Владимир Брюханов - Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.

• Название: Трагедия России. Цареубийство 1 марта 1881 г.
• Автор: Владимир Брюханов
• Издательство: КМК
• Жанр: История
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-87317-386-0

В книге В.А.Брюханова — специалиста по истории российских и мировых заговоров (его книги «Заговор графа Милорадовича» и «Заговор против мира: кто развязал Первую мировую войну» пользуются заслуженным успехом) предлагается совершенно новая версия убийства Александра II. Автор убедительно показывает, насколько плотно народовольцы были включены в большие игры на самом верху русской властной пирамиды, причем далеко не всегда в роли субъектов, нередко — в качестве «пешек в чужой игре».

Книга будет интересна историкам, политологам, всем, кто неравнодушен к тайнам истории. «Трагедия России…» открывает программу-направление «Конспирология» в серии «Мир. Хаос. Порядок».

---

Но тем сильнее оказалось и последующее разочарование: православный крест на Айя-Софии так и остался невоплощенной мечтой, а ворота из Черного моря в Океан по-прежнему запирала еще более враждебная и не разгромленная до конца Турция.

Спустя год идеологи бескорыстной освободительной войны, упоминавшейся Половцовым, писали уже в таком стиле:

Н.Я. Данилевский: «Видно, путь к Босфору и Дарданеллам идет через Дели и Калькутту»;

И.С. Аксаков: Россия еще не достигла своих естественных границ на юге: Черное море должно стать «русским», а для овладения им и Проливами следует захватить Среднюю Азию, что заставит Англию «стать податливее к нашим законным правам и требованиям на Черном море и Балканах».[687]

Не меньшие претензии были и к собственному правительству.

Общественность, возмущенная невозможностью возрадоваться установлению российской гегемонии в славянских землях и на черноморских проливах, требовала компенсации лично себе, а именно — приглашения народных избранников к управлению государством. Вот тут у нее появилось вдруг пристрастие к законам логики: почему возможна конституция в Болгарии, формально остававшейся еще в вассальной зависимости у турецкого султана, и невозможна конституция в России, освободившей болгар от иноземного рабства?

Вразумительного ответа, естественно, не было и быть не могло.

На суде в Киеве уже в июле 1880 года один из обвиняемых революционеров, И.К. Иванов, сам никогда не бывавший на Балканах, высказался таким образом: «абсолютистское правительство у себя дома — берет на себя задачу сделать свободными от такого же абсолютизма балканских славян. /…/ Воображаю себе, /…/ если бы Россия довела до конца дело освобождения славян и могла предписать независимо ни от кого свои желания побежденному, — несомненно, конечно, султан проиграл бы, но выиграли бы освобожденные славяне и не попали бы из огня в полымя — это вопрос».[688]

Иванов был прав — разгуляться на Балканах русским властям не дали. А вот что бы происходило, если бы дали, то на этот счет имеется масса примеров из далекого будущего. Например, украинские газеты в Галиции, свободно выходившие при австро-венгерских властях, агитировали притом за присоединение к России, а осенью 1914 года приветствовали приход освободителей. Но их тут же закрыли: царские власти не намерены были терпеть пророссийскую пропаганду на украинском языке!

О том же, что происходило, начиная с 1945 года, лучше и не упоминать, хотя, говорят, это была не Россия, а Советский Союз, но за границей (темные люди!) как-то в этом слабо разбираются.

Начавшаяся же в январе 1878 вспышка террора нашла затем очевидное сочувствие у оскорбленной общественности: «позорное поведение России на Берлинском конгрессе рисовало правительство не только малодушным, но и бессильным. Все это подымало дух врагов его. /…/ Как только арестовывался кто-нибудь по политическому делу, сейчас являлись сердобольные, сочувствующие барыни и барышни, стараясь добиться свидания с заключенными, называясь иногда родными или, еще проще, невестами, носили арестованному книги, пищу, деньги, белье и т. п.»[689] — писал Тихомиров.

Это было не совсем то, о чем мечтал, как рассказывалось выше, Карл Маркс: в случае военного поражения от Турции в России точно бы случилась настоящая революция. Но и теперь дипломатические унижения привели совсем не к тому, на что рассчитывал царь, начиная войну.

Еще в мае 1878, когда Мышкин оставался в Петропавловской крепости, Лев Тихомиров получил задание от столичных соратников: «Его особенно хотели освободить остатки чайковцев (специально Софья Перовская), а потом к ним пристали в этих целях кое-кто из землевольцев. Мне поручили съездить в Харьков, вступить в переговоры об этом с тамошними террористами. Дело в том, что осужденных должны были везти через харьковский острог в каторжную тюрьму /…/. На этом-то провозе и можно было отбить арестантов.

Таким-то образом я и познакомился с южными террористами.

