Константин Михаленко - 1000 ночных вылетов

• Название: 1000 ночных вылетов
• Автор: Константин Михаленко
• Издательство: Яуза, Эксмо
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2008
• ISBN: 978–5–699–25270–1

Фронтовая судьба автора этой книги удивительна и уникальна.

За годы войны летчик Константин Михаленко совершил 997 только подтвержденных боевых вылетов и при этом остался в живых! Причем в полете его не защищали ни броня Ил-2, ни авиапушки «яков» и «лавочкиных» — лишь дерево и перкаль открытой кабины По-2, того самого «небесного тихохода», неприхотливого труженика мирного времени, в грозные годы войны ставшего ночным бомбардировщиком.

Вдумайтесь! Почти 1000 раз пришлось молодому выпускнику Харьковской военно-авиационной школы лететь сквозь смертельные трассы зенитных пулеметов и разрывы снарядов, под слепящими лучами прожекторов, на минимальной высоте и без возможности раскрыть парашют, если страшный удар расколет его «летающую этажерку». Летчики По-2 днем и ночью летали на разведку и бомбардировку противника, на транспортировку боеприпасов своим войскам и эвакуацию раненых.

Наши солдаты шутливо называли самолет По-2 «кукурузником», немцы — «кофейной мельницей» и «руссфанер». Но вклад, внесенный в нашу Победу этим маленьким самолетом и его бесстрашными пилотами, огромен. Не зря Родина оценила заслуги многих из них, в том числе и автора этих воспоминаний, самой высокой наградой — званием Героя Советского Союза.

---

Одним из первых декретов Крайовой Рады Народовой стал декрет о создании вооруженных сил — Армии людовой. В нее вошли отряды Гвардии людовой, действующие под руководством Польской рабочей партии, и часть вооруженных отрядов других демократических партий. К лету 1944 года Армия людова имела одиннадцать бригад, активные действия которых против оккупантов особенно усилились с выходом сюда отрядов советских партизан. Теперь война велась во всем немецком тылу.

Размах и организованность демократических сил крайне встревожили эмигрантское «правительство» Польши и его сторонников как в самой Польше, так и в правительствах Англии и США. Боясь победы народа и его прихода к власти, реакция старается ослабить антифашистское движение и предпринимает действия, направленные на раскол этого движения и изоляцию Польской рабочей партии от народа. В ходу все: провокации, террор, панические слухи. Борьба между демократическими и реакционными силами за будущее Польши обострялась день ото дня. С вступлением советских войск и 1-й Польской армии в пределы Польши она еще более усилилась. По тайному приказу из Лондона Армия крайова активизировала действия против Советской Армии. В тылу наших войск участились диверсии, нападения на мелкие воинские группы и одиночек-военнослужащих.

Созданный 21 июля 1944 года Польский Комитет национального освобождения — центральный орган народной власти на следующий же день принял Манифест, провозгласивший восстановление всех демократических свобод и проведение важнейших социальных преобразований, в том числе и аграрной реформы. Манифест объявил незаконным эмигрантское правительство в Лондоне.

26 июля Народный комиссариат иностранных дел СССР сделал заявление об отношении Советского Союза к Польше, подчеркнув в нем, что Советский Союз не претендует на земли Польши и признает ПКНО — новый революционный орган народной власти. Далее в заявлении говорилось о том, что по мере освобождения территории Польши Красной Армией все освобожденные районы будут передаваться в ведение Польского Комитета национального освобождения.

Манифест Польского Комитета национального освобождения и заявление Народного комиссариата иностранных дел СССР не на шутку переполошили эмигрантское правительство Миколайчика в Лондоне. Боясь потерять власть в стране, польские реакционеры по воле эмигрантского правительства и при поддержке правящих кругов США и Англии решили поднять вооруженное восстание в Варшаве, объявив его целью освобождение столицы от немецких оккупантов силами самих поляков, а фактически желая предотвратить установление в Польше народно-демократического строя.

Первого августа — день начала восстания. Восстание ширилось с каждым днем.

Жители Варшавы, рядовые члены Армии крайовой, совершенно не представляя, что они служат мелкой разменной монетой в политической игре эмигрантского «правительства», и не зная его преступных подлинных целей, не щадили своих жизней во имя освобождения страны от гитлеровских захватчиков.

Не знали пан Курмановский и пан Юзеф, что слухи о том, что все трудоспособное население будет сослано в Сибирь, что в созданных на территории Польши колхозах будет обобществлен не только скот, птица, различный хозяйственный инвентарь, но и дети, и женщины, — все это провокация, предпринятая по прямому указанию из Лондона с единой целью — подбить население Польши на выступление против «москалей».

Но трудовой люд Польши уже видел, на чьей стороне правда.

Приказом начальника политотдела мы с Николаем Кисляковым включены в бригаду самодеятельных художников и литераторов, которой поручено создание истории нашей дивизии. Отсутствие хорошей бумаги и красок несколько охлаждает наш первоначальный творческий пыл, но начальник политотдела полковник Журбенко, выслушав наши сетования, тут же находит простое решение:

— Поедете в Люблин и купите все необходимое. Наверное, там все это есть.

