Тахави Ахтанов - Избранное в двух томах. Том первый

• Название: Избранное в двух томах. Том первый
• Автор: Тахави Ахтанов
• Издательство: Жазушы
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Тахави Ахтанов — представитель среднего поколения казахских писателей. Участник Великой Отечественной войны. Его стихи и очерки печатались еще во фронтовых газетах. Первый роман «Грозные дни» вышел в 1956 году. Через два года был напечатан в журнале «Дружба народов». В дальнейшем, на русском языке выдержал пять изданий. Переведен также на немецкий язык и некоторые языки народов СССР.

Второй роман писателя — «Буран», за который автор удостоен Государственной премии Казахской ССР имени Абая. Роман опубликован я журнале «Новый мир» (1965) Переведен на немецкий, персидский языки, а также на языки народов СССР.

В первый том его избранных произведений вошли роман «Грозные дни» и драматическая поэма «Клятва». Второй том составили роман «Буран», «Индийская повесть», рассказы, эссе и размышления писателя

Тахави Ахтанов является также одним из ведущих казахских драматургов. Им написаны десять драматических произведений. Наибольшей популярностью среди зрителей пользуются драмы «Сауле», «Печаль любви», «Отец и сын», «Клятва». Писатель занимается литературоведением и переводами.

---

У края стола, напротив Мурата, сидит старший лейтенант. У этого маленькие глазки, блестящие, как бусинки, и продолговатое пепельно-серое лицо. Он уже начинает полнеть. Это шестой помощник Купцианова, говоря военным языком, ПНШ-6, Уали Молдабаев. Начальник штаба перед отправкой полка не слишком обременял себя. Как старший командир, он вовремя и педантично отдавал приказания, наблюдал за исполнением их со стороны, не вмешиваясь в мелочные заботы. Во время посадки он держался вместе с руководителями местной власти, прибывшими на проводы частей. Родных и знакомых Купцианова на вокзале не было.

Может быть, поэтому он оставался равнодушным к слезам людей, провожающих своих близких. Они даже раздражали его, нарушая торжественность минуты.

Деловито, слегка нахмурившись, Купцианов обходил эшелон, изредка останавливаясь у вагонов. Знаками подзывая к себе командиров, он отдавал им приказания или делал замечания, если обнаруживал непорядок. Как и все, он чувствовал, что жизнь его подошла к новому рубежу. Но он сознавал также, что его личная ответственность выше, нежели ответственность подчиненных ему командиров. Поэтому на людях он вел себя так, как того требовала его высокая ответственность, и старался, чтобы все видели это.

Уали Молдабаева Купцианов держал при себе. Уали преподавал в высшей школе и обладал обширными знаниями, а Купцианову нравились образованные, культурные люди. Кроме того, характеры их сходны.

Купцианов был с Уали на равной ноге, лишь в крайнем случае переходя на официальный тон. Они никогда не разлучались.

Вместе с женою Уали на вокзал приехали его товарищи. По тому, как они шумно окружили его и жали руки, можно было понять, что Уали завоевал не только их уважение, но и любовь. То и дело слышалось: «Здоровым тебе доехать, веселым вернуться!», «Береги нашу воинскую честь!», «Ну, да не тебе это говорить!», «Друзей не забывай, пиши почаще!»

Когда поезд тронулся, Уали почувствовал тоскливую зависть к тем, кто оставался здесь, на обжитых безопасных местах, в то время как он уезжал навстречу опасностям и неизвестности...

Командир батальона Мурат Арыстанов за вчерашний день не присел ни разу. Военная служба — это собранность и подвижность. И тем не менее подъем боевой части по сложности своей напоминает откочевку аула. Подгонка снаряжения, переобмундирование, наконец — погрузка в вагоны. Мурат, отдавая приказы своим командирам, лично проверял исполнение. Когда батальон направлялся к станции Алма-Ата I, ему удалось забежать домой и обнять жену и сына. С тех пор он не знал ни одной свободной минуты, и только когда эшелон тронулся, когда густая толпа на платформе замахала руками, он вдруг раскаялся в том, что не разрешил жене и сыну приехать на вокзал. Это была ненужная строгость, даже жестокость по отношению к ним и к себе самому. Мурат чувствовал, что сам себя ограбил, но жалеть было поздно.

Он отдавал себе полный отчет в том, что страна переживает грозные дни. Армия отступает. В военных сводках упоминались города, занятые врагом. Это были крупные города, далеко отстоявшие один от другого. Мурат обводил эти города черным карандашом на карте Европейской части СССР, которую носил в планшетке. Кружки, умножаясь, тянулись длинной цепочкой. За короткое время враг вторгся в глубь страны. Мощь его удара нельзя было не видеть. Мурату еще не доводилось воевать, если не считать двух-трех инцидентов на границе во время его пограничной службы. Тактику он знал неплохо, но, конечно, не мог себе представить, что такое на деле современная война. О том, что это будет беспощадная война, война на истребление, он знал.

Сознавая это, Мурат был строг и требователен к себе и к другим.

Все последнее время он жил как в лихорадке. «Почему нас так долго держат в тылу?» — думал он. Но вот пришел день выступления. И Мурат вдруг почувствовал, что не смог, не сумел подготовить своих солдат так, как этого требует война.

