучи его новая природа, что он через три минуты как-нибудь сольется с ними… Неизвестность и отвращение от этого нового, которое будет и сейчас наступит, были ужасны; но он говорит, что ничего не было для него в это время тяжелее, как беспрерывная мысль: "Что если бы не умирать! Что если бы воротить жизнь, — какая бесконечность! И все это было бы мое! Я бы тогда каждую минуту в целый век обратил, ничего бы не потерял, каждую бы минуту счетом отсчитывал, уж ничего бы даром не истратил!" Он говорил, что эта мысль у него наконец в такую злобу переродилась, что ему уж хотелось, чтобы его поскорей застрелили".

— А у тебя будет желание, чтобы тебя поскорее убили? — спросил Манни.

— Сомневаюсь. А что ты будешь думать?

— Я буду надеяться, что это не очень больно. Достоевский пишет, что в ожидании казни один из осужденных не переставал балагурить — спрашивал, идет ли ему саван. Может, и я придумаю что-нибудь смешное. Скажем, привяжут меня к столбу, прицелятся, а я скажу: "Такое со мной случается первый раз в жизни".

— Как думаешь, нам перед расстрелом дадут в последний раз поесть?

— По мне, лучше бы дали выпить.

— Хочешь виски?

— Да, только не здесь. Слушай, тебя в речи полковника ничего не удивило?

— Нет, а что?

— Он не сказал, что мы не можем выходить из дома.

— Правда?

— Ни слова. Так что я думаю встретиться с Создателем в каком-нибудь другом месте. — Ну, например, во французском солдатском клубе в Веддинге. Мы там часто бываем с Симоной. Правда, после офицерского клуба ей все это кажется страшно убогим, но держится она молодцом. Может, сходим?

— Буду готов через двадцать минут.

Раз КГБ уж был готов нас сцапать, следовало держаться подальше от Эрики, и я, вместо того чтобы встретиться с ней, как собирался, позвонил ей по телефону. Наверно, это был самый странный звонок в ее жизни. Полагая, что сведения, которые сообщил нам полковник Фокс — секретные, я сказал Эрике только, что случилось нечто, и что это нечто может повлиять на жизнь каждого из нас, и что если я ее больше не увижу, пусть помнит, что все, сказанное мной два дня назад, — чистая правда, ну и так далее и в том же духе. С каждым новым моим намеком Эрика, должно быть, все больше убеждалась, что я пьян.

— Хэмилтон, — сказала она наконец, — я ничего не понимаю. Будь добр, перезвони, когда придешь в себя.

Потом я подумал, не послать ли мне телеграмму родителям, но решил, что не стоит. Что я мог им сообщить? "Дорогие мама и папа зпт сегодня буду расстрелян тчк целую Хэмилтон". Бросив прощальный взгляд на комнату, я отправился вместе с Манни навстречу своей судьбе.

Манни включил радио в своем стареньком «рено», и мы узнали, что Египет разорвал отношения с Англией и Францией, которые весь день бомбили египетские аэродромы. Израиль сообщил, что Синайский полуостров очищен от египтян. В Будапеште Надь заявил, что Венгрия выходит из Варшавского пакта, а советские танки тем временем окружали город. О дивизиях, движущихся к Западному Берлину, не было ни слова — наверно, это еще держится в секрете.

Когда делили Западный Берлин, американцы взяли себе южную часть с живописными пригородами, англичанам отдали центр, что тоже совсем неплохо, а французам остались трущобы на севере города. Один из таких районов назывался Веддинг. Впрочем, по американским меркам это были совсем не трущобы, а, так сказать, старая цитадель пролетариата. Там-то и находился французский солдатский клуб, который могли посещать и солдаты других союзных армий, если, конечно, им было не лень тащиться в такую даль. Я и раньше слышал, что там недурно, но никогда не мог заставить себя трястись целый час на автобусе. Как заметил однажды Манни, одному Богу известно, что еще сделали французы для защиты Западного Берлина, но солдатский ресторан они устроили — закачаешься.

Мы начали с бара, где я, последовав примеру Манни, выпил виски. Во французской армии платили гроши, поэтому цены в клубе напоминали те, что были в Америке во времена Великой депрессии: десять центов рюмка, пятьдесят центов — солидный бифштекс.

За третьей рюмкой Манни сказал:

— Знаешь, что меня гложет? Что, если бы русские подождали еще с полгодика, я бы из этой армии уже тю-тю.

— И что бы ты стал делать?

— Как, ты разве не знаешь? Я уже договорился насчет работы — в "Америкэн экспресс", во Франкфурте.

— А как же Симона?

— Да я ж тебе рассказывал.

— Нет.

— Ее муж сказал, что даст ей развод. Его переводят в Алжир. Мы втроем встретились и все обсудили. Он хотел убедиться, что я ее не брошу. Ну, я обещал, что женюсь, как только будет оформлен развод. И правда б женился, если бы не эта заварушка. Сволочи эти русские.

— Подожди, может, они еще не нападут.

— И не надейся. Еще по одной?

Потом мы пошли в ресторан, где Манни заказал густой луковый суп, покрытый толстым слоем расплавленного сыра; устрицы по нескольку десятков штук на брата; огромный кусок говяжьего филе «шатобриан» с овощным гарниром; салат, ромовую бабу и две бутылки вина. После обеда мы пили коньяк и курили сигары. Когда подошла третья порция коньяка, мне стало интересно, у кого сильнее заплетается язык — у меня или у Манни. Чем больше мы пьянели, тем горячее обсуждали свои надежды и страхи.

Голова у Манни моталась из стороны в сторону, и он нетвердым голосом говорил:

— Послушай меня, Хэм. Если б не эти русские, знаешь, что бы я сделал на твоем месте? Я бы женился на этой твоей Эрике. Точно б женился. Такая попадается раз в жизни. Я бы ее не упустил.

— Совершенно с тобой согласен, — отвечал я. — Если б не эти сволочи, я бы сейчас был с ней, как пить дать.