Константин Михаленко - 1000 ночных вылетов

• Название: 1000 ночных вылетов
• Автор: Константин Михаленко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–699–25270–1

Фронтовая судьба автора этой книги удивительна и уникальна.

За годы войны летчик Константин Михаленко совершил 997 только подтвержденных боевых вылетов и при этом остался в живых! Причем в полете его не защищали ни броня Ил-2, ни авиапушки «яков» и «лавочкиных» — лишь дерево и перкаль открытой кабины По-2, того самого «небесного тихохода», неприхотливого труженика мирного времени, в грозные годы войны ставшего ночным бомбардировщиком.

Вдумайтесь! Почти 1000 раз пришлось молодому выпускнику Харьковской военно-авиационной школы лететь сквозь смертельные трассы зенитных пулеметов и разрывы снарядов, под слепящими лучами прожекторов, на минимальной высоте и без возможности раскрыть парашют, если страшный удар расколет его «летающую этажерку». Летчики По-2 днем и ночью летали на разведку и бомбардировку противника, на транспортировку боеприпасов своим войскам и эвакуацию раненых.

Наши солдаты шутливо называли самолет По-2 «кукурузником», немцы — «кофейной мельницей» и «руссфанер». Но вклад, внесенный в нашу Победу этим маленьким самолетом и его бесстрашными пилотами, огромен. Не зря Родина оценила заслуги многих из них, в том числе и автора этих воспоминаний, самой высокой наградой — званием Героя Советского Союза.

---

— Паша, не забудь про тренировочки.

Горячая кровь цыгана просилась на волю. Павел даже скрипел зубами от сдерживаемого негодования:

— Эх, нужны мне ваши тренировки! Да я… Хочешь, я такой пилотаж выдам, что всей вашей «кукурузе» не снилось?

— Не надо, Паша. Ты войди и выйди. Обмани зенитчика. Вот и весь твой пилотаж.

— Пилотаж! Я истребитель! Тебе понятно, что такое истребитель?

— Ты должен уверенно пилотировать в луче прожектора. Давай, Паша!

— На! Хоть сто раз войду в твой прожектор! Подумаешь!..

Он включил бортовые огни и, склонив голову за борт, сплюнул от злости. Прямо в ослепительный свет прожектора, в свистящий за бортом воздух:

— Подумаешь!..

А воздух гудел не совсем обычно. Гудел угрожающе. И гул все нарастал. Краснолобов взглянул на указатель скорости: стрелка подошла к отметке максимальной. Перевел взгляд на высотомер: стрелка неудержимо ползет книзу.

— Павел! Высота! Скорость!..

Но Павел уже сам понял, что с самолетом творится что-то необычное. Он бросил взгляд на приборы и ничего, кроме радужных кругов, не увидел. И в ту же секунду почувствовал нестерпимую боль в глазах. Он еще успел прохрипеть в переговорное устройство:

— Ракету! Дай ракету… красную…

Солдат-прожекторист, помня наставления своего командира, держал самолет в луче. Краснолобов дал ракету, но было уже поздно. Она взвилась в момент удара самолета о землю. Старинные часы фирмы «Павел Буре», подарок отца и предмет добродушных подтруниваний товарищей, остановились в полночь, а Сергей выжил.

Еще больше ссутулился командир полка. От бессонных ночей под глазами темные круги, возле губ жесткие морщины. Когда над свежим холмиком отгремел винтовочный залп, командир взял под руку комиссара.

— Послушай, скажи прямо — я не прав? Может, не нужны эти тренировки, которые приводят к напрасным жертвам?

— Самобичевание, Анатолий Александрович? Эмоции, дружище, побереги на послевоенное время. Нужны тренировки! К ночи, пожалуйста, прикажи приготовить твой самолет. Полетаем в прожекторном луче вместе.

— Но…

— Так надо, Анатолий.

Все реже становятся наши ряды. Где-то в военных училищах уже сдают экзамены новые летчики, ведут контрольное бомбометание другие штурманы. А экипажи нужны сегодня, сейчас!

Январским утром приходит из штаба посыльный: меня и Василия Корниленко вызывают к командиру полка. Зачем?

Командир встает нам навстречу, здоровается и как-то по-домашнему обнимает нас за плечи.

— Поймите меня правильно, — говорит он. — Я не хочу приказывать. Да и не могу. Поэтому как решите, так и будет. А дело вот в чем. В полку не хватает летчиков. Штурманов больше. А полк должен воевать. На задание каждую ночь должно уходить максимальное количество самолетов. Идет такая война, и для Родины каждый самолет… Вы оба закончили аэроклубы. Почти летчики. Вам бы немного подучиться, полетать самостоятельно и… вы справитесь… Есть желание летать?

Мы должны, мы обязаны справиться! Этого требует память о погибших, к этому взывают еще не выплаканные слезы. Мы должны заполнить место в строю, мы должны сражаться и за себя, и за тех, кого уже нет среди нас.

Командир полка сам летает с нами днем и ночью. Полеты по кругу, в зону, на полигон. Взлет, посадка, вираж, переворот, боевой разворот и снова посадка… Кажется, взлетам и посадкам не будет конца. Но вот оружейники в поле за аэродромом выкладывают из прошлогодней соломы крест. Это мишень для учебного бомбометания и стрельбы. Командир полка смотрит на нас уже со стороны. Он устал и измотался не меньше нашего, но, кажется, доволен.

Наконец приходит день, когда мы с Васей меняем парашюты штурмана на ПЛ-5. Так называется парашют летчика.

Командир полка провожает меня в первый полет. Он сам помогает надеть лямки парашюта, расправляет их на спине, одергивает и хлопает по плечу:

— Ну, ни пуха тебе, ни пера!

