Тарас Степанчук - Наташа и Марсель

• Название: Наташа и Марсель
• Автор: Тарас Степанчук
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: О войне
• Год: 1987

В основу повести легла история, которая началась в годы Отечественной войны и продолжается в наши дни. Это еще одна страница партизанской деятельности в Белоруссии, рассказ о мужестве, душевной красоте подпольщицы Наташи и французского патриота-антифашиста Марселя, о верности благородным человеческим идеалам, о нестареющей любви.

Все персонажи и факты в этой книге — подлинные. Однако по ряду соображений изменены некоторые фамилии действующих лиц, отдельные детали и даты второстепенных событий.

---

Все бы хорошо, да сердцу не всегда прикажешь, подвело сердце. Но даже будучи пенсионером, до последнего своего дня оставался Михаил Никонович членом райкома и жил делами района, был его совестью и славой…

Проскочив с разбега зеленую тихую улицу Смолевичей, «Волга» генерального директора остановилась возле двухэтажного коммунального дома, в одной из квартир которого жил Зубко.

— То-ва-рищ ко-мис-сар! Мишель Никонович! — обрадовался Марсель.

При слове «комиссар» Генриетта с опаской глянула на седого как лунь хозяина квартиры, которого бережно обнимал брат. Постепенно успокаиваясь, оба одинаковыми движениями ладоней вытерли глаза, и Зубко вздохнул:

— Пустовато в моей квартире: дети давно как выросли, по свету разъехались, а хозяйка недавно меня бобылем свой век доживать оставила. С той поры гостям особенно рад. Пожалуйте, дорогие гости, к столу!

Отметив про себя, что Михаил Никонович после очередного инфаркта стал еще медлительнее в движениях и разговоре, Демин кашлянул:

— Обедали мы только что у Кулаковых…

Марсель вытянул к Зубко обе ладони:

— Помните, товарищ комиссар, вы меня учили: «Помирать не собирайся, а жито сей»?

На бледном лице Михаила Никоновича появилась довольная улыбка:

— Правильно по нынешним временам эти слова понимаешь. Не забыл, значит, ту посевную и трудовые мозоли на руках!

Чуть прихрамывая и волоча правое крыло, в комнату прошагал аист.

— Ну чего ты, Журка, поесть захотел? — обратился к птице Зубко. И пояснил: — В болоте за Варкиным полем его нашел. Видать, лиса бедолагу потрепала, еле живой остался. Принес я подранка домой, как мог перевязал, а он есть-пить отказывается и клювом на меня по злому щелкает. Зашел я к соседу солью разжиться, да дверь за собой плотно не прикрыл, вертаюсь, а у меня прибавление семейства: аистиха пожаловала. Вот ведь какая у них получилась супружеская верность! Собою подранка загородила, клювом в меня нацелилась и что-то по-своему говорит, говорит, говорит… В общем, прижились они у меня, Журка и Пава, и хоть чистоты в квартире от них не прибавилось, но на душе стало веселее. А во дворе, на самом высоком дереве, соседские ребята колесо от телеги приладили: как Журка поправится, гнездо там у них будет. Ребята же и с кормами помогают — аппетит у моих поселенцев хороший.

Вслед за подранком в комнату пожаловала дородная аистиха и, раскланявшись клювом из стороны в сторону, вопросительно посмотрела на Зубко:

— Свои это, Пава, — успокоил аистиху Михаил Никонович. — Ступайте поесть на кухню, а мне с вами заниматься недосуг: видите, гости какие пожаловали…

Марсель достал из нагрудного кармана пожелтевшую фотографию. Бережно держа ее двумя пальцами, протянул Зубко и выдохнул:

— Наташа… Дом, на пороге которого она стоит, это шутцпункт «Плисса». За ним немножко виднеется железная дорога. Рядом с Наташей девять солдат вермахта — это мои товарищи, французы из Люксембурга и провинции Лотарингия. Слева — не правда ли, совсем еще молодой! — нахожусь я. Мы собирались бегать к партизанам и сделали этот любительский снимок за день до ареста, и он у меня единственный, на котором я имею изображение Наташи. Я сейчас желаю наблюдать шутцпункт «Плисса».

— Давайте поглядим то место, — согласился Зубко и посоветовал водителю: — Езжай, Коля, к железнодорожному переезду. Немного там будет проселочной дороги, а дальше пешком.

К мосточку через Плиссу, который в годы оккупации охранялся шутцпунктом, отшагали по узкой тропинке, что вилась рядом с насыпью, а когда тропинка юркнула под камень-валун, последние сотни метров пришлось добираться по шпалам.

У неприметного, в несколько метров мосточка не то чтобы без ферм, но даже без каких-либо перил Зубко остановился:

— Вот и пришли.

Марсель удивленно огляделся:

— Я совершенно не замечаю шутцпункт…

— И не заметишь, — сказал Зубко. — Зачем он? Кого и что в наше время здесь охранять? Следа от него не осталось!

