Павел Тетерский - Muto boyz

• Название: Muto boyz
• Автор: Павел Тетерский
• Издательство: Столица-Принт
• Жанр: Контркультура
• Год: 2004
• ISBN: 5-98132-038-9

Перед вами самая что ни на есть беспонтовая книга, поэтому людям без понтов она обязательно понравится. Для ее героев — двух форменных раздолбаев, изо всех сил сопротивляющихся естественному взрослению, — не существует ни авторитетов, ни чужих мнений, ни навязанных извне правил. Их любимая фишка — смеяться. Над случайными коллегами, над собой и над окружающей реальностью. В чем, собственно, и состоит их прелесть.

---

Я не закрыл окно, через которое выбросил в пространство невыкуренный косяк, и в салон врывались апрельские флюиды. Они были какого-то тёплого бежевого цвета, и от них, как обычно, пахло чем-то до рези хорошим — какой-то правильно вызревшей марихуаной, что ли. Камни заключались в том, что нам на это было плевать — мы молча плутали по каким-то переулкам… и так далее.

В моих мозгах происходили достаточно глупые вещи — я думал о том, чем и голову-то забивать не стоит. Я сравнивал русский язык с английским. В русском языке слово «огрызок» имеет ярко выраженный оттенок — какой-то пренебрежительный, что ли. Особенно если дело касается яблока. Яблочный огрызок по-английски будет — apple core. Здесь нет никакого пренебрежения — есть просто констатация голого факта, и всё тут. Core есть core. То бишь сердцевина, стержень. Как в музыке — hardcore, гарсоге, grindcore. И в этом смысле apple core ничем не хуже. Даже, может быть, есть в этом какой-то пафос. Вот я и думал: огрызок — это хорошо или плохо?

Когда уже совсем стемнело, Чикатило вроде как выехал на более-менее нормальную улицу, из тех, что хотя бы намёком обещают куда-то вывести. На ней не было никаких строек, и даже запрещающие дорожные знаки не светились в пределах видимости отражённым от фар люминесцентным светом. Как вдруг прямо перед нами из-под земли вырос полутораметровый забор. За которым уже виднелись сталинские девятиэтажки и слышались оживлённые звуки гудящего Садового. То, что этот забор был единственным, что отделяло нас от жизни, было самым обидным. Уж лучше бы мы вообще не видели и не слышали всех этих признаков цивилизации, лучше бы это был простой и глупый тупик (от слова «тупой») типа тех, в которые мы уже раз сто заехали перед тем, как попасть сюда.

Чикатило затормозил так, что мы с чёртиком ткнулись мордами в лобовое стекло, а на асфальте остались длинные резиновые следы слегка изогнутой формы. Он громко выругался, устало бросил руль и прокричал в панель приборов:

— Всё, я больше не могу. Садись за руль ты. Dead end, бляха-муха.

ЗООПАРК: кролики из рекламы батареек «Энерджайзер»

Почувствовав жопой приближение Стручкова, я молниеносно свернул картинку из «Плейбоя», и на мониторе скучными рядами строчек замаячил очередной документ Microsoft Word. С идиотским текстом моего творения. Тексты были похожи друг на друга, как два уха на голове вавилонской шиншиллы, и за три месяца работы в этом зоо я перестал вести им счёт.

Я энергично заклацал клавишами, а мой затылок (плюс — одновременно — монитор) буравили кристально чистые васильковые глаза Александра Петровича. В дальнем углу офиса Чикатило корчился за огромным «Маком»: он не мог по-другому реагировать на Стручкова. Даже после этих трёх месяцев, за которые всё уже по идее должно было приесться и устаканиться.

Стручкова назвали Александром Петровичем по какой-то ошибке природы — произошёл сбой, программа зависла и выдала неправильный результат поиска. По всем нашим раскладам его следовало называть Николаем — потому что это был типичный Николай, Николай с большой буквы Н. (Они все пишутся с большой буквы, но ЭТА буква должна была быть больше всех. Она должна была быть огромной и расписной, как заглавная литера в детских книжках с народными сказками.) Мы считали Стручкова Самым Стрёмным Парнем Всех Времён и Народов, не иначе. Ему давно перевалило за полтинник, и всю сознательную жизнь он проработал в органах (так говорил он сам, а Чикатило уточнял — «в половых»), а после выхода на пенсию нанялся в «Спрейтон» начальником службы безопасности. Если бы он просто главенствовал над усатыми охранниками, то все бы его поняли. Но он считал это несолидным — он лез в свои кагэбэшные дебри с упорством, доходящим до маразма. Опасаясь промышленного шпионажа, он поставил все офисные телефоны на прослушивание. По с десять раз на дню проверял пожарные краны и сигнализацию. Однажды он даже устроил ложную учебную тревогу, когда всех клерков заставили встать с насиженных мест, гуськом вывели в коридор и показали, где висит огнетушитель. А ещё он практиковал принцип спонтанной слежки: на цыпочках он подбирался к сослуживцам сзади и с серьезностью Кашпировского пялился в их мониторы — на случай, если они вдруг связывались с врагами по электронной почте или замышляли на компьютере ещё что-нибудь недоброе.

