Александр Мосолов - При дворе последнего императора

• Название: При дворе последнего императора
• Автор: Александр Мосолов
• Издательство: «Наука»; Литературно-издательское агентство «Мета»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1992

Автор предлагаемой читателю книги генерал-лейтенант Александр Александрович Мосолов (1854-?) служил в конном лейб-гвардии полку, главный пост своей жизни — начальник канцелярии Министерства императорского двора — занял в марте 1900 г., с весны 1916 г. стал посланником в Румынии. С 1933 г. жил в Болгарии, где и написал свои мемуары. Отнюдь не приукрашивая царя, отмечая многие его слабости, А. А. Мосолов остался искренним монархистом, причем не только на бумаге: он участвовал в попытках спасти жизнь Николая и его семьи в 1918 г., был одним из организаторов «Общероссийского монархического съезда» на баварском курорте Рейхенгале в мае 1921 г. Воспоминания А. А. Мосолова, конечно, субъективны, кое в чем неточны, однако это живое повествование свидетеля и участника событий, о которых написана книга.

Предлагаемое издание воспроизводит текст, напечатанный эмигрантским еженедельником «Для вас» (Рига) в № 1–5 и 7–32 за 1937 г., без каких-либо купюр и изменений. Для удобства читателей мы лишь снабдили нашу книгу указателем имен. Вслед за журнальной публикацией 1937 г. последовало отдельное издание под несколько измененным заглавием — «При дворе Императора» (Рига, б.г., изд. «Филин»). Мы сохраняем журнальное название мемуаров.

---

Прогулка государя вызывала немало забот для лиц, приставленных к делу личной охраны монарха. Нельзя было не поместить некоторое количество переодетых полицейских на тех дорогах, по которым предполагал пройти государь, особенно если эти дороги пересекали деревни, населенные Бог весть какими татарами. Но царь ненавидел этих, как он называл, «ботаников» или «любителей природы». Особенное удовольствие ему доставляло обмануть всех этих господ, как бы интересовавшихся всем, чем угодно, но только не особой государя.

Отчаяние начальника дворцовой полиции было подчас неописуемо. Чтобы помочь ему, я обещал телефонировать ему всякий раз, как государь в пути изменит заранее намеченный маршрут. В таких случаях я посылал одного из ординарцев (следовавших за нами) протелефонировать на полицейский пост и благодаря этому дислокация «ботаников» вдруг менялась. Они срывались со своей беспечной прогулки и лезли вниз или наверх по козьим тропам для сокращения пути.

Раз, после одного из подобных маневров полиции, царь увидел начальника охраны в тот момент, когда тот нырял головой вперед в какую-то саклю. Царь подозвал его и спросил:

— Я изменил направление прогулки после того, как вышел из дворца. Каким образом могли вы узнать об этом? Почему вы все-таки оказались на моем пути?

Сконфуженный начальник охраны, не желая меня выдать, стал что-то бормотать о предвидении и о предчувствии. Больше ему ничего не оставалось делать…

«Любители природы» получили еще раз строжайший (о, насколько бесполезный…) приказ не задерживаться на тех тропинках, где Его Величество может пожелать гулять.

Царь нередко играл в теннис. Играл очень хорошо, и его противники, морские офицеры и фрейлины, были много слабее его. Узнав, что у Юсуповых гостит их племянник граф Николай Сумароков-Эльстон, чемпион России, Его Величество приказал пригласить его в Ливадию.

Мне рассказывали, что Сумароков, левша, выиграл все сеты. После чая государь попросил реванш. Сумароков ухитрился так попасть царю мячом в ногу, что государь упал и должен был пролежать три дня в постели. Бедный чемпион был в отчаянии, хотя вины с его стороны не было, конечно, никакой. Говорят, что Юсуповы сильно его бранили. Выздоровев, государь снова пригласил Сумарокова в Ливадию, но чемпион уже не смог играть с прежней энергией.

Если не считать свиты Их Величеств, мало кто приглашался к чаю. Даже великие княгини являлись только в том случае, если их специально о том просили. Ни государь, ни государыня никогда не стремились расширить круг лиц, могущих иметь непосредственное с ними общение.

В течение всей своей службы я никогда не видел, чтобы кто-нибудь был приглашен к Их Величествам после обеда. Со своей стороны, Их Величества никогда ни к кому вечером не ездили, если не считать императрицы-матери и великой княгини Ксении Александровны (визиты к черногоркам стоят совершенно особо).

При таких условиях вечера проводились спокойно и однообразно. Вначале государыня оставалась в гостиной, ожидая конца партии государя (безик или домино). По мере того как прогрессировала ее болезнь, императрица все реже выходила к обеденному столу. Обедала она или одна, или «в двух персонах» (с государем), как это записывалось в пресловутый гоф-фурьерский журнал, имеющий свой особый стиль.

Свита устраивала несколько столов бриджа. Но игра недолго продолжалась. Государыня вставала. Я, заваленный работой, обыкновенно уходил раньше, оставляя наблюдателя, обязанного сообщить мне, когда Ее Величество прощалась с присутствовавшими. Тогда я возвращался в гостиную.

Я был вполне уверен, что мое отсутствие остается незамеченным. Но однажды, подходя последним «к ручке», я услышал:

— Вы очень искусно возвращаетесь в нужный момент.

— Ваше Величество, у меня была срочная работа.

— Как всегда…

— Все же не могу я остаться без «ручки»…

— Я вас понимаю, — любезно сказала мне государыня, которая, по-видимому, так же, лишь по обязанности, проводила часть вечера в гостиной.

ПУТЕШЕСТВИЯ ПО ЖЕЛЕЗНОЙ ДОРОГЕ

Путешествия по железной дороге вызывали крупные осложнения. Я только что был назначен начальником канцелярии, как мне пришлось заняться подготовкой путешествия в Крым с заездом в Беловеж для охоты.

Сколько бумаг надо было составить!.. Дворцовая полиция: охрана во время пути. Железнодорожный батальон: охрана мостов и туннелей. Военное министерство: часовые на всем протяжении дороги. После 1906 года все вопросы охраны полностью перешли в ведение дворцового коменданта. Министерство внутренних дел: кто и где будет представляться Их Величествам. Гофмаршальская часть: подготовка резиденции. Инспектор высочайших поездов: отход и приход поездов. Кабинет Его Величества: подарки, которые необходимо взять на всякий случай, так как никогда нельзя было знать заранее, где, кто и когда удостоится высочайшего подарка; в виде правила, я возил с собой тридцать два сундука, наполненных портретами, ковшами, портсигарами и часами из всех возможных металлов и всех возможных цен.

Приготовления осложнялись тем обстоятельством, что все переезды Их Величеств окружались великой таинственностью.

Государь и государыня терпеть не могли отвечать на вопросы, куда они поедут и когда кого будут принимать. В полдень иногда я не знал еще, что поезд назначен на 3 часа пополудни… Приходилось поддерживать «дружеские» отношения с челядью: скороходами, горничными, лакеями, гоф-фурьерами… Они подбирали на ходу обрывки разговоров, и от них по телефону я узнавал, что царь или царица сказали насчет предстоящего путешествия. Эти услуги, конечно, не были бескорыстными.

Для путешествий своих царь располагал двумя поездами. По внешнему виду их нельзя было отличить один от другого: восемь вагонов голубого цвета с монограммами и гербами. Их Величества ехали в одном из поездов, второй служил, как теперь, после войны, говорят, для камуфляжа. Он шел пустой или спереди, или сзади настоящего царского поезда: даже начальники движения не могли знать, в каком именно из двух поездов находится царь и его семья.

В первом вагоне находились конвой и прислуга, Как только поезд останавливался, часовые бегом занимали свои места у вагонов Их Величеств. Во втором вагоне находились кузня и помещения для метрдотеля и поваров. Третий вагон представлял собой столовую (красного дерева); треть этого вагона отведена была под гостиную, с тяжелыми драпировками и мебелью, обитою бархатным штофом; там же стояло пианино. Столовая была рассчитана на шестнадцать кувертов.

Четвертый вагон пересекался во всю его ширину коридором и был предназначен для Их Величеств. Первое купе, двойного размера, являлось рабочим кабинетом государя: письменный стол, два кресла, маленькая библиотека. Затем шли ванная и спальня Их Величеств. Не могу сказать, как обставлено было это купе, так как я в него никогда не входил. Наконец, еще тройное купе представляло собой гостиную государыни — серо-лиловатых тонов. Если императрицы не было в поезде, купе это закрывалось на ключ.

В пятом вагоне находилась детская; драпировки были из свежего кретона, а мебель — белая. Фрейлины помещались в этом же вагоне.

Шестой вагон отводился свите. Он был разделен на девять купе, из которых одно, двойное, посередине вагона, предназначалось для министра двора.

Наши купе были много просторнее, чем в международных спальных вагонах. Комфорт был обеспечен, конечно, полностью. На каждой двери была рамка для помещения визитной карточки. Одно купе всегда оставалось свободным: в него помещали лиц, представлявшихся Их Величествам в пути и почему-либо оставляемых в поезде.

Наконец, седьмой вагон предназначался для багажа, а в восьмом находились инспектор высочайших поездов, комендант поезда, прислуга свиты, доктор и аптека. Канцелярия двора и походная канцелярия помещались, как могли, в багажном вагоне.

Я никогда не забуду первого дня, проведенного мною в царском поезде.

Накануне отъезда прислуга расположила — в соответствующих купе — одежду и туалетные принадлежности. Все лишнее бросалось в багажный вагон, доступ в который был открыт и днем, и ночью.

Мы собрались в царском павильоне за полчаса до приезда Их Величеств. Государь, государыня и дети прибыли за несколько минут до отхода. Поезд двинулся в путь тотчас же.

В 5 часов вечера скороход прошел по вагонам, заявляя, что Их Величества приглашают нас к чаю. Собрались в салоне. Государыня подошла ко мне и сказала несколько слов: видимо, для того чтобы одобрить новичка. Затем мы перешли в столовую и заняли места по старшинству. Царь и царица сидели посередине стола, один против другого. Я был в это время в чине полковника и поэтому оказался на самом конце стола. Две старшие фрейлины сидели направо и налево от государя. Соседями государыни являлись граф Фредерикс и генерал-адъютант Гессе. Когда государыня отсутствовала, ее место занималось графом Фредериксом. Общий разговор тотчас же завязывался между лицами, сидящими вблизи от царя. Остальная публика разговаривала между собою вполголоса.