Нашлось какое-то дело в Люблине и майору из разведотдела, и не прошло и часа, как все мы уже сидим в юрком джипе: рядом с шофером в кабине — майор, мы с Николаем — в кузове. Подняв воротники шинелей, прижимаемся друг к другу, стараемся хоть как-то сохранить остатки тепла, но встречный ветер пронизывает нас насквозь.

На очередном КПП к нам в кузов подсаживают двух польских офицеров и несколько женщин. Женщины закутаны с головой кто во что горазд, но это не мешает им с любопытством присматриваться к нам и — о женское любопытство! — осторожно расспрашивать о том о сем. Когда поляки убеждаются, что со мной можно говорить на родном языке, беседа становится общей. Их интересует все: наша Москва, положение на фронтах, скоро ли новое наступление и когда будет освобождена Варшава. Смеясь, я ухожу от ответа на вопросы, касающиеся планов командования, и в свою очередь расспрашиваю их о Варшаве и Люблине, куда мы едем.

В разговорах незаметно бежит время, и ветер не кажется уже таким холодным.

В Люблин приезжаем вечером. Дежурный помощник военного коменданта разводит руками и хмыкает:

— В гостиницах мест нет…

Старший нашей «команды», майор, явно обескуражен этим и заводит речь о возвращении в часть.

— Товарищ майор, есть предложение сначала поужинать, — предлагает Николай.

— Точно, товарищ майор! — поддерживаю я. — На сытый желудок и ночлег найдется.

— А где же ужинать? — почти сдается майор. — Ведь поздно.

Я широко развожу руками:

— В таком-то городе и не найти? Найдем! Прошу, товарищ майор!

Главное — не дать ему опомниться, не дать поразмыслить, а то останемся без красок и бумаги.

А мне совсем не хочется огорчать комиссара Журбенко: славный он человек.

Стучусь в дверь первого «склепа», маленького магазинчика, торгующего ничем и всем. В таком магазинчике можно купить носки и круг свежей колбасы, приобрести лезвия для бритвы и выпить чашку чая.

— Входите! Открыто! — доносится из-за двери звонкий женский голос.

Сопровождаемые тонким треньканьем звонка над дверью, входим в магазин. За прилавком миловидная паненка. Я мобилизую все очарование, на какое только способен молодой мужчина, к тому же весьма голодный:

— О-о! Добрый вечер, прекрасная пани! Так поздно, а вы еще трудитесь!

— Добрый вечер, панове! Что бы вы хотели?

— О, прекрасная пани! Если бы вы были к нам так добры, как вы прекрасны, то вы могли бы спасти от смерти четверых умирающих с голода мужчин! О-о! Матерь божья! Из таких ручек даже стакан простого лимонада покажется божественным напитком! А чашка чая? Я даже не нахожу слов для выражения восторга, если вы позволите нам принять из ваших рук чашечку чая!

— Я вижу, пан офицер мастер расточать комплименты, — перебивает мои льстивые излияния пани. — В моем склепе слишком скудный запас продуктов. И вообще, сейчас нелегко.

— О, пани! Безусловно, всем нелегко. Но даже самый простой ужин, приготовленный вашими руками, покажется королевским!

— Ох, пан офицер! — улыбается пани. — Несмотря на все ваше красноречие, я могу предложить только колбасу и хлеб. Если хотите, будет чай.

— Я же сказал — любой ужин будет королевским. А если вы еще добавите бутылочку «монополевой»…

— Ох, пан поручнику! — опять улыбается хозяйка. — Алкогольные напитки запрещено продавать! Но… так уж и быть, будет вам бутылочка бимбера.

— Вы хотели сказать «монополевой», прекрасная пани! Наш пан майор самогон пить не может. Сами понимаете, у начальства изысканный вкус. И он очень строг, наш майор.

Майор дергает меня за рукав:

— О чем ты лопочешь, уж не про меня ли? Что она тебе отвечает?

— Ужин обещает, товарищ майор, — говорю я ему и тут же поворачиваюсь к хозяйке: — Видите, пани! Уже ругает меня пан майор. Требует только «монополевой».

— Ох, пан поручнику! — смеясь, грозит пальчиком хозяйка и скрывается в дверь за стойкой.

Николай давится смехом:

— Ну и арап ты, старина! Неужто уговорил?

— Посмотрим, — отвечаю ему и скромно опускаю глаза.

Вскоре хозяйка появляется из-за стойки с подносом, на котором громоздятся тарелки с закуской и покрытая томной испариной бутылка «монополевой» с белой сургучной головкой. Я незаметно толкаю локтем Николая: знай, мол, наших! — и спешу навстречу хозяйке.

Майор долго колдует над бутылкой, рассматривает ее на свет, взбалтывает содержимое и нюхает.

— Простите, уж не чертика ли вы там ищете? — невинно интересуется Николай.

— Забыли, где мы находимся? — скупо роняет майор. — В водку могут подсыпать любую отраву. Только бдительность отличает настоящего разведчика от всех прочих!..

Вид предстоящего ужина и особенно живительной влаги в запотевшей бутылке переполняет майора растущим уважением к собственной персоне.

— О чем говорит пан майор? — спрашивает хозяйка.