— Послать к черту, Анатолий Александрович?

— Так полагается, — смеется командир. — А раз положено, посылай.

— К черту, к черту!

Я внимательно смотрю на усталое лицо командира, заглядываю в его серые глаза и замечаю в них скрытую тревогу.

— Все в порядке, Анатолий Александрович. Справлюсь.

Он не отвечает. Только берет мою руку, порывисто притягивает к себе, обнимает и легонько, как водолаза перед спуском под воду, хлопает ладонью по моему шлему.

Я поворачиваюсь и, неуклюже переступая тяжелыми унтами — все-таки мешает пристегнутый парашют, — иду к самолету. У левого крыла три фигуры — экипаж. Техник Ландин, оружейница Маша Красильникова и штурман Николай Пивень.

— Смирно! — Техник Ландин, старший по званию, делает два шага вперед. — Товарищ командир, самолет к вылету готов! Двигатель опробован, горючее полностью!

— Штурман к вылету готов!

— Товарищ командир, боекомплект самолета — четыре фугаски, ШКАС заряжен, опробован, запасные ленты… Ой, товарищ командир, можно я еще раз взрыватели проверю?

Непосредственность Маши нарушает заранее подготовленную торжественность.

— Смотри, смотри, Машенька! — смеюсь я и, как меня перед этим командир полка, обнимаю ребят за плечи. — Эх, ребята!..

Мне хочется рассказать им о многом. О тех погибших товарищах, вместо которых сегодня мы с Василием стали в строй летчиков, о том, что нам еще многое предстоит пережить, многое испытать, если… Нет, мы должны дожить до того дня, нам надо дожить до Победы!

— Ребята… Больше ни о чем не надо говорить друзьям. Они и так все поймут.

— Спокойно, старик. Будет порядок. Ты только всегда помни, старик, что мы здесь, на земле, ждем вас. Всегда ждем! — говорит Ландин.

— По самолетам! — Это кричит со старта старший лейтенант Бекишев, заместитель командира полка. Сегодня он руководит полетами.

— Запускай!

— От винта!

— Есть от винта!

Ровно стрекочет стосильный М-11, увлекая самолет в темноту, в неизвестность. Медленно плывут внизу темные пятна лесов, белеют заснеженные поля. Цель сегодняшней бомбардировки — железнодорожная станция западнее Вязьмы.

Наш полк перелетел под Медынь, на аэродром, недавно отбитый у немцев. Располагаемся в тех же избах, где до нас жили немецкие летчики. По всему видно, что фашистские асы устраивались здесь надолго и совсем не рассчитывали так быстро покинуть зимние квартиры. Правда, каждому из них фюрер обещал более комфортабельное жилье в Москве. Но случилась неувязочка — турнули отборные войска фюрера от русской столицы! И смылись эти асы, не дождавшись своей пехоты. Так спешили, что оставили всю аэродромную технику, емкости с горючим, запасы бомб, патроны и снаряды, а в избах, теперь занятых нами, — запасы различных консервов и шнапса. Стены оклеены весьма пикантными изображениями женщин, вырванными из солдатских журналов. Вперемежку с обнаженными красотками портреты Гитлера и Геринга. Что же, каждому свое. Соседство вполне подходящее.

Нашему комэску лейтенанту Борщеву все это явно не по вкусу:

— Отмыть. Отдраить. И чтоб духу их… Понятно?

Он сам первый засучивает рукава. Отмываем. Драим. Соскабливаем со стен чужую жизнь, чужие идеалы. На эту работу уходит весь день. Назавтра возвращаются из лесу покинувшие деревню жители. Вместе с хозяйкой избы белим стены. Но даже свежая побелка не устраивает Борщева. Он отзывает меня в сторону и замысловато вертит пальцами:

— Понимаешь, чего-то не хватает… Надо бы что-то такое… Ты подумай.

Я думаю. Затем использую подручные средства в виде чернил и цветной туши, и к вечеру на свежевыбеленной стене появляется копия плаката Воениздата — седовласая женщина, вытянувшая руку, и вопрос: «Что ты сделал для Родины?»

Борщев успокаивается. А что я сделал для Родины? Пять десятков вылетов. Мало! Надо летать каждый день, каждую ночь! Такого врага надо не только победить — его необходимо уничтожить! Но уже несколько дней нет задания, и мы томимся в безделье.

Внезапно наступает оттепель, и после нее целые сутки идет крупный пушистый снег. Такой бывает только у нас, в России, мягкий и легкий как пух!

Михаил Киреев, командир второго звена, приглашает меня по пороше тропить зайца. Он уже добыл где-то старенькую «тулку», и я не могу устоять против такого соблазнительного предложения. Вместо охотничьего ружья у меня в руках трофейный карабин. Странно, здесь недавно были бои, гремели пушки, рвались снаряды, а зайцы словно ручные. Поднятый с лежки, он тут же останавливается на свист. Ружье Михаила не достает, зато я стараюсь за двоих.

Заснеженными полями бредем от аэродрома в сторону Медыни. Читаем увлекательную книгу следов, находим места жировки, распутываем длинные цепочки заячьих прогулок, разбираемся в скидках, в двойках, тройках, находим лежки… и притороченные к ремням тушки уже дают себя знать. И чертовски тяжелым кажется мой трофейный карабин. А Михаил неутомим. Его тянут вперед все новые и новые следы. С пригорка мне отчетливо видна его поджарая фигура, туго перетянутая в поясе широким ремнем, длинные ноги будто не чувствуют глубокого снега, не ощущают усталости. Михаил уходит все дальше вперед. Но что там такое? Что за проволока тянется за его сапогом? А вдруг?.. Страшная догадка заставляет меня кричать изо всех сил: