Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

• Название: Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: КМК
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-87317-386-0

В книге В.А.Брюханова — специалиста по истории российских и мировых заговоров (его книги «Заговор графа Милорадовича» и «Заговор против мира: кто развязал Первую мировую войну» пользуются заслуженным успехом) предлагается совершенно новая версия убийства Александра II. Автор убедительно показывает, насколько плотно народовольцы были включены в большие игры на самом верху русской властной пирамиды, причем далеко не всегда в роли субъектов, нередко — в качестве «пешек в чужой игре».

Книга будет интересна историкам, политологам, всем, кто неравнодушен к тайнам истории. «Трагедия России…» открывает программу-направление «Конспирология» в серии «Мир. Хаос. Порядок».

---

Один Фроленко вскоре нашел себе достойное применение: «В Одессе арестован был Костюрин, член нашего кружка; Фроленке удалось его вырвать чуть не из рук жандармов и увезти на лошади».[569] Произошло это уже в марте 1877.

Но В.Ф. Костюрину (кличка «Алеша Попович») (1853–1919) не судьба была задерживаться на воле: вторично его арестовали в июле того же года. Фроленко снова готовил его побег, но тут Костюрина перевели в столицу. Затем на процессе «193-х»[570] его приговорили к ссылке, но в 1878 году вскрылось его отношение к расправе над Гориновичем — и потом каторга и ссылки сменялись у него почти до самой революции.

Оказавшись в Петербурге не у дел, Александр Михайлов вскоре нашел себе подходящую компанию, и совершенно переменил образ жизни. Вот как об этом рассказал Г.В. Плеханов: «На одной из сходок /…/ в /…/ «коммуне»[571] на Малой Дворянской улице, он познакомился с членами возникавшего тогда общества «Земля и Воля», и скоро был в него принят. Тогда окончился «нигилистический», как любил выражаться Михайлов, период его жизни. /…/ Он превратился в сдержанного организатора, взвешивающего каждый свой шаг и дорожащего каждой минутой времени. «Нигилистический» костюм с его пледом и высокими сапогами мог обратить на себя внимание шпиона и повести к серьезным арестам. Михайлов немедленно отказался от него, как только взялся за серьезную работу. Он оделся весьма прилично, справедливо рассуждая, что лучше истратить несколько десятков рублей на платье, чем подвергаться ненужной опасности. Во всем кружке «Земля и Воля» не было с тех пор более энергичного сторонника приличной внешности. /…/ Другою не менее постоянной заботой Михайлова был квартирный вопрос. Помимо обыкновенных житейских удобств, найденная им «конспиративная» квартира имела много других, незаметных для непосвященного в революционные тайны смертного. Окна ее оказывались особенно хорошо приспособленными для установки «знака», который легко мог быть снят в случае появления полиции /…/; от других квартир она отделялась толстою капитальною стеною /…/; план двора, положение подъезда, — все было принято в соображение /…/. Я помню, как, показавши мне все достоинства только что нанятой им квартиры на Бассейной улице, Михайлов вывел меня на лестницу, чтобы обратить мое внимание на ее особенные удобства.[572]

— Видите, какая площадка, — произнес он с восхищением.

Признаюсь, я не понял — в чем дело.

— В случае несвоевременного обыска мы можем укрепиться на этой площадке и, обстреливая лестницу, защищаться от целого эскадрона жандармов, — пояснил мне Михайлов.

Вернувшись в квартиру, он показал мне целый арсенал различного оборонительного оружия, и я убедился, что жандармам придется дорого поплатиться за «несвоевременный» визит к Михайлову».[573]

Поясним, что слова «Земля и Воля» впервые возникли как лозунг на знамени, поднятом на демонстрации в декабре 1876, о которой ниже. Окончательно же закрепилось это название за организацией осенью 1878 года, когда стал издаваться ее одноименный печатный орган. Название возникло в подражание «Земле и Воле» 1862–1863 годов. Плеханов и некоторые другие участники организации позднее использовали это наименование приминительно даже к событиям осени 1876.

