Иван Ефимов - Не сотвори себе кумира

• Название: Не сотвори себе кумира
• Автор: Иван Ефимов
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

На территории лагеря никто не дежурил – это было бесполезно: наружного освещения не было, зоны тоже. Учитывая сменность постов, охранников на покосе потребовалось бы числом не менее взвода, а на такую роскошь у лагерного начальства явно не хватало штата. Да и куда можно было отсюда уйти? В практике такого случая, очевидно, еще не было, иначе чем же объяснить простоту нашего охранения.

Именно на это и был рассчитан план бегства: в течение двух часов междукаждой ночной поверкой нас фактически никто не стерег, и в любой из этих интервалов можно было спокойно выйти и часа за полтора уйти километров на десять.

Весь остаток дня прошел для меня как в тумане. То мне казалось, что день тянется бесконечно медленно, то я пугался от мысли, что предан и вот-вот меня схватят. Душа моя была в смятении: вдруг Синицын или Волков выдали меня охране и в бараке уже вскрыт чемодан и там обнаружены явные приготовления к побегу?

Тогда всем надеждам конец!

Глава четырнадцатая

Не знал я с юности кумира,

И преклонял колени я

Лишь пред тобой, невеста мира,

Свобода светлая моя!

Морозов

Побег

А время шло своим чередом. Вот и закончен рабочий день, и среди шума лагерной суеты уже раздается привычный бой молотков по лезвиям тонких кос, короткий звон которых, затухая, глохнет в туманной прохладе. Вот закончен и ужин, и снова, как почти каждый вечер этого незабываемого лета, перед отбоем зэки с Гончаренко во главе поют то протяжно-заунывные, то разгульно-веселые песни. Подтягиваю и я, но думы мои далеко. В кругу поющих арестантов в сгущающихся влажных сумерках я замечаю и Волкова, старающегося не смотреть в мою сторону, и Глеба, который следит за мной все так же зорко, и весельчака Майсурадзе, и бригадиров, и, наконец, почти рядом со мной старшину охраны. Человек он незлой, и мне становится немного жаль, что, если удастся наш побег, его ждут крупные неприятности.

«Прощайте, товарищи мои дорогие!»- хочется громко сказать мне всем, с кем я скоро расстанусь. Но я должен молчать.

Синицын кажется равнодушным, но я чувствую, что он не в своей тарелке. Не ведая, что же я наконец решил, он теряется в догадках. Стоит мне посмотреть в его сторону, как он сразу же отводит взгляд.

– На поверку становись!

Эта долгожданная команда выводит меня из тревожных раздумий, и я вместе с другими занимаю свое место в строю.

– Раз, два, три… семь… девятнадцать… тридцать пять,- звучит в ушах счет караульного, и наконец последняя для меня команда:- Разойдись! Отбой! По баракам!

…Через полчаса в нашем бараке спят почти все, и лишь в дальнем углу кто-то еще ворочается и вздыхает. Синицын тоже не спит – это я точно знаю: он даже дыхание затаил. Его крайне интересуют мои намерения. Он замер от волнения. Уйду или не уйду? И если уйду, то когда и куда?

Он лежал рядом со мной, не далее полуметра, и оба мы не произносили ни слова. Конечно, он не будет спать, пока не получит ответа на все свои вопросы… Подлец! С каким ожесточением я проломил бы ему череп, если бы в это время знал о его новой чудовищной подлости. Подлости, за которую сами зэки задушили бы его скопом. Я без колебаний убил бы его, пусть это и стоило бы мне еще верных десяти лет заключения. Но по наивности и доверчивости, вернее, из-за природной веры в людей я еще ни о чем не догадывался…

В бараке все спят, кроме нас двоих. Но вот и сосед по другую сторону от меня что-то заворочался и завздыхал. Неужели тоже не спит? Как медленно тянется время! Дверь открыта-она у нас всегда настежь, так как ночи теплые, а комары почему-то залетают редко. За дверью темно, ночь безлунная, пасмурная. Между нами и дверью, чуть влево, висит еле мерцающий фонарь. Похрапывают уставшие невольники…

Но вот слышен приглушенный разговор за стеной, и через минуту в помещение входят с фонарем «летучая мышь» двое. Сегодня они начали проверку не с нашего, а с крайнего барака, потому-то и задержались на десяток минут, показавшихся мне вечностью. Начинается привычный счет, на который я раньше не обращал внимания.

– Все?- тихо спрашивает один из них, останавливаясь у двери.

– Все! Куда же им деваться?!- отвечает так же тихо другой, и они не торопясь выходят из барака.

Я знаю, что сейчас они перейдут по стволу дерева через овраг и возвратятся в свою сторожку коротать время.

– Кажется, начинает моросить,- говорит один.

