Сергей Кара-Мурза - Покушение на Россию

• Название: Покушение на Россию
• Автор: Сергей Кара-Мурза
• Издательство: «Русский Дом»
• Жанр: Политика
• Год: 2003

Сегодня мы стоим перед выбором. Это — выбор жизнеустройства, выбор пути, который надолго определит судьбу наших потомков и судьбу множества народов России. Народ застыл в раздумье. Потому-то увязли реформы, потому-то нет и активного социального протеста. Думать сегодня тяжело. Нам отравили каналы общения, разрушили язык, воззвали к темным инстинктам, вбросили в умы массу идолов и разорвали историческую память. Как нам говорить друг с другом, как соединить усилия для спасения?

Эта книга составлена из коротких статей, написанных для журнала «Русский дом». В каждой рассмотрен какой-то один частный вопрос, и рассмотрен предельно просто. Простота, конечно, таит в себе опасность упрощения. Но для нас сегодня важнее ухватить суть, чем разобраться в тонкостях. Нам надо вспомнить азбучные истины и вернуться от идеологических привидений к языку жестких земных понятий.

---

Соблазн проводили в два этапа. Сначала нам объясняли, как плохи наши товары по сравнению с западными. Яд подавался даже с патриотической ноткой: ведь можем же делать прекрасные истребители и ракеты, почему же туфли плохие! Сравнение было такое сильное, что мало у кого приходил на ум вопрос: а есть ли у нас средства на то, чтобы и ракеты, и туфли были экстра-класса? И если средств недостаточно, то правильно ли было бы делать хорошие туфли, но плохие истребители?

Второй этап соблазна ударил еще сильнее: при Горбачеве отменили план, в страну хлынули импортные товары и почти каждый смог пощупать их руками, попробовать в деле. Многие стали мечтать, чтобы демократы поскорее прикончили все отечественное производство, чтобы вообще наши товары полки не занимали. Говорят, что люди получили свободу и поступают разумно — выбирают лучшие товары. А раньше плановая система всех заставляла носить плохие туфли и ездить на «запорожце». Чтобы показать ложность такого объяснения, я и применил слово «домотканый». Ведь главное в домотканой одежде не то, что она хуже фирменной, а то, что она не покупается, а делается дома. Почему же русский крестьянин ее носил? Почему он носил лапти? Разве не было в лавках хороших сапог? Какой Госплан ему не разрешал? Дело было в том, что крестьянин думал о жизни семьи, внуков и правнуков. Конечно, сапоги ему нравились больше лаптей, но он их не покупал, пока не купит лошадь и плуг. Он ходил в домотканом.

Наш советский строй вырос из крестьянской культуры. Но крестьянин не умеет объяснять свой взгляд на вещи, особенно тем своим детям, которые кончили университет. Наш средний интеллигент, когда-то сдавший экзамен по политэкономии, скажет, что домотканая одежда не только хуже, но и дороже, требует больше труда. То ли дело разделение труда — и лучше, и дешевле. Он будет прав с точки зрения политэкономии — науки о рыночной экономике. Но крестьянский двор — не рыночная экономика, не все здесь измеряется деньгами. Если нет денег на лошадь, то приходится бессонными ночами ткать дома полотно на портки. Другого источника экономии у крестьянина нет, транши от МВФ он не получал и не хотел получать. Поэтому если взять все в целом, то домотканая вещь, несмотря на ее низкое качество и перерасход труда, для крестьянина лучше, чем покупная. Так же, как «запорожец» лучше «мерседеса», а трактор «Беларусь» лучше американского «катерпиллера».

В каком же смысле советские товары были «домоткаными», хотя выпускались промышленностью? Во-первых, эти продукты, выпускаемые «для себя», следовали иным критериям качества. Они годились именно дома и не годились для западного рынка, для «общества потребления». Так, усилия у нас вкладывались в достижение долговечности изделия, а не в дизайн. Рынок же стремится сократить срок жизни изделий, заставляя людей «потреблять» — как товары, так и услуги. Вот разница двух автомобилей одного класса (я испытал на личном опыте). В «Жигулях» основные агрегаты мотора были открыты для доступа. Можно десяток лет пользоваться машиной и не обращаться к мастеру — устранять неполадки самому. В «ситроене» те же агрегаты недоступны. По каждому мелкому случаю надо покупать услуги. Заменить контакты прерывателя — 80 долларов, раскрошилась щетка генератора — плати 300 долларов за генератор, заменить ремень насоса — надо поднимать мотор.

Сейчас хотят создать в России промышленность, способную конкурировать «на рынке» — об этом трещат министры, экономисты, губернаторы. Значит, товары будут вдвое дороже за счет упаковки. Но есть и вторая сторона вопроса — исторически обусловленный уровень развития нашего хозяйства. По своим техническим возможностям СССР не мог, конечно, тягаться с Западом. А технологий нам не продавали, даже безобидные научные приборы мы покупали втридорога у международных спекулянтов. Наше «домотканое» это были уже не лапти, а сапоги, вполне добротные, хотя и не модные. И они улучшались. Но это не главное — пусть бы и лапти. Мы имели то, на что хватало наших средств. И только так можно было подняться — так поднялись и Япония, и Китай, так поднималась и Россия, пока ее не сломали.