Они оказались милейшими и симпатичнейшими людьми. /…/ я виделся и говорил именно с двумя братьями Ивичевичами и Сентяниным».[690]

Иван и Игнат Ивичевичи и Александр Сентянин были соратниками Осинского по «Исполкому»-призраку; Сентянин числился его секретарем.

«Ивичевичи производили очаровательное впечатление. Не приходило даже в голову думать об их уме. Конечно, ум самый первый встречный, знания — тоже, студенческие. Но с них этого и незачем было спрашивать, потому что они и не претендовали на это. Они производили впечатление только что выпущенных на войну кадетов. Они знали, что война объявлена, и не пускались в глубину политики — рады были подраться. Молоденькие, жизнерадостные, они и не думали, что есть смерть, да, конечно, каждую минуту готовы были отдать жизнь за копейку. И, — не нужно громких слов: не за Россию, не за народ, не за свободу они готовы были отдать жизнь. А за всякую удальскую авантюру. За Россию же, за народ, за свободу тем, конечно, приятнее отдать жизнь, или, точнее, рискнуть жизнью, потому что эти удальцы и авантюристы никогда не представляют себе, что взаправду будут убиты. Жизнь и удаль слишком сильно кипит в них. К правительству, жандармам, шпионам эти люди, как, впрочем, и вообще революционеры, относились так же, как на войне относятся к неприятелю. Личность человека стирается в неприятеле. Люди более зрелые духовно не способны к этому. Я видел других, — и далеко не особенно тонкие натуры, — которые лично совершили политические убийства: это их мучило долго. Образ убитой жертвы, хотя бы это был действительный «шпион», преследовал их и не давал спать. Они становились мрачны. Ничего подобного у Ивичевича. Он[691]/…/ убил Никонова, и ни искры сожаления или тяжести на совести! Он о нем думал так же мало, как казак, подстреливший черкеса»[692] — о последнем Тихомиров судил со знанием дела — ведь он был уроженцем Кавказа.

Еще раз выскажем вопрос: ну почему такие, как Ивичевичи, оказались против правительства, а не на его стороне? Ответить за это теперь уже некому, а расплачиваться приходится по сей день!

«Сентянин, такой же веселый, как и его сотоварищи, имел чрезвычайно изящный вид — вполне джентльмен.

На предложение участвовать в освобождении осужденных они тотчас же согласились. /…/

Относительно способов помочь бегству осужденных у них происходили совещания без меня, в особом собрании кружка. Мне объявили для передачи в Петербург только их решение. Во-первых, они соглашались принять в этом участие; во-вторых, заявляли, что уже установили наблюдение за харьковским острогом; в третьих, требовали денежной помощи для произведения необходимых подготовительных покупок. /…/ у них было мало оружия, да /…/ нужны были и лошади. Что касается людей, то /…/ они имели их достаточно и в подкреплении из Петербурга не нуждались.

Но все эти переговоры и приготовления оказались бесплодными /…/.

Через день или два мне сообщили печальную весть, что Мышкин уже водворен в острог. Установление надзора за тюрьмой только и послужило к извещению о таком разочаровании. Мне оставалось только возвращаться в Петербург, где Перовская, взбешенная неудачей, встретила меня градом незаслуженных упреков в будто бы бездействии.

Огорченный и раздосадованный этой несправедливостью, я больше не имел касательства к этому делу».[693]

Тихомиров уехал к родственникам на Кавказ, где в тиши ущелий лечил до осени свои нервы после треволнений и испытаний последних лет.

Перовская же и другие не оставили мысли помочь товарищам, осужденным к тяжкому приговору. К этому присоединилась и Ольга Натансон: «Разлука с мужем, разлука с детьми не мешала ей с удивительной энергией служить делу. /…/ ей принадлежала инициатива того, что дело освобождения Войнаральского (хотели освободить, собственно, Ковалика или Росса [Сажина]) было взято обществом «Народников» на себя».[694]

«Петербуржцы для этого мобилизовали уже собственные силы, привлекши к делу землевольца (Александра Михайлова) и выписавши из Орла Марию Николаевну Ошанину, в то время уже вышедшую замуж за А.И. Баранникова, которого тоже привлекли к этому делу; из землевольцев присоединился еще молодой, жаждавший боя и приключений Николай М[орозов], из чайковцев осталась одна Перовская, которая со своим обычным упорством вошла в мысль освобождения выше макушки. Все силы, привлеченные к этой экспедиции, были в боевом и конспиративном смысле подобраны превосходно; поставлено предприятие тоже, по-видимому, безупречно. /…/ Но все имеет какую-то таинственную судьбу. Сколько раз я видел, как наилучше поставленные предприятия рушились без успеха, а совершенно нелепые попытки прекрасно удавались. Над этой экспедицией тяготел злой рок»[695] — пишет Тихомиров.