Две пары рельсов убегали на восток, к далекой отсюда Москве. В тридцати километрах западнее находился Минск, а поблизости виднелись деревянные дома окраины Смолевичей.

Под мостиком спешили в Березину и дальше, к морю, веселые воды Плиссы, с высокой насыпи вольготно смотрелись лесные да луговые дали, а ближе, где когда-то притаилось начиненное взрывчаткой минное поле, волнами переливались на ветру густые хлеба.

— Кухаркой Наташа устроилась на шутцпункт, чтобы иметь пропуск, аусвайс, — объяснил Марселю Зубко. — Она собирала данные о движении германских воинских эшелонов, была связной отряда «Разгром» и смолевичских подпольщиков, распространяла листовки, добывала для раненых партизан медикаменты, табак, а также переправляла в отряд советских патриотов и боеприпасы. Но главная цель у нее была — покушение на Кубе. Народом этот палач был приговорен к смерти, и несколько месяцев охотились за ним подпольщики Минска, наши партизаны. Ожидался приезд Кубе в Смолевичи. Наташа через вражеские посты пронесла из отряда пистолет и ждала Кубе, чтобы, пожертвовав собой, его застрелить. Но приезд отменили, и покушение не состоялось. А вскоре палач был уничтожен в Минске.

— Боже мой! — ужаснулась Генриетта. — Пожертвовать собой? Но у нее же был ребенок!..

— Моя жена была связной Минского подпольного горкома, когда у нас росли двое ребят, — ответил Зубко. Но Марсель этих слов уже не слыхал: прыгнув с насыпи, он зашагал по берегу Плиссы и замер у одинокой березы. За день до ареста они стояли здесь с Наташей, наступающий вечер был, как сейчас, синевато-прозрачным, будто на картинах Сезанна, и так же шелестела листвой эта береза, так же считала из леса кому-то годы кукушка.

Марсель передал Наташе схему минных заграждений шутцпункта, коробки пистолетных патронов и протянул букетик полевых цветов. Обрадовался, заметив, как потеплели ее глаза и выступил легкий румянец на щеках, но главного — любви — во взгляде Наташи он тогда не увидел, и все потом годы спрашивал себя: почему? Разве он был недостоин такого же ответного чувства?

Только сейчас, у этой березы, Марсель начинал понимать, что, если бы Наташа, полюбив его, изменила мужу, который где-то на фронте сражался или уже погиб, это значило бы для нее предать Родину, свои идеалы, и как человека, как личность — себя…

Когда, возвращаясь, миновали деревню Рябый Слуп {14}, Марсель остановил машину недалеко от городской окраины, у места, где Шакал и Савелий арестовали Наташу. Дальше Марсель под конвоем воспоминаний шел путем Наташи — по улице, на которой в одном из сгоревших потом домов она жила и прятала на чердаке пистолет. И все пытался представить то место, где с плачем выбежал к Наташе ее маленький сын, а полицейский Шакал ударил его головкой об столб, и другой полицейский, Савелий, ударил в лицо Шакала.

И вновь проступала в сознании память войны…

Марсель постоял у ничем не примечательных сегодня, но таких зловещих тогда помещений тюрьмы и СД, где пытали Наташу. Сам, по памяти, вышел к деревянному зданию школы — здесь, в кабинете следователя военной контрразведки, была у них очная ставка с Наташей, и под охраной часовых они сутки пробыли потом в классе — тюремной камере, где Марсель решил сказать Наташе о своей любви и надел на ее палец, распухший после гестаповского «маникюра», свое фамильное кольцо.

Как в ту осень, шеренгой выстроились тополя. Но совсем по-другому, безжизненно, смотрели пустые глазницы окон.

— Построили новую кирпичную школу, с бассейном и спортивным залом, а эту деревянную старушку ломают, — пояснил Зубко.

«Деревянная старушка»… Из этой «старушки» увезли Наташу в казематы Минской тюрьмы СД. Отсюда в дождливую октябрьскую ночь совершил Марсель свой дерзкий побег.

— А дальше — ничего, — вслух заключил Марсель, отрешенно глядя в пустые глазницы окон.

Демин решительно возразил, посмотрев на часы:

— И дальше продолжается жизнь. Умаялись мы сегодня, но ждут нас еще в пионерском лагере «Зубренок», ждет их учитель, твой друг Миша Кислов.

«Зубренок» встретил приехавших веселым и звонким шумом детских голосов: мальчишки и девчонки радовались, увидев гостя из Франции, которого сами вернули из небытия, и потому с таким вниманием слушали его взволнованный рассказ.

В закатных лучах солнца вручались Генриетте цветы и был торжественно повязан алый галстук почетному пионеру, товарищу Марселю Сози. Потом на поляне вспыхнул огромный общелагерный пионерский костер, и все молчали, слушая из динамика песни войны и глядя, как яростно и неутомимо бросаются в темноту лоскуты пламени.

Ой, бярозы ды сосны,
Партызанскiя сестры,
Партызанскiя сестры мае…

В мелодии и словах этой песни звучали неколебимая вера и любовь, благодарная нежность и затаенная тоска.