Процентов семьдесят из того, что делал А.П., было пустой и достаточно глупой тратой времени. На месте Джорджа я давно бы уволил его, а на освободившуюся вакансию нанял бы более простого парня. Какого-нибудь исполнительного широкоплечего мужичину из массива охранников, который бы пил после работы декалитры водки и говорил «ёптыть». По-моему, большего и не нужно. Но Джордж почему-то держал именно батяню Петровича. Наверное, ему просто льстил тот факт, что на него работает представитель грозного враждебного ведомства, которое его всегда учили уважать и бояться. Так же какому-нибудь новому русскому польстило бы нанять к себе в телохранители Джеймса Бонда. Короче, Стручков был для Джорджа всё равно, что пленный фриц на вспашке дачного участка для какого-нибудь полководца Великой Отечественной. Вражья морда на службе у победителя.

Что поразительно — при этом у Петровича были седая шевелюра, бородка клинышком и добрые, чистые васильковые глаза ребёнка. Чикатило мрачно шутил, что он вырезал их у замученного в подземельях Лубянки подростка-диссидента и заставил кремлёвских хирургов вставить их ему — так, чтобы сбить всех с толку. Чтобы никто не заподозрил, что он за личность. А ещё Чикатило говорил, что такие же глаза были у интеллигентов, которые замутили всю эту бучу в семнадцатом году. Ссылался при этом на дагерротипы из учебников истории. Хотя мне почему-то помнилось, что все дагерротипы там были чёрно-белые. В ответ на это Чикатило спорил, что это, мол, не важно — всё равно у них были такие же детские добрые глазки.

— Доброе утро, Александр Петрович, — сказал я, не отрываясь от печатания буквочек. Мы с Чиком знали, что такие вещи ставят его в тупик и заставляют сомневаться в собственной профпригодности.

— Здравствуй, — уныло ответил Стручков. Делать ему здесь было больше нечего — он был раскрыт.

Я поглядел вслед его удаляющейся спине с пеплом перхоти на плечах. Почему кагэбэшники не пользуются «Head amp;Shoulders», я до сих пор так и не понял.

Напротив меня Лиза ухмылялась и смотрела на меня немного ласковее, чем требует деловой этикет. А совсем далеко, на заднем плане, Чикатило паясничал, гримасничал и обезьянничал. Стручков этого не видел, потому что он стоял к нему вполоборота — в центре офиса обнаружился усердный клерк, который не заметил его приближения и не вылез из портала новостей. Профиль Стручкова самодовольно дыбился. Вероятно, А.П. продумывал тираду, при помощи которой собирался застыдить негодяя. Я снова переключился на «Плейбой».

— Блин, Чикатило опять ржёт, — засмеялась Лиза. — Слушай… скажи ему, чтобы он этого не делал. Я, когда вижу, как он ржёт над Стручковым, сама не могу сдержаться.

— Это же очень хорошо, Лиза. Это называется — заразительный смех.

— Скажи Чикатиле, что из-за этого заразительного смеха его могут попереть с работы. Знаешь, какая сволочь этот Стручков?

— Догадываюсь. Но я не могу, Лиза. Скажи ему сама. Ты же начальница, не я.

— Я уже говорила ему раз сто. Он не реагирует. Причём он же не только за его спиной ржёт — он ржёт ему в лицо, понимаешь?

— Знаю. Я его спрашивал. Он говорит, что Стручков против этого не возражает. Потому что он путает Чикатилин глум с вышколенной улыбкой клерка. Он представить себе не может, что над его персоной можно глумиться — ему это вбили в его стальную голову, и никакие новые реалии здесь не помогут.

Стручков действительно уже стоял рядом со смеющимся Чикатилой и даже сам чему-то подхихикивал. Лиза неодобрительно покачала головой, но в ней было слишком мало от начальницы. Она не могла скрыть того, что происходящее ей нравится. Я думаю, у Чикатилы были все шансы. Её тридцатилетний парень у себя на работе вряд ли ржал в лицо своему СБ-шефу.

— Лиза, мы будем сегодня пить на работе??

— Ну… не сейчас же. Давай после обеда.

— Тебе «Три семёрки», как обычно?

— Пошёл ты!

На Лизином столе зазвонил телефон. По её виду я понял, что ей в ухо лилось что-то хорошее, какие-то добрые новости. Так и оказалось на самом деле: Джордж говорил, что не сможет сегодня прийти на работу. Что ему нездоровится. Я подпрыгнул на стуле и начал делать отмашки Чикатиле. Но возле его стола до сих пор стоял Стручков (спиной ко мне), и на перекур Чикатило пойти не мог. Я попытался всё объяснить жестами, но Чик не понимал. Видимо, я был хреновым мимом. Я снова уткнулся в «Плейбой». Через какое-то время зазвонил и мой телефон.

— «Спрейтон», добрый день, — настороженно проговорил я в трубку.

— Добрый день, дебил! — раздался радостный Чикатилин голос. — Пошли курить. Я уже минут пять делаю тебе отмашки, но ты пялишься в свой монитор, как заведённый. Как будто на нём у тебя виртуально откуривает Памела Андерсон. Что у тебя там такое?