Если на военной службе он был всегда тверд, то при разлуке с близкими сердце его дрогнуло. Здесь, в этом городе, он оставлял половину самого себя. Здесь прошла его юность. Чтобы не раскиснуть, нужно немедленно откинуть все эти мысли и чувства. Он решительно отошел от двери, не стал больше смотреть в сторону удаляющегося города. Его ординарец, шепелявый, с выпуклыми глазами джигит Маштай, чисто прибрал в вагоне, приготовил обед.

— Товарищ капитан, — сказал он, — садитесь кушать. С самого утра ничего не ели.

Есть Мурату не хотелось. Вмешался Купцианов.

— Капитан, солдат верно говорит. Давайте ужинать, — сказал он.

Уали поставил на стол бутылку водки:

— Идите сюда! Поднимем чарку за наш отъезд!

Командиры, скрывая за показной веселостью тоску по родным, обрадовались предлогу и шумно расселись за столом.

Но на первой же остановке командиры отправились на обход эшелона. За столом остались трое. От недавнего веселья — ни следа. Потянулся неторопливый разговор, к которому так располагает дальняя дорога.

Купцианов пытливо поглядел на Мурата. В сущности, он мало знал его, два-три месяца проработали вместе. Вначале Мурат был командиром батареи и в то время сталкивался с Купциановым не часто. Но теперь он перешел из артиллерии в пехоту и был назначен командиром батальона. Встречались непосредственно по службе, но близко не сошлись.

Купцианов видел: Мурат — командир деятельный. Батальон в его руках стал более собранным. Но Мурат, пожалуй, грубоват. Слишком уж прямой характер. Раза два Купцианов имел с ним стычку. Что еще он знает о Мурате? Его любит командир дивизии Парфенов. Это важно. Дальняя дорога, безусловно, познакомит их ближе. Вот тогда Купцианов и оценит в полной мере, на что способен любимец генерала.

Сейчас Купцианов присматривался к Мурату. Он и не замечал раньше, что этот казах, пожалуй, красив. Только вот скулы немного широковаты, но лоб высокий, открытый, выразительное лицо будто выточено из слоновой кости, прямой нос, с горбинкой, с тонкими ноздрями. Подтянутый, энергичный, подвижной. Настоящий восточный красавец.

Но, что называется, дурно воспитан: в разговоре горячится, а заденешь за живое — размахивает руками. Куда это годится? В глазах иногда вспыхивает горячий блеск, и смотрит так, будто нож вонзает. Совсем уже дурная привычка. Офицер находчивый, красноречивый, но способен нагрубить, резко оборвать. Недостаточно серьезен. И все-таки есть в нем что-то незаурядное. Продумав все эти свои наблюдения, Купцианов пришел к такому выводу: «Камешек ценный, но не отгранен. Кругозор узок, отсюда все недостатки: стремления ограничены, интеллектуальные потребности невелики».

 

Почти пятнадцатилетняя военная служба Купцианова протекала в крупных городах, в штабах, всегда на виду у большого начальства, поэтому к строевым командирам Купцианов относился не то что свысока, а равнодушно, мало ценил их. Вырос он в интеллигентной семье, державшейся старых традиций: родители считали главным достоинством человека знание правил приличия и учтивых манер.

Купцианов считал, что строевые командиры, находясь все время среди солдат, сами постепенно грубеют. Известно, что военная жизнь сурова. Но, как думал он. правильное воспитание выработало в нем стойкость, которая позволила оставаться самим собой в любой обстановке. Он охранял свою воспитанность, как чибис охраняет гнездо. Безусловно, влияние среды на человека очень велико, и Купцианов разделял это марксистское положение, так как оно вполне соответствовало его собственным убеждениям.

Из этого он делал вывод: чтобы среда не засосала, надо найти человека, близкого по воспитанию и житейским навыкам, близкого по духовным запросам. Таким человеком в полку был Уали. Мурат Арыстанов не такой, от него можно ждать всяких неприятностей. Это и заставляло Купцианова присматриваться к нему.

— Итак, мы выступаем на фронт, — сказал он осторожно и поглядел на Мурата. — Спустя несколько дней нам предстоит принять боевое крещение. Однако наша подготовка, если вы заметили, недостаточна.

— Да, недостаточна, — согласился Мурат. Купцианов не сомневался, что Мурат говорит искренне.

— Как я понимаю, наша задача — во что бы то ни стало остановить врага. Нам предстоит, подобно пробке, заткнуть пробоину на каком-нибудь решающем участке фронта. Используя нас в качестве пробки, командование подготовит настоящую боевую армию.

— А мы разве не армия? — спросил Мурат, резко вскинув голову.

— Ну, кто же это говорит! Конечно, мы — армия. Но, если изволите знать, армия армии рознь.

Купцианов спокойно глядел Мурату в глаза.

— Я вас не совсем понимаю.

— Что же тут непонятного! — вмешался Уали. — Вениамин Петрович говорит о недостатках нашей подготовки.

— Немного терпения, Уали Молдабекович, — сказал Купцианов и наклонился в сторону Мурата, словно собрался поведать ему что-то сокровенное. — Говоря правду... Мы здесь люди свои, — он осмотрелся по сторонам. — Если говорить правду, наша дивизия еще не является достаточно крепким боевым соединением, и нам с вами это ясно. Наш долг — задержать врага, пока не будут подготовлены боеспособные воинские части. Конечно, в глаза нам этого никто не скажет.