Находившаяся же в это же время в непосредственной гуще событий участница кружка чайковцев А.И. Корнилова-Мороз дает несколько другие комментарии, отличающиеся и от рассказа Тихомирова. По ее свидетельству в это время в Петербурге сложилась не одна революционная группа, а две — Натансона и других прежних чайковцев, которым и принадлежит приоритет в создании «народнической» программы: «большое влияние на рабочих и молодежь получил вновь организованный Натансоном кружок, в шутку прозванный Клеменцом «троглодитами», п[отому] ч[то] квартиры его членов так же трудно было найти, как пещеры дикарей. В состав кружка входили будущие народовольцы и террористы, как Александр Дмитриевич Михайлов и Адриан Михайлов, Баранников, Осинский, а также Плеханов, Лизогуб, Оболешев и др[угие] видные революционеры. Натансон и его жена Ольга предлагали мне вступить в их кружок, но мне слишком дороги были прежние друзья, — я не могла как бы изменить им для новых. Кроме того, /…/ я утратила веру в возможность путем революции моментально изменить строй жизни народа. Я не могла также разделять увлечения Ал[ександ]ра Михайлова раскольниками или надежду найти революционное настроение в местах пугачевского бунта и вольного казачества и т. п. /…/ Освобожденные от следствия члены кружка чайковцев — Н.И. Драго, Ю.Н. Богданович, примкнувшие к ним — Веймар, Грибоедов, приехавшие из Швейцарии — Клеменц и Кравчинский стремились продолжить существование кружка и начали разрабатывать программу революционной деятельности в народе, известной впоследствии под именем «народнической». К этой группе примкнула и В.Н. Фигнер».[574]

Рассказ подруги корректирует Вера Фигнер: «На очереди стояла переработка прежней программы деятельности. /…/ В программе было важное нововведение: намечалась борьба с правительством, о которой в первую половину 70-х годов не было и речи. Жестокие репрессии против революционного движения изменили настроение и, сообразно с этим, программа требовала вооруженного сопротивления при арестах, обуздания произвола агентов власти, насильственного устранения лиц жандармского и судебного ведомства, отличавшихся особой свирепостью, агентов тайной полиции и т. д. Кроме того, для поддержания и успеха народного восстания — этой конечной цели революционной деятельности — программа указывала на необходимость «удара в центре», причем уже говорили о применении динамита.

Тогда впервые мы стали называть себя «народниками» /…/.

В обсуждении этой программы участвовала и я /…/. /…/ но когда дело дошло до организации тайного общества для осуществления ее, я, увлеченная личными привязанностями и чувством уважения к чайковцам (Ю. Богданович, Драго, сестры Л. и А. Корниловы, Веймар и др.), осталась в их группе, а не примкнула, как это следовало бы, к Натансону, около которого «на деловом принципе» объединились люди, которых я тогда еще не знала. Из них образовалось тайное общество /…/.

/…/ а на Казанской площади /…/ присутствовала и я с сестрой Евгенией. /…/

В выработке программы «народников» и в организации, сложившейся в 1876 г. и выкинувшей на площади Казанск[ого] собора девиз «Земля и Воля», ни Клеменц, ни Кравчинский участия не принимали. Вернувшись из-за границы, Кравчинский летом 1876 г. был в таком подавленном и ненормальном состоянии, что те, кто с ним встречались, считали его душевно больным. А Клеменц весь 76 г. держался в стороне и никогда не бывал на общих квартирах товарищей по названной организации и даже не знал их адресов (оттого и прозвал их троглодитами). Авторами программы были Иванчин-Писарев, Ю. Богданович и Н.И. Драго».[575]

Кому бы конкретно ни принадлежала первоначально идея «народничества», нетрудно видеть, что нового тут ничего не было: это все те же идеи Бакунина и Нечаева, которые еще в 1869–1874 годы с порога отметались всеми чайковцами, в том числе и самим Натансоном.

Объективные обстоятельства толкали интеллигенцию на протест. Другие объективные обстоятельства обусловили бессмысленность выступлений с протестами. В результате интеллигентская мысль металась по кругу.

Что же касается отсутствия организационной общности, то это явление имело в данный момент отнюдь не идейные мотивы, о чем непосредственно ниже.

Основа изменения образа жизни Александра Михайлова была заурядной, но серьезнейшей: он влюбился: «В 1876 г. я в первый раз встретил женщину, к которой почувствовал глубокую привязанность, это незабвенная Ольга Натансон. Но она страстно любила мужа; с своей стороны я беспредельно любил и чтил Марка и дорожил его счастьем, поэтому мои чувства к Ольге не перешли за пределы живейшей дружбы».[576]

Ольга Натансон была невероятной стервой, эгоцентричной и самовлюбленной. Достаточно сказать, что в «Земле и Воле» не было практически ни одной другой женщины: она должна была оставаться единственной среди влюбленных в нее мальчишек; остальным дамам (Вере Засулич, вскоре вернувшейся в столицу, сестрам Фигнер, сестрам Корниловым и другим) приходилось держаться на перифирии организации или блистать только эпизодически, как это удавалось в первую половину 1878 года Софье Перовской (по складу личности очень похожей на Натансон, но не имевшей возможности покорять мужчин женским обаянием — ввиду отсутствия у нее такового).