Мне это доходчиво объяснили в молодости. Я работал на Кубе и довелось мне побывать на кухне отеля «Гавана Либре» (бывший «Хилтон»). Все из нержавеющей стали и латуни, вечером все обдают из шлангов перегретым паром — чистота, некуда таракану спрятаться! Я и говорю коллеге-металлисту: молодцы американцы, вот и нам бы так. Он удивился: «Ты что, спятил? У нас такая нержавеющая сталь идет только на самую ответственную технику, кто же отпустит ее тебе для кухонь! Мы и так спецстали прикупаем за золото». Стыдно мне стало, полез я в справочники. Смотрю: один американец потребляет в восемь раз больше меди, чем житель СССР. В восемь раз! Вот откуда и латунь, и медные ручки на дверях. Медь и олово из Чили и Боливии. А мы медь ковыряем в вечной мерзлоте Норильска, дверные ручки из нее делать — значит жить не по средствам.

Кто-то скажет: выпускали бы мы товары не хуже западных — и не было бы проблем. Как говорится, лучше быть богатым, но здоровым, чем бедным, но больным. Глупые речи. Нас обманули, заставив поверить, будто стоит сломать плановую систему и советский строй, и наши вятские рабочие сразу начнут делать стиральные машины лучше итальянских. Сейчас, наверное, всем уже видно, что это было вранье, что первыми уничтожили как раз самые лучшие заводы и науку. Но и десять лет назад надо было бы нам понять, что не могли мы выпускать такой же ширпотреб, как на Западе, мы могли к этому только шаг за шагом идти — что мы и делали. Мне приходилось видеть западные КБ и лаборатории дизайна для ширпотреба. Впечатление такое же, как от сравнения кухни в отеле «Хилтон» с кухней нашей колхозной столовой. Ну что же делать, не работали на нас ни бразильцы, ни малайцы.

Чтобы «ходить в домотканом», накапливая силы, нужно быть независимой страной — иначе соблазнят и разорят. Так англичане вторглись в Индию со своим ситцем и разорили индийских ткачей. Миллионы ткачей умерли с голоду — а потом и другие индусы стали голодать. Сегодня Чубайсы и Грефы впустили в Россию «англичан», и наши рабочие и инженеры — как индийские ткачи. Чтобы они не шумели, им не дают умереть с голоду, им дают угасать.

Как известно, «потребности производятся точно так же, как и продукты». Запад экспортирует потребности в другие страны — и это стало главным средством господства. Крестьянство в России было закрыто от этой агрессии умом и культурой. Там, где эти защиты ослабевали, происходило, как говорят, «ускользание национальной почвы» из-под производства потребностей, и они начинали полностью формироваться в эпицентрах мирового капитализма.

Это и произошло в России. Нам внедрили потребности западного среднего класса. При этом жажда красивых товаров была усвоена не на подъеме хозяйства, а при резком сокращении средств для ее удовлетворения. Навязанные нам потребности нельзя оплатить честным трудом — взметнулась преступность и коррупция, рушится сотрудничество людей. Монолит народа рассыпался на кучу песка, пыль мельчайших человеческих образований — семей, кланов, шаек. Перед нами встала угроза «зачахнуть».

До начала XX века 90% русских жили с уравнительным крестьянским мироощущением, укрепленным Православием. Благодаря этому нам было чуждо мальтузианство (отказ в праве на жизнь бедным), так что всякому рождавшемуся был гарантирован труд и кусок хлеба — даже при низком уровне производительных сил. Под воздействием западного капитализма это жизнеустройство стало разваливаться, но кризис был разрешен через революцию. Она сделала уклад жизни более уравнительным, но и более производительным. Жизнь улучшалась, но баланс между средствами и потребностями поддерживался благодаря культурной защите. Оттого, как и раньше, не было мальтузианства и конкуренции, так что население росло и осваивало территорию.

В 60-е годы горожане обрели тип жизни «среднего класса». В сознании пошел сдвиг от коммунизма к социал-демократии, а потом и либерализму. Возник соблазн конкуренции. Право на жизнь (например, в виде права на труд и на жилье) ставилось под сомнение — сначала на кухне, а потом все более громко. В конце 80-х годов это отрицание стало официальной идеологией. И сегодня, под ударами реформы, русские стали вымирать — они не хотят ходить в домотканом и тратить деньги на детей. Еще немного — и население России уже не сможет не только осваивать, но и держать территорию. Оно стянется к «центрам комфорта», и облик страны будет быстро меняться.

Выходит, русские могли быть большим народом с поддержанием высокого уровня культуры и темпа развития только в двух вариантах: при соединении Православия с крестьянским коммунизмом и феодально-общинным строем — или при соединении официального коммунизма с большевизмом и советским строем. При капитализме, хоть либеральном, хоть криминальном, они стянутся в небольшой народ Восточной Европы с утратой державы и высокой культуры.