– Да, пожалуй, к утру разнепогодится. Слышно, как один из них ступил сапогом на бревно и пошел, другой остановился, чтоб облегчиться по малому делу. Но вот через бревно перешел и второй, вторично стукнула дверь в сторожку, и вскоре стало абсолютно тихо. Даже храпящие во сне будто замолкли.

Лежал я, как и многие, обутый в свои солдатские ботинки, приобретенные как раз перед сенокосом, и, как только все затихло, сел, свесил ноги, коснувшись пола, и нащупал ими под нарами свой чемодан. Он тут. Застегнул гимнастерку, подтянул ближе свой бушлат, вынул кисет и скрутил цигарку. Все это я делал спокойно и не спеша. Затем встал, обернулся и взглянул на Синицына. Даже при слабом свете фонаря я видел, как он смотрел на меня широко открытыми, испуганными глазами, не произнося ни слова, как придавленный. Я увидел его малоношеную кепку, надел ее и тихо сказал, отворачиваясь:

– Я ее возьму, моя очень плохая.

– Возьми,- едва выдавил он, продолжая напряженно следить. Он, видимо, только сейчас понял, что я собрался-таки в дальнюю дорогу.

Я спокойно надел бушлат, подошел с самокруткой в губах к фонарю, потянулся на цыпочках к огоньку, чтобы прикурить, и погасил фонарь.

Взять из-под нар баул и выскочить на волю стоило нескольких секунд. А через минуту я был уже за стогом сена, высокая шапка которого едва обозначалась на фоне темного неба. Я зашел за стог, приставил к ноге чемоданчик и стал ждать, считая время по учащенному пульсу…

Было необыкновенно тихо вокруг, ни малейшего дуновения ветра, порошинки дождя падали совсем неслышно. «Какая удача,- подумалось мне,- никаких следов не останется, пускай хоть целая свора собак ищет меня». Да и кому взбредет в голову, что я скрываюсь в полусотне метров от караулки?

Волков вот-вот должен подойти. Мой слух напряжен До крайности. Но что это? Я вдруг слышу чьи-то возбужденные голоса на той стороне оврага. Нагибаюсь, беру свой багаж и, делая шаг, выглядываю из-за стога. Теперь мне довольно хорошо видно, как к нашему бараку по бревну быстро двигаются, покачиваясь, два светлых пятна. Это фонари в руках охранников. Слышно несколько голосов сразу. Тревога?

Да, нет сомнений, это тревога…

Что же случилось?! Но что бы там ни случилось, а Волкова нет, и теперь он, бедняга, уже наверняка не сможет прийти, дабы не выдать меня и нашего места встречи. Я разворачиваюсь в сторону спасительной долины и бегу по ней крупными и неслышными шагами, все быстрее и быстрее, набирая в легкие все больше и больше воздуха, давясь от него.

Позади грохнул выстрел, а затем раздался громкий крик: «Не выходить из бараков!» Звуки глухо ударили в сырую тишину ночи и замерли. Главное – нужно держаться одного направления, куда бы оно ни вело, лишь бы не на восток. Кружиться и путаться было бы гибельным, и я бежал в направлении запада, спотыкался о кочки в кромешной тьме, поднимался и вновь бежал, сжав зубы, с замкнутой душой, с судорожно хлопающим сердцем, которое, казалось, сейчас оторвется – и я умру…

Бежать в полном смысле этого слова не было никакой возможности среди невидимых во мгле преград – бугорков и кочек, сплетений нескошенной травы и предательских ямочек и ям, днем совсем неопасных. Я падал, вставал, кидался вперед, не выпуская баула, опять падал, и все же скорость всех моих отчаянных движений в их совокупности была равна бегу. Единственной целью было – отдалиться от лагеря как можно дальше и стать недоступным для преследователей. Позади я услышал еще два глухих выстрела – значит, там началась какая-то кутерьма, непослушание…

И вот я в очередной раз упал, налетев на какое-то препятствие. Чемодан выскользнул из ослабевших пальцев и тоже куда-то кувырнулся. На мгновение у меня помутилось сознание, но сразу же проявилось вновь. Сердце бухало сильно и часто, до боли, и воздуха все не хватало. Наконец я пришел в себя, хотя и не мог еще сдвинуться с места, как будто меня кто-то держал снизу. Я перевернулся на спину и сел на что-то колючее и шаткое.

Вначале я испугался, а затем обрадовался: ведь это всего-навсего кочки! Те самые высокие пружинистые кочки, макушки которых мы с таким старанием обкашивали всего лишь месяц назад. Милые мои кочки! Ах, какие же вы чудесные кочечки!

Их было много, они занимали площадь более гектара, стояли часто, и между ними или по ним можно было пробраться только днем, да и то с риском свернуть шею. Находились они в полукилометре от лагеря, значит, я успел пробежать в темноте пятьсот немереных метров по мягкой и неровной кошенине, в ватнике и с грузом в руке, пробежал и чуть не умер от разрыва сердца…